— Иди, поиграй им. — Потом повернулась, быстро перебежала холл и выскочила в дверь на его противоположном конце.

Агнес не стала ждать, пока мужчины войдут в холл, и поспешила поскорее войти в гостиную. Когда она вошла в комнату, ее мать, сидевшая на кушетке с прямой спинкой в стиле Людовика, медленно обернулась к ней, внимательно осмотрела ее коротким взглядом и произнесла:

— Мы тебя заждались. Миссис Беннет хотела бы послушать, как ты играешь.

— Извините. — Агнес наклонила голову в сторону другой женщины, сидевшей у камина, в котором, несмотря на теплый вечер, горел огонь, и добавила: — Я… Я задержалась.

— Я знаю, вы настоящий исполнитель на фортепиано.

Вот уж сказала! «Настоящий исполнитель»! Эта фраза так подходила гостье. Она была буквально расфуфыренной и сверкала всеми драгоценными украшениями, какие только можно было придумать. Не хватало только тиары. И если нужно было еще какое-то доказательство, голос определенно относил ее к разряду тех, кого называют «простыми». На языке Пегги, она была простой, как навозный червь.

Агнес уже давным-давно перестала удивляться тому, что прибегает к фразам из лексикона Пегги для того, чтобы выразить свою собственную мысль. В этом не было ничего странного, потому что как она пестовала Милли, так Пегги пестовала ее с первого же дня, чем нажила себе врагов из сонма разных нянь, которых нанимали в дом.

Агнес уже сидела за фортепиано, когда трое мужчин вошли в комнату, и, когда они расселись, она начала играть. Она не стала задавать вопрос, как сделала бы в других случаях, что гости желали бы услышать, а решила сыграть что-нибудь, что, по ее мнению, наилучшим образом отвечало ее настроению. «Огорчение по поводу потерянного гроша» Бетховена. Ей хотелось чего-нибудь громкого, порывистого, ей хотелось разбивать ноты вдребезги, терзать клавиши, колотить по ним, ей хотелось как-то вымарать, выдавить всю мягкость, которая была в Милли, всю нежность, которая переполняла Милли, потому что эта мягкость и эта нежность висели на ней, словно цепи, приковывающие ее к этому дому.

Она сильно вспотела, когда закончила играть, и несколько секунд сидела, положив пальцы на клавиши и остановив на них взор. Никто не произнес ни слова одобрения, пока Сэмюель Беннет после короткого смешка не изрек:

— Вот это исполнение, скажу я вам!

— Да-да, совершенно верно, — закивала во все стороны его супруга. Обращаясь к хозяйке дома, она сказала: — Да она могла бы зарабатывать на жизнь, то есть концертами, разве не так? Я хочу сказать, у нее это получается, ну, прямо профессионально.

Она не слышала, что ответила ее мать, так как отец громогласно объяснялся с мистером Беннетом, а рядом стоял Джеймс. Наклонившись к ней и дотронувшись до нот, лежавших на пюпитре, словно собираясь перевернуть страницу, он голосом миссис Беннет произнес: — Профессионал, вот кто вы, вы можете этим зарабатывать на жизнь, то есть концертами.

Джеймс, это она хорошо знала, обладал даром подражателя и часто вызывал у нее смех, хотя ей казалось, что, подражая кому-то, он нередко позволял себе быть жестоким. Но сегодня Агнес не рассмеялась, и, он, выпрямившись, тихо предложил:

— Давай выйдем, погуляем в саду.

Она встала из-за инструмента, а он, слегка поклонившись Кейт Торман, затем миссис Беннет, непринужденно произнес:

— Вы нас извините? — Его слова прозвучали утверждением, не просьбой, он вообще редко о чем-либо просил.

Когда они вышли в холл, по лестнице спускалась Магги, и Агнес с опасением посмотрела на нее. Магги, как всегда с широкой улыбкой на лице, весело воскликнула:

— Все в порядке, мисс Агнес, с ней моя тетушка, она в постельке, уютно укутана со всех сторон и крепко спит. — Спустившись с лестницы, Магги посмотрела на одного, потом на другого и осмелилась выпалить: — Вечер такой славный, для прогулки лучше не бывает, у вас станет так хорошо на сердце, — кивнула обоим и побежала на кухню.

Агнес никогда не приходило в голову, что в манере, в которой говорила Магги, есть что-нибудь особенное, но это определенно пришло в голову Джеймсу Крокфорду, ибо, не дошли они до дверей из вестибюля, как он спросил:

— С какой стати вы нанимаете таких людей? Девица совершенно не знает своего места.

— Она не имела в виду ничего дурного. Она из Ирландии. Она никогда раньше не была в услужении.

— Вам следует избавиться от нее.

— О Джеймс. — Агнес отвернулась.

Они молча спустились по ступеням, пересекли посыпанную гравием дорожку, вошли в заброшенный розарий, и только тогда он снова заговорил, на этот раз сухо и резко:

— У твоего отца трудности, это так?

— Думаю, можно и так сказать.

— Он думает получить у Беннета заем?

— Не знаю.

— Конечно же ты знаешь, Агнес, ты не можешь не знать.

