— Ты думаешь, он изменяет тебе?

Лила не обиделась на вопрос. Она ценила способность индианки говорить правду в глаза.

— Полагаю, что нет. Хотя его окружает множество привлекательных белых женщин.

Унга не сводила с нее острого взгляда, отчего Лиле казалось, что ее держат на прицеле.

— Он не заговаривает о браке?

Мулатка вздохнула.

— Женитьба на мне наверняка повредила бы ему.

Я не знаю случая, чтобы белый мужчина женился на цветной женщине. Мать говорила мне, что это так же невозможно, как смешать воду и масло, и просила не связываться с белым, но любовь оказалась сильнее.

— Ты не пыталась сделать так, чтобы он брал тебя с собой во все те места, куда теперь ходит?

Лила в ужасе замотала головой.

— Конечно, нет! Что бы я стала там делать?! Я не умею одеваться, как эти люди, держаться и говорить, как они.

— Ты считаешь, Джейк скрывает от них ваши отношения?

— Думаю, да. Но мне все равно. Мне нужен только он. Я не собираюсь настаивать на браке, даже если рожу ребенка. Я стану заниматься малышом и не буду чувствовать себя одинокой, когда Джейка нет дома. Я никогда не попрошу у него больше, чем он захочет и сможет мне дать.

— Возможно, наша проблема как раз в том, что мы хотим слишком мало? — задумчиво произнесла Унга. — Меня много раз бросали мужчины: потому что они были белыми, а я — индианкой. Я беременела почти от каждого, и каждый вынуждал меня избавляться от этого. Даже Барт.

— Но ведь потом он разыскал вас с Мелвином, признал сына и женился на тебе! Почему он это сделал? Потому что в нем тоже течет индейская кровь?

— Не думаю. Барт был не в восторге от того, что я индианка.

— Значит, он тебя полюбил?

— Наверное, хотя он никогда не говорил о любви. Однако женщина всегда чувствует, когда мужчина начинает думать не только о себе, но и о ней.

— Джейк всегда заботился обо мне, и у меня никогда не возникало сомнений, что он меня любит, — сказала Лила.

Вернувшись домой, она занялась ужином. Лила не умела готовить изысканных блюд и жалела о том, что ей не доведется стать невесткой миссис Китинг, от которой она могла бы перенять искусство запекать устрицы или делать креветки по-креольски.

Она пожарила рыбу, приготовила молодой картофель в сметане, испекла вафли и принялась ждать Джейка.

Он пришел поздно. Небрежно поцеловал ее и принялся развязывать галстук.

— Я приготовила ужин, — сказала Лила.

— Напрасно. Я перекусил в ресторане. Поешь сама.

— Я не хочу без тебя. К тому же мне надо кое-что тебе сообщить.

— Это как-то связано с едой? — рассмеялся Джейк.

Лила решила, что он в хорошем расположении духа. Прежде она не задумывалась об этом, но теперь нередко примеряла, что можно, а что нельзя сказать или сделать в зависимости от его настроения. Трепетала за каждый шаг и рассчитывала, как ему угодить.

— Нет, не связано.

— Тогда говори и пошли спать. Уже поздно, и я устал.

— Джейк, — внезапно Лила почувствовала, что, сказав правду, сможет избавиться от напряжения, а главное — наконец увидеть будущее, — у меня будет ребенок.

Он отпрянул. Его взгляд сделался пристальным, острым.

— Ты уверена?

Лила растерялась.

— Не знаю.

Он ничем не выдал бури, которая всколыхнулась в душе, и задал несколько точных, профессиональных вопросов, как если бы ставил диагноз больному.

— Два месяца. Я помню ту ночь, — Джейк произнес эти фразы, как приговор, и добавил: — Спи. Скоро я тоже лягу. А пока чего-нибудь выпью.

Проходя мимо зеркала, он с холодным любопытством взглянул на свое отражение. По ту сторону стекла мелькнул незнакомец. Красивый, холеный, уверенный в себе, совсем не похожий на того юношу, который брел в уютных сельских сумерках к Темре с потертым саквояжем в руках.

Собственно, сейчас Джейк как никогда был счастлив в родном городе, где бурлила разнообразная, разноцветная праздничная жизнь. Он заново полюбил Новый Орлеан, он жил его запахами, звуками, суетой, удовольствиями, бесконечными встречами. Прошли времена, когда он мучительно размышлял о том, как заработать право быть хоть кем-то. Сейчас он мог решать, как ему жить.

Лоб Джейка прорезала складка, а глаза сузились и недобро блеснули. Он вошел в кухню, вынул из шкафа бутылку виски и налил себе щедрую порцию.

Его руки не дрожали, и мозг работал удивительно четко, будто точный, холодный механизм. Он знал, что должен был приласкать, поцеловать Лилу, сказать, что он рад, даже счастлив, но… не смог этого сделать.

