Лора Бекитт - Мотылек летит на пламя

На обратной дороге они молчали. Айрин пыталась закрыть свое сердце перед тем, что связывало ее с прошлым, на еще более крепкий замок. Затолкать воспоминания о встрече с Аланом в самый далекий уголок памяти, уверить себя в том, что это было видение, сон. Пыталась и… не могла.

Вернувшись в Темру, Айрин прошла в свою комнату. В сумрачной пустоте смутно белели занавески, стены расплывались перед глазами.

Она споткнулась об вытертый коврик и села на кровать. Очередной отрезок жизни остался позади. Впереди не было ничего.

Айрин понимала: нет ничего удивительного в том, что люди меняются, изменяют своим чувствам, если изменился весь окружающий мир. Теперь Алан получил свободу, он стал офицером и выбрал для себя более подходящую женщину, похоронив воспоминания о прошлом глубоко в душе.

Зачем ему возвращаться в Темру, туда, где все знали его как раба, где его без конца унижали? Он был слишком горд для того, чтобы принести свое достоинство в жертву былой любви.

Айрин воскрешала в памяти минуты, проведенные с ним, его глаза, его голос, его улыбку, все то, благодаря чему ее жизнь становилась осмысленной и прекрасной, словно бы для того, чтобы в последний раз насладиться ими.

Конечно, тогда, в лавке, она могла выйти из угла, поговорить с Аланом, рассказать о том, что ей довелось пережить, потребовать объяснений, но у нее… не было сил.

Только сейчас Айрин поняла, что долгое время словно балансировала на некоем подвесном мосту, не зная, перейдет ли его или соскользнет вниз, что ее ждет: спасение или гибель. Много дней она не позволяла себе думать о том, что будет завтра, она пыталась загнать любовь на самое дно души, но та оказалась куда живее, чем Айрин могла предположить. Как бы она ни старалась скрыть от себя правду, смысл ее жизни сосредотачивался в любви к двум существам, которых — увы! — невозможно вернуть.

Она никогда не найдет своего ребенка, и она навсегда потеряла Алана. Ее горе достигло предельной точки, точно так же, как ее жизнь. Темра была единственным местом, где она могла бы пустить новые корни, но судьба распорядилась иначе.

Взяв в руки револьвер мадам Тайлер, Айрин тут же вспомнила, что в нем не осталось патронов. Тогда она подумала о веревке и подняла глаза к потолку.

Там был крюк. Наверное, прежде на нем висела люстра или еще какой-то светильник.

Айрин спустилась вниз, отыскала в сарае моток веревки и усмехнулась. Хвала янки, они хотя бы оставили ей шанс добровольно расстаться с жизнью!

В тот миг, когда она, встав на стул, пыталась приладить веревку к крюку, в дверь постучали.

Она спрыгнула на пол, спрятала веревку за спину и обреченно произнесла:

— Войдите.

Дверь открылась, и вошла Сара. Айрин не помнила, чтобы Сара когда-то переступала порог ее комнаты. Странно, что она пришла именно сейчас.

— Что тебе нужно?

— Я хочу с тобой поговорить.

— О чем?

Сара подошла к окну. Хлопок созревал: казалось, по нежно-зеленому морю плывут маленькие белые кораблики. Но посреди этого царства не было видно ни стройных силуэтов женщин в ярких одеждах и с тюрбанами на головах, ни высоких фигур мужчин в сером холсте. Борьба за Темру потеряла смысл, и Сара приняла решение сложить оружие.

— Куда ты собираешься ехать, когда нас выставят отсюда?

Айрин пожала плечами. Она не могла назвать ни одного места на земле, где бы ее кто-нибудь ждал.

— Не знаю. А ты?

— Тоже. И еще я не имею понятия о том, что делать с неграми. Едва ли кого-то из них возьмут в услужение — ни у кого нет денег. А так… они пропадут.

— Когда майор Эванс вернется за тобой, попроси его помочь, он не откажет.

Лицо Сары пошло красными пятнами.

— Ты… подслушивала?

— Нет. Я просто… видела.

Сара сплела пальцы.

— Я не могу так легко нарушить принципы, оборвать корни!

— Придется. Жизнь изменилась, цепляться за прошлое бессмысленно.

— Иногда мне кажется, что во время войны мы питали больше надежд, чем сейчас. По крайней мере, тогда у нас еще был дом, — горько сказала Сара.

— Ничего. Америка большая. Здесь хватит места для всех: и для тебя, и для меня. Что касается негров, никто не говорил им, что на свободе жить будет легче, чем в рабстве.

Жизнь. Айрин задумалась над тем, сколько раз произнесла это слово. Смерть осталась там, за океаном, и еще по пути — в «плавучих гробах», а сюда она прибыла для того, чтобы жить.

Она невольно улыбнулась, вспомнив строки из стихов Уолта Уитмена:

Когда Сара ушла, Айрин отнесла веревку обратно в сарай.

Когда через пару дней к Темре подъехал всадник на гнедом коне, ему почудилось, будто он вернулся на землю, которую покинул тысячу лет назад.

