– Ром, да что ты такое…

Но он уже отсоединился. А я изумленно смотрела на телефонную трубку – может быть, это продолжение сна?

За моей спиной послышалось шлепанье босых ног, в комнату вплыла позевывающая Челси, которая выглядела как рок-звезда после Хеллоуина. В четырнадцать лет можно себе позволить не смывать косметику на ночь. Жизнерадостные разноцветные потеки украшали ее немного опухшее лицо, вокруг красных глаз размазалась тушь, на подбородке вскочил огромный малиновый прыщ, волосы были всклокочены.

– Зачем так орать? – простонала она. – Мне снилось, что я занимаюсь любовью с Вентвортом Миллером, а ты все испортила. Боже, где у тебя лежит аспирин?

– В шкафчике над мойкой, – нахмурилась я. – Надеюсь, у нас Интернет оплачен? Похоже, у меня серьезные неприятности.

– Что случилось? – По выражению моего лица сестра поняла, что это не шутка, и мгновенно проснулась. – Выглядишь ты паршиво.

– Сама еще не знаю. Слушай, будь другом, свари мне кофе, а я пока пороюсь на сайтах.

Уже через пять минут, отхлебывая крепкий кенийский кофе и закусывая его разогретым в микроволновке круассаном, я читала специальный репортаж на сайте «Комсомольской правды». С каждой прочитанной строкой у меня все больше кружилась голова и темнело в глазах.

«Силиконовая мечта убила мою дочь» – так назывался материал специального корреспондента Ярославы Таньковой.

Сразу под заголовком находились фотографии двух женщин. Одна – с опухшим заплаканным лицом и в траурном платочке. Другая – молодая, загорелая, счастливо улыбающаяся, белый топик обтягивает высокую, аппетитно торчащую грудь. А еще ниже – фотография могильного памятника из серого гранита, с которого улыбалась та, молодая, красивая.

Сердце мое билось так сильно, что я не была способна прочесть весь материал целиком, взгляд выхватывал отдельные абзацы.

«…Последними словами двадцатипятилетней Алены Караваевой были: „Мама, прости меня… Зря я это сделала“. Новогодняя ночь оказалась для Алены последней. Умирала она тяжело, мучительно, последние три дня не могла даже встать с кровати…»

«Полгода назад Алена сделала операцию по увеличению груди. Родные отговаривали – красавица, душа компании, она никогда не была обделена вниманием. Но детский комплекс не давал покоя, и однажды Алена отправилась на консультацию к известному пластическому хирургу Роману Романовичу. В приемной она познакомилась с женщиной, которая оказалась представительницей фирмы Luxis…»

«…Операция прошла хорошо, Алена была довольна результатом. Поправилась она быстро, и уже через несколько месяцев щеголяла в новом красивом белье. Но счастье длилось недолго…»

«…Двадцать второго января Алена впервые почувствовала недомогание. Поднялась температура, шумело в ушах, ломило грудь. Перепугавшись, она позвонила Романовичу, но тот успокоил: наверное, это просто грипп. Свежие швы реагируют на высокую температуру, это нормально…»

«…В ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое Алену доставили в институт Склифосовского. На ультразвуковом обследовании выяснилось, что один из имплантатов, вшитых в ее грудь, лопнул…»

«…Если бы это был обычный силиконовый имплантат, ничего страшного не случилось бы. Растекшийся силикон удалили бы из груди, имплантат заменили бы на новый…»

«…Сертификаты оказались поддельными…»

«…Арестован склад в деревне Петухово Ярославской области. Якобы американские имплантаты Luxis производились там же, в антисанитарных условиях…»

«…Экспертиза показала высокое содержание токсичных веществ…»

«…Наш корреспондент побывал в компании Luxis за несколько месяцев до трагедии, для подготовки к материалу „Как я мечтала о силиконовой груди“. Материал был посвящен тому, как рекламные агенты соблазняют женщин на проведение ненужных для них операций…»

А ведь я ее помнила, эту Ярославу, корреспондента.

Красивая высокая брюнетка в цыганской юбке и цветастом платке, она приходила в офис Luxis совсем недавно, собиралась заказывать имплантаты. Я приняла ее за очередную модель, которая хочет с помощью новообретенного пятого размера пробить дорогу на олигархический олимп. Она задавала столько вопросов, смотрела сертификаты, и в отличие от большинства наших клиенток интересовалась каждой мелочью – от состава наполнителя до техники проведения крэш-тестов. Я потратила на нее три с половиной часа, лично связала ее с Романовичем и была уверена, что она закажет самую большую в мире искусственную грудь. А она, оказывается, просто собирала материал.

Нет, я могла и раньше насторожиться. Для модели, меняющей возможность потискать силикон на кабриолет и прочие блага цивилизации, у нее был слишком уж нехарактерный взгляд – живой, пытливый, умный. И она задавала такие вопросы, которые я много раз мысленно задавала сама.

«Вы и правда думаете, что с новой грудью я буду счастливой? А вы вообще понимаете, что такое счастье?» И молча улыбалась, пока я повторяла для нее многократно отрепетированную речь, чувствуя себя при этом полной дурой.

– Ужас какой, – протянула из-за моей спины Челси. – Неужели это все правда? Черт, как же ты теперь будешь это расхлебывать?