Нет, он не спал с другими женщинами (в этом отношении его вполне удовлетворяла Лила), но он видел их, безупречно одетых, добродетельных, но при этом раскованных, веселых, совсем не похожих на прежних скучных, заносчивых девиц, к которым было не подступиться. Хотя, возможно, до войны все эти леди отвергали его, потому что он был никем? Теперь он мог выбирать — и не только между бесправной рабыней и дочерью плантатора, которая всю жизнь требовала бы от него благодарности за то, что согласилась стать его женой.

Джейк знал, что, по крайней мере, мужская часть общества не осудит его, если узнает, что у него есть цветная содержанка. Иное дело брак. И дети. Он скрывал свои отношения с Лилой от тех людей, в кругу которых вращался. Неужели придется скрывать и ребенка?

Джейк вспомнил, как отреагировал Барт на весть о беременности Унги и как поступил потом. Но Барт и Унга были сделаны из одного теста, тогда как он и Лила — нет.

Он пил виски и думал о том, как то, от чего прежде хотелось летать, может превратиться в пушечное ядро, прикованное к ногам толстой цепью. Вспоминал о временах, когда ему казалось, будто каждая капля крови устремляется к тому месту его тела, до которого дотронулась Лила, а один ее взгляд пробуждает немыслимое желание. Вновь переживал мгновения, когда, проникая в ее тело, дрожал до костей от всепоглощающего, первобытного наслаждения, тонул в огненной бездне, где нет нужды ни в словах, ни в мыслях.

Теперь ему казалось, что Ричард и прочие правы: их с Лилой связывала только постель. Джейк подумал о женщинах, которые прочитали хотя бы несколько книг, а не учили азбуку в двадцать два года. Женщинах, которые умели одеваться и держаться в обществе, с которыми было о чем поговорить.

То, что прежде ему нравилось в Лиле, — простодушие, наивность, безграничная доверчивость, младенческий взгляд на мир, — теперь вызывало раздражение.

Так устроено природой: мужчина хочет иметь ребенка от той женщины, с которой рассчитывает прожить всю жизнь, которую считает равной себе. С этой мыслью доктор Китинг открыл саквояж и достал из него небольшой флакон.

Позднее он говорил себе, что, вероятно, выпил много виски, отчего ему и пришла в голову столь безжалостная идея, которую он к тому же решился осуществить, хотя на самом деле все было куда сложнее и… страшнее.

Когда Джейк вошел в спальню, он сразу понял, что Лила плакала. Она лежала на кровати, свернувшись в комок, прижав руки к животу так, будто внутри было не сладкое бремя, а холодный камень.

— Что с тобой? — спокойно и ласково спросил он, хотя прекрасно знал ответ.

— У меня сильно болит голова, — натянуто произнесла Лила.

— В твоем состоянии это возможно, — сказал Джейк и погладил ее по лицу. Потом подошел к окну и, взглянув на потемневшее небо, сказал: — К тому же будет гроза.

Он вспомнил, что Лила впервые отдалась ему именно в грозу. И уже тогда он думал о том, что она не должна рожать ему детей.

Джейк вышел из комнаты и вернулся со стаканом в руках.

— Выпей. Тебе станет легче.

Лила покорно взяла и, отхлебнув, поморщилась.

— Горькое!

Он принужденно рассмеялся.

— На свете мало сладких лекарств!

Когда Лила послушно осушила стакан, он заботливо укрыл ее одеялом.

— Спи.

— Ты не рад, Джейк? — грустно спросила она.

— Рад. Просто мне нелегко привыкнуть к переменам. Мужчины — примитивные существа, Лила; случается, их пугают самые простые вещи, если эти вещи происходят неожиданно. И я не знаю ни одного человека, которого бы не страшила ответственность.

— Я ничего от тебя не потребую, — прошептала она, закрывая глаза, — я просто хочу ребенка. Он нужен мне, Джейк. С тех пор, как умерла мама, я никак не могу вернуться туда, где должна быть. Надеюсь, ребенок поможет мне обрести себя.

Она быстро заснула. Джейк вновь подошел к окну и долго стоял, вглядываясь во мрак. Тучи ушли дальше, на запад, гроза миновала. Звезды казались крохотными дырочками, просверленными в ночи. Их свет не мог победить убийственный холод, который сочился с небес, и едва ли этот холод был страшнее пустоты, которая образовалась в том месте, где некогда находилось его сердце.

Когда он лег, то сразу провалился в сон и проснулся от жуткого крика Лилы.

Ее глаза были вытаращены, а зубы оскалены. Простыни промокли от крови; кровь была повсюду, словно здесь только что совершилось зверское преступление.

Впервые в жизни Джейк испугался до такой степени, что был готов позвать другого врача. Только сейчас он понял, какую растерянность, беспомощность, убийственный ужас испытывают те, с чьими близкими случается беда.

Невероятным усилием воли он взял себя в руки, сдернул с постели испачканное белье, уложил Лилу, как надо, принес чистые полотенца и салфетки. Джейк совершенно не помнил, куда он бегал и где добыл пузырь со льдом, как заставил ее разжать зубы и выпить лекарство.

Потом он сидел возле Лилы, гладил ее руку, вытирал со лба пот, менял окровавленные тряпки.

У нее была влажная холодная кожа, из ее груди вырывалось хриплое дыхание, тело сотрясала дрожь.