— Вы развратник, Брэдли. И ничего хорошего от вас Магги не ждать. Она не ваш тип. Ну, не ваш тип женщины.

— Откуда вам, черт побери, знать, что мой, а что не мой тип женщины, мисс?

— Вы забываете, с кем разговариваете.

— Нет, я не забываю, с кем разговариваю, и повторяю: откуда вам знать, какой тип женщины подходит мне? У Магги куда больше достоинств, чем у вас или у любой другой из ваших.

— Ну что же… я рада, что вы это признаете. А теперь, пожалуйста, позвольте мне уйти.

— Я позволю вам уйти, когда сочту нужным, и когда вы выслушаете все, что я желаю вам сказать, и когда вы услышите, почему Магги нуждалась в утешении.

Они стояли так близко, что их лица и их одежда почти соприкасались, их дыхание пульсировало в унисон, как и их гнев, и Агнес с трудом собрала силы, чтобы проговорить:

— Какова бы ни была причина, по которой вы хотели ее утешить, вопрос в том, хотите ли вы ей добра. Каковы ваши намерения? Вы собираете жениться на ней?

— Ха-ха-ха! — Он громко рассмеялся — и не без облегчения, потом ответил: — Вы меня поражаете. Знаете, я не могу выразиться иначе. Вы, с вашими нормами, с вашими нормами касательно других людей, людей второго сорта, вы просто поражаете меня. Вам дозволено иметь любовниц, любовников, вы можете делать самые дикие вещи в этом отношении, но когда речь заходит о тех, кого вы называете низшими классами, вы принимаетесь морализировать. Так что позвольте мне ответить на ваш вопрос, мисс, намерен ли я жениться на ней или нет. Это сугубо мое, а не чье-либо еще, а значит, и не ваше дело. Кстати, позвольте сказать вам еще вот что. Если бы я хотел жениться на всех девчонках, которых в разное время обнимал, то у меня сейчас был бы целый гарем. Но это так, между прочим, а моя цель в другом. Я хочу, чтобы вы знали, почему Магги плакала. Магги, девушка, для которой всегда главное — это смеяться и смешить других, плакала потому, что ее обидели — и кто обидел ее? Слушайте, мисс, слушайте. Это были ваши братья.

Он увидел, как у нее напряглось лицо, широко раскрылись глаза, раздвинулись губы, даже, казалось, опустился кончик носа. Нахмурившись, Агнес повторила за ним:

— Мои братья?

— Да, ваши братья. — Роберт склонил голову набок, сдвинул руку на двери вверх, при этом его большой палец придавил прядь ее волос. Потом он продолжил: — Сегодня днем они были в Ньюкасле, о цели их путешествия оставляю вам догадаться самой. Получилось так, что, возвращаясь, они шли по одну сторону живой изгороди, а Магги по другую. Они жаловались на создавшееся теперь неудобство, связанное с необходимостью отправляться в поисках удовольствий аж в самый Ньюкасл, поскольку, вероятно, в свое время все это было в неограниченном количестве дома и, конечно, среди низшего класса. Но времена изменились, жаловались они, и теперь есть только Бетти и Магги. Когда Магги услышала это, у нее, естественно, навострились ушки, и тут Роланд сказал, что вряд ли кого заставишь развлечься с Магги — даже, ехидно добавил он, если этому человеку завязать глаза.

Агнес часто-часто заморгала, краска бросилась в лицо, залив только что смертельно бледную кожу пунцовым цветом. Роберт отнял руку от двери, отступил в сторону и ровным спокойным голосом сказал:

— Как бы мне хотелось войти в дом и набить всем троим морду, но я знаю, чем это для меня кончится, и они того не стоят. И вот что я скажу вам, мисс: чем скорее я распрощаюсь с этим местом, тем лучше, я и так слишком затянул с этим делом. Я нанимался с оплатой за неделю, вы теперь здесь, по всей видимости, за главного, и я ставлю вас в известность за неделю.

Агнес не знала, что сказать ему на это. Она инстинктивно отстранилась от него, когда Роберт сделал движение рукой, чтобы открыть дверь, и проскользнула в нее. Закрыв за ней дверь и крепко зажмурив глаза и сжав кулаки, он остался стоять к ней спиной и при этом повторял: «Боже, ну что за женщина». Потом отошел от двери, глубоко вздохнул и сказал себе: «Ладно, скоро все это кончится».


— Ты должен извиниться перед ней.

— Что? — Арнольд Торман посмотрел на сестру так, будто она стала такой же ненормальной, как Милли. — Не говори глупостей. Извиниться перед Магги?

— Да, извиниться перед Магги. Неужели тебе не стыдно? И тебе тоже. — Она повернулась к Роланду.

Он посмотрел на нее холодно и безразлично ответил:

— Ты просто смехотворна. Сколько тебе лет? Двадцать пять, нет, двадцать шесть, а рассуждаешь, как будто только вчера окончила школу, монастырский пансион. Да она знает о жизни куда больше тебя, смею тебя заверить! Вспомни, наш дедушка, бывало…

— Я слышать не хочу, что, бывало, делал наш дедушка, я только знаю, что Магги обидели, даже больше чем обидели — оскорбили.

— Человека такого сорта не оскорбишь, Агнес.