– А почему расхлебывать должна я? Черт, я подозревала, что чем-то подобным все и кончится! Мне надо срочно ехать в офис. Надеюсь, Инесса уже все знает.

– Даш, почитай до конца, – насупилась Челси. – Тут написано, что офис опечатан, а Инесса пропала и теперь находится в федеральном розыске. Смотри, они взломали сейф, и все документы оказались поддельными.

Я обхватила голову руками и болезненно поморщилась.

– Кошмар, кошмар. Ну надо же… Мне надо было сразу бежать оттуда. Сразу, как только я эту Инессу впервые увидела. Она же совершенно мутная тетка, это сразу было понятно…

– Успокойся, – Челси погладила меня по плечу. – Ладно, но ведь тебе ничего не могут сделать, так? Ты ведь тоже пострадавшая! Тебя обманули! Ты – наемный работник, ты здесь ни при чем!

– Ладно, не волнуйся так, – я удивленно на нее посмотрела.

Обычно скупая на проявление чувств, Челси едва не плакала.

– Просто… Когда папа сбил ту женщину… Он убеждал себя, что не виноват, что это была случайность, а потом… Нет, прости меня, я не должна ничего такого говорить! Это совсем другой случай, и ты не виновата в смерти этой Алены! Что же нам теперь делать, что?!

Челси опустилась на пол и закрыла лицо руками, ее плечи затряслись. Это было странно – но мне стало легче от того, что рядом был кто-то, еще более слабый и растерянный, чем я. Как будто успокаивая сестру, я могла почувствовать себя более уверенной и сильной. А на самом деле внутри распускающимся бутоном пульсировала истерика, все внутренности словно дрожали, как потревоженное молочное желе. Хотелось, как в детстве, спрятаться под стол и сидеть там, в темноте, обняв руками колени и монотонно раскачиваясь. Но вместо этого я спокойно отправилась в кухню, сварила в старой турке крепкий кофе, капнула туда немного коньяка, разлила в две чашки. Вернулась к сестре, которая все еще сидела на ковре, закрыв лицо ладонями, и тихонечко поскуливала. Забавно – она красит ресницы и хочет татуировку на крестце, рассуждает о нелепости миссионерской позиции и матерится прокуренным голосом, а горе ее детское, честное. Я присела на корточки рядом и погладила ее по голове. Она обняла меня за шею, мокрый нос уткнулся в мою ключицу.

– Ну хватит, хватит. Пойдем выпьем кофейку. Ничего они мне не сделают, вот увидишь, – я вовсе не была уверена в том, что говорю. Я не представляла, как буду дальше с этим жить.

– Я не смогу, – прорыдала сестра. – Если еще и ты… Не смогу просто.

– Мы что-нибудь придумаем. Сейчас поговорим обо всем и что-нибудь придумаем… Я уверена, что меня не будут судить, слышишь? Единственное, что меня беспокоит – эти женщины. Получается, что я их… обманывала. Я жила как королева и думала, что продаю счастье, а на самом деле продавала яд.

– Ты же не знала, – Челси наконец распрямилась и посмотрела на меня. Ее мордашка опухла от рыданий, косметика сползла, и она выглядела совсем ребенком, гораздо младше своих четырнадцати. – Можно им все объяснить. Они поймут. Поймут и простят тебя.

Не успела она это произнести, как в дверь позвонили.

* * *

Пошатываясь, как пьяная, на ватных ногах я подкралась к двери. Не знаю, кого ожидала там увидеть, но предчувствие почему-то было плохим. В мутном аквариуме глазка маячил незнакомый очкарик, круглая лопоухая голова трогательно покачивается на тоненькой шее, беспомощная улыбка, близорукий взмах ресниц. В его руках был огромный букет – сочные лилии на толстых стеблях вперемежку с бархатными бордовыми розами.

– Дарья Дронова здесь проживает? – у него был срывающийся голос, как у молодого петушка. – Вам цветы.

– От кого? – удивилась я.

Он зашуршал какими-то бумажками.

– Роман Романович. Вы тут расписаться должны.

– Не открывай, – прошипела Челси за моей спиной. – Пусть оставит букет и уходит.

– Прекрати параноить, – я загремела замками. – Наверное, он отправил раньше. Хотел, чтобы я первого числа получила цветы. Раз уж его самого не будет рядом.

Захотелось плакать. Эти цветы как будто бы из прошлой жизни доставили. Жизни, дверь в которую захлопнулась, тяжелый ржавый засов задвинулся, и вот в маленькое зарешеченное смотровое окошечко мне протянули букет. Можно его выбросить в окно, как очередной символ своей невезучести. Можно отхлестать им себя по щекам в качестве живописного акта мазохизма. Можно засушить на память, пусть стоит в углу.

Но едва я успела приоткрыть дверь, как случилось нечто странное. Очкарик с цветами юркнул куда-то в сторону, а из-за его спины, как сказочные двое из ларца, выскочили два широкоплечих амбала в одинаковых черных ветровках. Я успела услышать истошный визг Челси до того, как в голове оранжевой болью взорвался фейерверк. Во рту шумело соленое горячее море, беспокойные волны бились о зубы, прорываясь наружу, и лишь ощутив кончиком языка расшатанный зуб, я поняла, что это кровь. Я почувствовала, что лечу, но на самом деле падала.