Алан схватил Юджина за горло.

— Я все же тебя убью! Ты же мятежник, за твою жизнь много не спросят! Это была твоя идея продать нашего сына?!

— Представь себе, не моя! — прохрипел Юджин. — Отец был милосердным человеком, но всему есть предел!

Опомнившись, Алан отпустил его и сказал:

— Все, что ты обо мне говорил, правда. Кроме одного: я в самом деле полюбил Айрин и ради нее расстался с гордыней. Может быть, когда-нибудь это произойдет и с тобой.

Когда раздался стук в дверь, Алан подошел и распахнул ее. Он не сразу узнал человека, который стоял на пороге, а узнав, усмехнулся, ибо на ум пришли только что сказанные Юджином слова о дьяволе. Именно так рабы называли между собой мистера Фоера.

— Ты? — в знак изумления Фоер слегка приподнял свои бесцветные брови, а потом посмотрел на Юджина: — Не ожидал, что вы вернетесь. И вы, и этот мулат, и ирландка, которую увезли в сумасшедший дом. Вижу, война сотворила немало чудес!

— Что тебе надо?

— Хочу сообщить, что я только что вернулся с шерифских торгов. Вот бумаги. Теперь Темра моя. Прошу всех, в том числе и негров, покинуть усадьбу в течение часа. Мисс Сара, как моя жена, может остаться. Условия нашего брака мы пересмотрим чуть позже.

— Я лучше умру, — послышался голос Сары, и Фоер рассмеялся.

— Воля ваша!

— Вы заплатили за Темру деньгами, которые украли, когда сбежали отсюда? — поинтересовалась Айрин.

Она вошла в комнату следом за Сарой и встала рядом с Аланом.

Фоер повернулся к ним и пожал плечами.

— Я ничего не крал. Просто взял то, что мне было нужно. Мисс Сара вышла за меня замуж, и все ее имущество перешло ко мне. Как можно что-то украсть в собственном доме? К тому же янки все равно забрали бы все ценное.

Пока шел разговор, Юджин приподнялся с постели, дотянулся до кобуры, которая валялась на стуле вместе с мундиром, вытащил револьвер и несколько раз выстрелил в Фоера, а когда тот упал, устало обратился к сестре:

— Все в порядке. Теперь ты вдова, и Темра — твоя.

Присутствующие замерли, а Сара зарыдала и обхватила руками голову брата.

— Тебя посадят в тюрьму, Юджин! А может, повесят! Тело этого человека не спрячешь в саду, как тело убитого янки!

Глаза Юджина загорелись.

— Ты убила янки?!

— Это сделала Айрин, — прошептала Сара.

— Подумать только, — усмехнулся Юджин, — а я всю войну провел в лагерях! Позорная участь, бессмысленная жизнь. Ничего удивительного, если в итоге меня повесят как убийцу.

— Не говори ерунды, — сказал Алан, — тебе нужно бежать. Возьми мою лошадь.

— Куда мне ехать?

— Неважно. Надо затаиться на какое-то время. Главное пересечь границу штата. Кругом такая неразбериха, что тебя не станут долго искать. Купи документы, поменяй имя. У меня есть немного денег, я дам их тебе.

Юджин поднялся с постели. Он пошатывался от слабости, но в его лице появилась решимость.

Айрин накрыла тело Фоера одеялом, а Алан сказал:

— Мы дадим тебе отъехать подальше, а потом позовем представителей власти. К сожалению, дабы снять подозрения с остальных, придется рассказать им правду. Пусть мисс Сара найдет тебе довоенную одежду, а мундир оставишь здесь.

Юджин обнял сестру, которая не переставала плакать.

— Я не жалею о том, что мне придется уехать отсюда. Это уже не та Темра, в которой я вырос, которую я любил.

— Ты сообщишь о себе?

— Непременно. Будь счастлива и больше не совершай ошибок, — сказал Юджин.

Когда завершилось дознание властей и тело Фоера предали земле, Алан сообщил Саре, что они с Айрин уезжают из Темры. Навсегда.

Сара вновь была в трауре, будто и впрямь потеряла настоящего мужа. В том, что Фоера похоронили на семейном кладбище О’Келли, было что-то неестественное и неправильное, но Сара настояла на этом, ибо все должны держать ответ за свои ошибки: мертвые — в том неведомом мире, куда уходят навсегда, живые — на земле и… в своем сердце.

— Я прошу, чтобы вы остались, — неожиданно сказала она.

— Это невозможно, — ответил Алан. — Что нам тут делать? Темра — не наш дом. Мы должны попытаться построить собственную жизнь.

Айрин молчала. Алан был уверен в том, что на Севере им будет лучше. Там он наверняка найдет работу, и им гораздо реже придется подвергаться унижениям из-за «неравного брака».

— Айрин, — сказала Сара, — ты ошибаешься, думая, что у тебя нет дома. Твой дом здесь. Отец вписал твое имя в завещание. Третья часть Темры принадлежит тебе. А поскольку едва ли Юджин когда-нибудь вернется домой, отныне можно считать, что ты и я владеем ею поровну.

