Брат появлялся на самокате из-за куста сирени, проезжал под окнами, заворачивал у куста жасмина и исчезал в соседних дворах с друзьями.

Казалось, стоит закрыть глаза, и я снова увижу это. Я нажимала на кнопку, то включая, то выключая машинку для стрижки волос. Начинался дождь.

Открыла глаза, поменяла насадку. Два миллиметра – слишком мало. Лучше пять. Или, может, оставить сантиметр?


Волосы отросли до пояса. Светло-золотистые, темнее у корней, челка почти закрывала глаза. За полгода жизни рядом с Солодовым я поправилась на девять килограммов. Я смотрела в зеркало и не узнавала себя.

Я закрылась в ванной, включила машинку и аккуратно, прядь за прядью, избавила себя от того, что связывало меня с Игорем и что ему нравилось. Потом надела старые спортивные штаны, футболку, серую трикотажную шапку и вышла на улицу.

Шел дождь. Я добежала до школьного двора. Один круг по стадиону вокруг футбольного поля – двести метров. Я пробежала пять кругов, еще один прошла пешком, тяжело дыша, уставшая и мокрая от дождя и пота. Потом снова побежала, не чувствуя холода. Мне хотелось гонять себя без жалости, гонять до крайней степени усталости, гонять до тех пор, пока не смогу держаться на ногах, пока не исчезнут все воспоминания и мысли об Игоре, мысли о нас, о нашем неродившемся ребенке.

Мне нужно было вернуть себя. Себя – самой себе.

Я пробежала пять километров и медленно шла домой. Дождь закончился. Во дворе дома, подложив газету, Оксана сидела на качелях и курила. Я подошла и начала раскачивать их.

– Почему ты в шапке? – спросила она.

– Холодно.

Оксана встала с качелей и сама стянула с меня шапку.

– Кто тебя так?

– Это я сама, – призналась я. – Стригла утром деда, а потом подумала – может, и мне самой постричься?

– Не жалко?

– Пока не знаю. Я вообще не думала. Просто закрылась в ванной и полчаса водила машинкой по голове. Мне было все равно что делать, лишь бы не быть похожей на Марину. И бегаю теперь каждый день. На спортзал денег не осталось.

– Она так и не вернула тебе деньги?

– Не вернула.

– Хочешь совет?

– Ну?

– Пока учишься, никому не говори, что у тебя есть работа. Тем более не говори, какая именно. Твоим знакомым совсем не обязательно знать, что у тебя есть деньги. Никто не будет просить у тебя в долг, и ты сохранишь нормальные отношения со всеми. А если будут спрашивать, говори, что занята. Не уточняй. Просто занята. Важные дела. Иногда это бывает очень полезным. Чем меньше о тебе знают, тем лучше.

– Ты снова оказалась права.

– Это универсальный совет, – улыбнулась Оксана. – Про парней тоже лучше молчать. Зависть портит карму, так ведь?


Мы встречались каждый день после моей пробежки и шли во двор соседнего дома. Оксана брала с собой шестимесячного племянника, развлекала его, пела песни Энрике Иглесиаса – племяннику они очень нравились, – танцевала перед ним, махала руками. «Байламо-о-ос!..» – в ноту тянула Оксана, крутя бедрами. Племянник смеялся, хлопал в ладоши, ждал продолжения.

– Я люблю сюда приезжать. Это место похоже на то, где мы с тобой квартиру снимаем. Пятиэтажки, «пьяные» дворики, детские площадки. Вот сидим тут, а ощущение, будто уже не здесь, а там – в подмосковном гетто. В таком же доме живет Дима. Я тебе не рассказывала?

– Это тот парень, о котором ты говорила в первый день? – спросила я. – Когда мы заехали в ту квартиру. Ну, который – настоящий мужчина.

– Забавно, – улыбнулась Оксана. – Ты помнишь такие мелочи, которые были год назад, а я не могу вспомнить, что делала позавчера вечером.

– У меня хорошая память, и я помню все, будто это было несколько часов назад. Когда думаю о Солодове, мне становится страшно. Я хочу забыть, но знаю, что это невозможно. Я всегда буду помнить. Помнить так, будто это закончилось минуту назад.

Оксана рассказала мне про Диму. Они познакомились в ту осень, когда Оксанина семья переехала в Москву. Он был старше на год и учился в той же школе, куда попала Оксана.

Их первый поцелуй случился в одном из вонючих подъездов их района после пары банок пива и одной сигареты на двоих. Дима судорожно искал в карманах мятную жвачку, пихал себе и Оксане в рот, а через минуту лез целоваться. Второй поцелуй был с ним же, через неделю после первого. Праздновали двадцать третье февраля на квартире. Одноклассницы решили поздравить мальчиков и приготовили полноценный праздничный ужин. Запекли курицу в духовке, нарезали оливье, сварили картошки. Алкоголь принесли парни. Пиво закончилось быстро. Одноклассники скинулись. Идти в ближайший ларек вызвались Оксана и Дима. Едва закрылись двери лифта, как они начали целоваться. Оксана стояла в длинном зимнем пальто, безвольно опустив руки, и боялась его обнять. Ей было приятно возвращаться к друзьям и не говорить об этом.


– Видишь, у всех, наверное, есть своя больная любовь, – вздохнула Оксана. – Я встречаюсь с парнями с тринадцати лет. Первая любовь началась в пятнадцать и затянулась, а новая так и не пришла. Хочешь замуж за Соло-дова?