Она сидела, вглядываясь в лицо старшего брата, и ей снова пришло на ум, насколько же она не похожа на всех, кто живет в этой половине дома. Она, как уже, случалось, чувствовала раньше, была больше сродни тем, кто им прислуживал, за исключением разве что этого индивида Брэдли. О, ну что за человек!

Встретив взгляд брата, Агнес недовольно нахмурилась.

— Арнольд, ты ведешь себя как большой лорд, хозяин поместья, но ведь ты не лорд, и это не мэнор, это даже не прилично управляемое хозяйство. Позволь мне сказать тебе еще кое-что. Я не знаю, много ли ты читал об Австралии, но из того, что прочитала я, это дикая страна, и, боюсь, от ваших джентльменских и, я бы сказала, архаичных представлений о том, какие привилегии положены джентльмену, очень скоро не останется камня на камне, и мне очень бы хотелось иметь возможность посмотреть, как это будет происходить.

Она повернулась и вышла из комнаты, Роланд крикнул ей вслед:

— Хорошенькие проводы, должен сказать. И это наш последний вечер здесь.

У дверей она задержалась и громко бросила им:

— Тогда отчего бы вам не вернуться в Ньюкасл и не продолжить развлечения?

Когда она вышла в холл и направилась к лестнице, то увидела, как открылась дверь кухни и из нее появилась Руфи, она вела за руку Милли. Быстро проскочив холл, Руфи объяснила:

— Она очень огорчена, мисс. Она только что услышала, что Роберт… что Брэдли уходит. Он прямо разъярен, что-то его страшно разозлило, наверное, не поладил с Блумом. И Магги ревет на чем свет стоит, у нее разболелись зубы. Мама говорит, ей нужно завтра пойти к зубному. Можно, я пойду с ней, мисс?

Характеры, настроения, зубная боль, братья, а еще этот Брэдли.

— Да-да, мы с этим разберемся завтра. Пойдем, Милли. — Агнес почти схватила Милли за руку и потащила по лестнице наверх. Когда же Милли не захотела сразу идти в свою комнату, она остановилась, помахала перед ее лицом пальцем и сказала: — Вот что, Милли, давай не расходись, у меня сегодня нет совершенно никакого настроения терпеть твои выходки. Ты поняла?

— Брэдли. Мне нравится Брэдли.

— И что из того? Слишком многим он нравится. Пошли. — В спальне она скомандовала: — Раздевайся и быстро в постель.

Однако Милли не захотела сразу повиноваться. Она упрямо стояла посреди комнаты и говорила:

— Но, Агги, я совсем не хочу спать.

Агнес вынимала из гардероба халат Милли, и ее рука задержалась на рейке с вешалками. Милли заговорила. Она уже давно не говорила так связно. Агнес подошла к ней и ласково сказала:

— Брэдли хочет уйти, Милли, и, если он хочет уйти, мы ничего не можем сделать, чтобы он не уходил.

— Он такой хороший.

Агнес подошла к постели и разложила халат в ногах, потом взяла пакет с ночной рубашкой Милли и встряхнула его.

— Почему ты думаешь, что он хороший?

Ясность мысли, прозвучавшая в ответе Милли, заставила Агнес задуматься.

— Он разговаривает со мной, как будто я такая же, как все другие, — очень спокойно, внятно произнесла Милли. — Он совсем не боится меня, он смеется вместе со мной и всегда понимает, что я говорю. Когда я вчера сказала ему, что мне хочется летать, он сказал, что тоже всегда хотел летать и что интересно, почему птицы могут не только летать, но и ходить, не прыгать, а ходить, переставляя одну ногу за другой, прямо как мы. А многие из них умеют еще и плавать. Он сказал, что это так несправедливо, что мы можем только ходить. Никто так не разговаривал со мной. Ведь ты так не разговаривала, правда, Агги?

Агнес медленно опустилась на край кровати и внимательно посмотрела на существо, которое было ей дороже всех на свете. Она права. Она никогда с ней так не говорила, а если Милли говорила, что хочет летать, она обычно отвечала: «Не говори глупостей! Ты же не птица, люди не могут летать». Но Брэдли, наверное, выразил то, о чем мечтают многие люди, — это подняться в воздух и полететь. Совсем недавно в газетах писали о человеке, который смастерил шелковые крылья и спрыгнул с моста, только упал в воду и утонул. Но, как она понимает, теперь научились делать огромные машины, которые летают по воздуху. Их называют цеппелины. Но главное — Брэдли снова разговорил ее, и это, должно быть, стерло из ее памяти события того злополучного вечера, которые все время так сильно пугали ее, что она неделями была совершенно немой.

— Ничто не бывает хорошим долго, правда, Агги?

Агнес встала с кровати, подошла к ней и обхватила маленькое тельце руками.

— Правда. Но теперь все будет по-другому. Мы будем ходить на прогулки, я буду тебе читать, а в зимние месяцы станем вместе играть на фортепиано, ты же умеешь играть маленькие пьески, верно? А летом мы выберем часть сада, он будет только наш, и сделаем там все по-своему. А сейчас ложись. — Она нежно отстранила Милли от себя и с улыбкой сказала: — Как приятно, когда есть о чем помечтать, верно?

Милли тоже улыбнулась и сказала:

— Да-да, правда, Агги, мечтать приятно. Агги, знаешь, — она вдруг поникла головой, — я хочу, чтобы ты попросила Брэдли остаться. Ты могла бы попросить Брэдли остаться? Я думаю, ради тебя он останется.