Алану казалось, будто он видит заново переписанную картину. Штукатурка постепенно обваливалась со стен особняка, и грязно-серые, покрытые плесенью пятна напоминали проказу. Стекла кое-где были выбиты, а дыры заложены досками или заткнуты тряпками. В заросшем травой дворе не было видно ни души, и кругом царила подозрительная тишина.

На крыльце стояла худая бледная девушка в старом, залатанном, потерявшем цвет платье, стоптанных башмаках, с небрежным узлом волос на затылке.

Алан не удивился бы, если б кто-то сказал ему, что она простояла так всю войну — безмолвный символ ожидания и горечи.

Это была Айрин. Она не вздрогнула, не заплакала, не протянула руки, не побежала навстречу, она просто смотрела, изучающе, неподвижно, словно не в силах поверить в то, что видит.

У Алана пересохло во рту. Сколько раз он представлял себе эту картину, картину безумной, восторженной встречи, миг, способный искупить все: годы разлуки, тяготы войны. Но сейчас ощущал только растерянность.

Он спрыгнул с коня, бросил поводья и направился к ней.

— Айрин! Я вернулся!

Она с трудом разомкнула губы:

— Вижу. Просто мне трудно поверить, что это и вправду ты.

Алан вздохнул с облегчением.

— Я. В синем мундире янки. — Он постарался улыбнуться. — Я два года прослужил в армии, получил офицерское звание.

Алан заметил напряженный блеск в глазах Айрин. Она выглядела отстраненной, чужой, и он решил, что ей пришлось тяжелее, чем он предполагал.

Алан собирался сделать это позднее, но сейчас было необходимо разрядить обстановку, потому он сунул руку за пазуху и вытащил сверток.

— Это тебе.

Отогнув край бумаги, Айрин увидела шаль, ту самую, какую Алан выбрал в лавке. Она была не в силах сделать так, чтобы это наваждение исчезло, потому расправила ткань.

— Нравится?

— Да. Спасибо, — ответила Айрин, подумав, что эти цвета подойдут не только к смуглой коже мулатки, но и к ее зеленым глазам. Возможно, она ошиблась, и та женщина вовсе не была его возлюбленной?

— Почему ты вернулся?

Это был странный вопрос, но Алан спокойно ответил:

— Потому что я обещал вернуться. Потому что я тебя люблю.

— Пойдем в дом?

— Кто здесь остался? — спросил Алан, поднимаясь по ступеням.

— Немногие, — ответила Айрин и перечислила, коротко сообщив, что стало с остальными.

Алан был поражен тем, что предстало перед его глазами. Паркет был расколот, мебель поцарапана и поломана, все сколько-нибудь ценные вещи исчезли.

— Книги сохранились, — сказала Айрин. — Библиотека мистера Уильяма в твоем распоряжении.

— Но его самого больше нет, — Алан произнес эту фразу с видимым сожалением.

— Скоро не будет и нас. Я имею в виду — здесь, — пояснила она и рассказала, как обстоят дела.

— В любом случае Темра не твоя, — заметил Алан.

— Я всегда это чувствовала.

— Однако я рад, что мистер Уильям позволил тебе остаться в имении. Я боялся, что не смогу тебя найти!

Айрин не сводила с него пронзительного взгляда, и он добавил:

— Лила прислала мне сообщение по негритянской почте. В нем говорилось, что с тобой все в порядке.

— Наверное, так и было, хотя я плохо помню то время, — ответила Айрин.

Вошла Сара, и Алан был поражен, как сильно она изменилась. Если взгляд Айрин странным образом затвердел, то во взоре Сары появилась беспомощность, которую она не могла скрыть.

— Алан? — недоверчиво произнесла она. — Ты вернулся?

— Я приехал в Темру, чтобы жениться на Айрин. То, во что было трудно поверить, все-таки стало возможным.

Сара смотрела на него с выражением, в котором проскальзывала досада. Ей было трудно отказаться от мысли, что их любовь обречена, что как бы они ни старались, мир, разделенный на две половинки, не позволит им быть вместе.

— На тебе синяя форма. Воевал против южан?

— Пришлось. Да и было бы глупо, если б я стал воевать за них.

— Что ж, тогда поздравляю с победой.

— С победой? Что-то мне подсказывает, что победили не мы.

Когда Алан обедал вместе с Айрин и Сарой (она не стала возражать, когда он сел за стол), ему чудилось, будто его окружают призраки. Дело было не только в том, что все вокруг было разрушено, а в том, что в душах этих людей что-то навсегда сломалось.

Алан был здоровым, сильным, молодым мужчиной, но в их кругу даже его охватывали растерянность и отчаяние. Так же, как и они, он не знал, что делать дальше. А вот Хейзел знала. Перед отъездом она сказала ему:

— Ты совершаешь ошибку. Если поедешь к ней, у тебя не будет будущего. А если останешься со мной — да. Я собираюсь основать в Нью-Йорке общество по поддержке бывших невольников, в первую очередь — женщин. А что станешь делать ты? Выращивать хлопок? Глупо возвращаться туда, где ты был рабом!