— Хорошо-хорошо! — Она повернулась и посмотрела ему в лицо. — Я знаю. Да, у него трудности, и эти трудности у него уже давно.

— Ну, что же, все, что я смогу сказать, это что он хочет как-то вывернуться, а ведь ему следовало бы сделать это давным-давно. Отправлял троих ребят в Оксфорд, не имея за душой ни гроша. Вел светский образ жизни, и все на взятые в долг деньги. Кстати, а где они сейчас?

В ней забурлило что-то такое, чего не назовешь раздражением, скорее это походило на гнев, ей захотелось сорваться на него, на человека, которого любила, очарованием которого жила годами, фактически с первой встречи, а ей тогда было шестнадцать лет. Ей хотелось накинуться на него и крикнуть ему: «А какое твое дело? А ты-то, что ты сделал в своей жизни? Ты во всем зависишь от матери. Если бы не ваши посудные и скобяные лавки, ты не сумел бы заработать ни пенни. И это говорит твоя зависть, потому что тебя никто не посылал не только в Оксфорд, но и в частную школу, где готовят к поступлению в университет». Но она поборола в себе кипевшее возмущение. Что такое с ней? В чем дело? Но она знала, в чем дело. Она давно знала, в чем дело. Чего ей не хватало, и особенно сейчас, так это понимания, сочувствия, ласки, нежной ласки, ей хотелось услышать от него, что он любит ее и что она нужна ему. Но их отношения были совсем не такими. Находясь вместе, они держались за руки, и он говорил главным образом о лошадях. Он любил лошадей, он жил верховой ездой. Когда он целовал ее, в его поцелуе не было страсти. Временами он заставлял ее забывать о женском начале, и это случалось именно тогда, когда она чувствовала себя прежде всего женщиной. Когда ей больше всего на свете хотелось, чтобы он поцеловал ее и крепко обнял, и когда она всем своим видом старалась показать это. В таких случаях она чувствовала себя почти так же, как Милли, испытывая полное безразличие к тому, что кто-нибудь может подумать.

Однажды, когда она поцеловала его со всей страстью, он ненадолго ответил ей объятьями, но только ненадолго, а потом, отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки, засмеялся и сказал:

— Ну, ну! Остановись. Смотри, острые блюда могут испортить аппетит.

Поздно вечером она вымылась в ванной и долго терла тело луфой, чтобы избавиться от чувства гадливости.

Выдержав паузу, она ответила на его вопрос:

— Они гостят у друзей, по крайней мере, Арнольд и Роланд. Стенли поехал в Ньюкасл на представление. И знаешь, Джеймс, они уже не мальчики. Во всяком случае, в Оксфорд возвращаются только Стенли и Роланд. Арнольд уезжает в Австралию.

— Что? Когда это он решил? А почему бы ему не остаться дома и не попробовать навести порядок? У него есть кто-нибудь в Австралии?

Она на миг прикрыла глаза и глубоко вздохнула, потом присела на деревянную скамейку, стоявшую у самой дорожки и только после этого ответила:

— Он полагает, для него там больше перспектив, есть где развернуться. У одного из его друзей в Оксфорде есть дядя, у которого бизнес в Мельбурне. Он едет туда, и Арнольд едет с ним.

— Что за глупость! Он учил математику, так ведь? И с какого бока ему эта математика в бизнесе? Чем он там хочет заниматься?

— Я точно не знаю. Чем-то таким, что связано с машинами.

— Боже праведный! А Роланд и Стенли возвращаются обратно? Интересно, откуда это возьмутся деньги платить за них?

На этот раз Агнес не сдержалась. Обычно ровный и спокойный, ее голос сорвался, и она крикнула:

— Почем мне знать, Джеймс? Разве что ты попросишь у своей матери, чтобы она дала денег! — Сказав это, она встала и быстро пошла к дому.

Но она не успела дойти до ступеней, как он догнал ее и, удержав рукой, повернул за плечи лицом к себе. Он заглянул ей в глаза.

— Я ничего плохого не имел в виду, наоборот, хотел помочь. На этом этапе нашего знакомства я, конечно же, имею право высказаться о семейных делах.

Она посмотрела в его темные глаза остановившимся взглядом. «На этом этапе нашего знакомства» — так он выразился? Что за этап? Давно ли он говорил о женитьбе? У нее защемило в горле, захотелось разрыдаться, но она крепко закрыла глаза, чтобы не показать виду. Она знала, что слезы способны растопить решимость многих мужчин, но только не этого. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что ей не удастся разжалобить его слезами. Когда она склонила голову и прижалась к нему, он обнял ее и ласково произнес:

— Ты переутомилась. И неудивительно. Я должен тебе это сказать, Агнес… Это тебе не понравится, но я считаю своим долгом сказать одну вещь. Все твои неприятности по большей части из-за Миллисент. Ее нужно поместить под присмотр врачей.

Она высвободилась из его объятий и ответила, на этот раз очень решительным тоном:

— Не начинай этого разговора, Джеймс, прошу тебя. Ты же знаешь, как я к ней отношусь. И, что бы там ни говорили, она вовсе не ненормальная.

— Но ведь ты не станешь утверждать, что она нормальная.