– Да.

– Дура. Замуж в восемнадцать лет – самоубийство. Понимаю, сейчас он, конечно, красавец, и все бабы готовы ему дать за просто так. Только за то, что он такой. Но пройдет еще лет десять, и что будет? Тебе двадцать восемь, а ему под пятьдесят. Ты в расцвете сил. А он? Лишние килограммы, одышка и пивной живот… Тебе бы парня-ровесника, или чуть старше. На один-два года, не больше. Неужели у тебя в институте нет парней?! Одной быть грустно и как-то… неправильно, что ли…

Я не ответила, не хотела признаваться Оксане, что не могу представить на месте Солодова ровесника. Сама мысль о том, что его может заменить кто-то другой – моложе на десять с лишним лет, – казалась недопустимой.


Оксана изменилась за год. Стала скорее грустная, чем спокойная. Она почти не улыбалась – разве что племяннику. За целый месяц к нам не подходили знакомиться, даже если Оксана приходила без коляски. Парни сидели своей стайкой в углу детской площадки, слушали музыку, пили пиво, курили, изредка поглядывая в нашу сторону, но так и не подошли.

– Раньше с одним парнем два-три года гуляли, потом женились и жили всю жизнь спокойно, а сейчас – поразвлекаются и к другому идут через месяц… – донесся поучительный старческий голос со стороны соседней лавочки.

Оксана равнодушно повела бровью, а потом подумала и показала язык.

– Смотри, что у меня есть, – сказала она, доставая из сумки измятый глянцевый листок с рекламой эзотерического салона. Хочу, чтобы мне погадали. Знаешь, где магазин индийских специй? Это там же, на втором этаже. Сходим завтра вместе? А то одной как-то страшно…

– Сходим, – согласилась я. – Мне тоже интересно.


Следующим утром я взяла деньги, оставшиеся после продажи камеры. Мы встретились в полдень на автобусной остановке и вместе поехали по адресу из рекламной листовки.

Мы прошли в круглую арку. Аккуратные ярко-желтые следы на сером асфальте вели к центру этнической культуры. Каменную стену украшала мистическая картина: ночь в джунглях, пальмы, пятнистые шеи жирафов и заходящее солнце на лиловом горизонте. Надпись сверху предупреждала: «На пути к себе можно столкнуться с самим собой».

Рядом с входом в магазинчик протекал искусственный ручей, обложенный камнями и заросший водяной зеленью. На самом большом камне зеленой краской была нарисована стрелка и подписано: «Путь к себе», «Магазин индийских специй».

Деревянные двери открылись со звоном китайских колокольчиков. Внутри пахло дымом сандаловых палочек, эфирными маслами и благовониями. В глазах рябило от непонятных иероглифов, магических знаков и символов. То с одной, то с другой стороны на меня смотрели пугающие маски африканских племен и скульптуры неизвестных языческих существ. Играла медленная гипнотическая музыка. Подходящее место, чтобы окончательно сойти с ума.

– Нам на второй этаж… – сказала Оксана, проходя мимо двери в индийский магазин.

– От этой вони и музыки можно спятить, – ответила я.

На втором этаже продавались ароматические масла, свечи и компакт-диски с музыкой для гипноза, релаксации, медитации, йоги и секса. В конце комнаты стояли три палатки из легкой красной ткани. В двух из них сидели гадалки, а между ними – астролог.

Первой пошла Оксана. Вернулась недовольная через сорок минут.

– Три косаря, – вздохнула она, почти падая на стул напротив меня. – Три косаря потратила. И все ради того, чтобы узнать, что у него есть другая! Как будто я сама не знала. Если тебе не жалко денег, вперед.

– Я быстро, – сказала я.

На столе перед гадалкой горела большая свеча, источавшая теплый древесный запах. Я села напротив, обхватив сумку обеими руками. Не знала, с чего начать свой рассказ, но почему-то мне хотелось, чтобы этой гадалке, этой молодой женщине с рыжими, почти красными волосами, было интересно.

– Что вас интересует? – спросила экстрасенс, выбирая из четырех колод карт. – Наверное, личная жизнь. Так?

Я кивнула. Женщина попросила сдвинуть карты и начала вытаскивать их одну за другой. Карты были такими старыми и потертыми, что к ним страшно было прикасаться.

– Это был мужчина, намного старше тебя. Ему сильно за тридцать. Очень умный. Необыкновенно умный. Можно сказать, гениальный. Он занимается наукой. Возможно, преподаванием. Красивый мужчина.

– Да, все так, – соглашалась я.

Девушка носила брекеты на верхних зубах, говорила низким, чуть прокуренным голосом и заметно шепелявила.

– Женщины без ума от него. Его нельзя не любить. Он магнит для женщин. Они любят его, как в последний раз. Безумство, страсть, боль, безысходность. Но он одинок. Уже давно. Его сердце занято единственной, которая не с ним.

– Да, это его бывшая жена, – вздохнула я.

– Она разбила ему сердце, а он… разбил несколько жизней. Он ищет ее в других и, не найдя, уходит. Ты была последней его жертвой. Он был привязан к тебе, ему было трудно отказаться от тебя. У них не было детей. Но почему тогда я вижу ребенка? Должен был быть ребенок.