Айрин замерла. Что-то проникло к ней в кровь, словно тайная лихорадка, изменив ход ее мыслей. Несмотря ни на что, она не могла ненавидеть Темру, она всегда подспудно желала, чтобы та наконец стала ее настоящим домом.


Послевоенная жизнь в Новом Орлеане била ключом. Этот некогда чопорный город был открыт всем ветрам; отныне здесь было полным-полно богатых, предприимчивых людей, которые нажились на войне и не разбирались ни в чем, кроме денег. Коренные южане считали их подлыми и пошлыми, но кто теперь прислушивался к мнению коренных южан?

Джейк Китинг сумел проникнуть в это блестящее общество. Он стал модным доктором, его без конца приглашали в залитые огнями салоны, клубы и рестораны, полные декольтированных дам, мужчин во фраках и смокингах, шустрых лакеев и почтительных метрдотелей.

Ему хватало ума правильно оценить такое общество, однако ирония судьбы заключалась в том, что именно эти люди смогли по достоинству оценить его.

Джейк принимал всех и никогда бы не отказал нищей негритянке с младенцем на руках или безработному ирландцу, однако в последнее время такая публика к нему почти не заглядывала.

Зато ему случалось тайком помогать попавшим в беду обитательницам публичных домов, которых развелось великое множество: за такие услуги платили щедро.

Благодаря своему опыту, интуиции, таланту и такту он не только безошибочно ставил диагноз, но умел и успокоить больного, и убедить его в необходимости лечения. Джейк не считал себя особенным, он просто делал свое дело. Его познания были весьма обширны, и вскоре от пациентов не было отбоя.

Деньги тоже текли рекой, и через некоторое время новоявленные матроны уже рассматривали его как возможного жениха для своих дочерей.

— В чем ваш секрет, доктор Китинг? — спросила одна из них, когда они потягивали шампанское в ее саду под звуки наемного струнного оркестра.

— Вероятно, в том, что я смотрю на каждого пациента так, словно он — единственный. В том, что если я хорошо знаю какую-то болезнь, то не стану вешать ее, как табличку, на шею каждого больного, чей диагноз кажется мне сомнительным. А главное, похоже, это мое призвание.

— Это как любовь, мистер Китинг? — кокетливо поинтересовалась дама.

— Да, как любовь.

— Вам случалось любить?

— Конечно. Я и сейчас люблю.

Он в самом деле любил Лилу, он снял для нее уютную квартирку, обставленную просто, но красиво, и, поскольку она очень хотела научиться читать и писать, нанял для нее учителя.

Иногда Джейк наблюдал за тем, как она познает то, чему он научился много лет назад, и это пробуждало в нем снисходительное умиление.

Он старался исполнять все желания Лилы, кроме одного. Когда она нерешительно заговорила о детях, Джейк взмолился:

— Не сейчас! Позже. Мне приходится много работать, у меня нет времени заботиться о потомстве!

Он сделался немногословным; иногда, если она робко пыталась на чем-то настаивать, становился раздражительным. Лила чувствовала это, но, следуя вековечной привычке повиноваться и терпеть, не понимала, что ей следует делать, так же, как не знала, чем себя занять, когда Джейка не было дома.

Единственной отрадой были еженедельные встречи с Унгой в какой-нибудь таверне на пристани. Индианка по-прежнему жила в доме родителей Джейка, и они хорошо относились к ней, хотя и платили ничтожное жалованье.

— Мне хватает, — говорила Унга, — еда бесплатная, и миссис Китинг часто что-нибудь покупает мальчишкам, так что мне даже удается откладывать деньги.

Индианка с потрясающей быстротой и безукоризненной аккуратностью убирала комнаты постояльцев пансиона миссис Китинг, ходила на рынок за покупками, содержала в порядке птичник, который развела на заднем дворе, и находила достаточно времени для воспитания своих мальчишек.

Сегодня они с Лилой снова встретились в таверне на берегу океана, уселись в камышовые кресла и заказали незамысловатую еду и кислое вино.

Мулатка выглядела возбужденной; она не замечала ни волн дыма, плывущих под потолком кабачка, ни грубых мужских голосов, ни назойливой музыки, похожей на бесстыдную сладострастную мольбу.

Она знала, что Унга не станет ни о чем расспрашивать, потому заговорила первой:

— Мне кажется, я добилась своего. У меня будет ребенок.

Индианка не торопилась с поздравлениями. Сделав глоток вина, она заметила:

— Кажется, ты говорила, что он не хочет детей и делает все для того, чтобы ты не забеременела?

— Я много раз пыталась заставить забыть его об осторожности, и наконец у меня получилось, — смущенно призналась Лила.

Это случилось два месяца назад. Она всегда была страстной в постели, но в этот раз ее пылкость превзошла все ожидания. Она обхватила ногами тело Джейка, крепко прижала его к себе и среди прерывистых содроганий и вздохов ощутила, как сердцевина ее тела, ее потаенная женская суть наполнилась влагой, дающей жизнь в соединении двух любящих существ.

— Ты говорила, он стал другим? — спросила Унга.

— Да. Но в том нет его вины. Он много времени проводит в обществе богатых людей и невольно перенимает их привычки.