В коробочке оказалось кольцо – тонкий платиновый ободок, скромная брильянтовая капля.

– Прелесть какая, – Наташа нацепила кольцо на безымянный пальчик левой руки. Пальцы у нее были роскошные, тонкие и длинные, музыкальные. Вытянув руку, она полюбовалась кольцом.

– Мутноват, – скептически причмокнул Саша. Не так виделся ему сценарий ее соблазнения, совсем не так. – А мой подарок не желаете ли примерить?

Наташа вкинула на него внимательный взгляд, от возбуждения ее зрачки расширились, и глаза стали казаться огромными и черными, как космические пропасти.

– Обожаю, когда из-за меня ссорятся мужчины, – вдруг прошептала она, принимая из его рук подвеску.

– Мы не… – начал было Саша, но она приложила пахнущий мылом палец к его губам.

– Молчите, мальчики. Знаете что, вы оба большие оригиналы… А сейчас… я устала.

Роман и Саша недоверчиво переглянулись – неужели у нее хватит наглости вот так запросто их покинуть?

– …Не хотите ли сопроводить меня в отель?

Она смотрела куда-то в сторону, и Саша сначала не понял, к кому именно она обращается.

– Вы имеете в виду… – смущенно пробормотал он.

– Именно так, – перебила Наташа, и ее томно затуманившийся взгляд развеивал любые сомнения, – вы оба… Если, конечно, вы не против амур-а-труа.


Та ночь пролетела как одна минута. Не было больше неожиданно прорезавшегося сквозь многолетнюю дружбу соперничества, не было недоразумений и споров. Их примирило женское тело – совершенное, холеное, пахнущее миндалем и медом. Роман и Саша чувствовали себя почти кровными братьями.

Они так и уснули, втроем. Саша положил руку на круглое загорелое Наташино плечо, а Роман по-хозяйски закинул на ее худые бедра свою крепкую волосатую ногу.

Наташа де ла Вега, получившая в подарок два брильянта, даже не подозревала о том, что ей самой суждено стать брильянтом в тайной коллекции двух сластолюбивых мужчин.

Саша проснулся поздно, ближе к полудню. После вчерашнего сладко ныло тело, хотелось валяться под невесомым теплым одеялом и лениво жмуриться на утреннее солнышко. Приоткрыв один глаз, он обнаружил, что Роман мирно сопит рядом, румяный, довольно причмокивающий, нежно приобнимающий подушку и даже, кажется, что-то неразборчиво ей нашептывающий, – можно было только догадываться о том, что ему снится. А вот Наташа успела не только проснуться, но и покинуть пропахшее тремя сортами дорогих духов ложе. Абсолютно обнаженная, она сидела за письменным столом, спиной к кровати, и что-то сосредоточенно записывала в толстую тетрадь. «Наша девочка ведет дневник, – с улыбкой догадался Саша, – как это мило и трогательно! Интересно, а про меня что написала?»

В дверь постучали. Наташа, поморщившись, накинула тонкий халат из персикового шифона и босыми ногами прошлепала к двери. Саша наблюдал за топ-моделью из-под прикрытых ресниц. Ему не хотелось, чтобы она знала, что за ней наблюдают. «Мне бы еще ухитриться и сфотографировать ее! Вот поймать бы в кадр голой, хотя бы мобильником…»

– Массажист прибыл, – раздался из-за двери приглушенный женский голос, – как вы и заказывали, в двенадцать.

– Хорошо, – после паузы ответила Наташа, – передайте ему, что сеанс проведем в соседнем номере. Я занимаю четыре номера, так удобнее.

Наскоро махнув массажной щеткой по каштановому шелку разметанных по спине волос, она плотнее запахнулась в халатик и торопливо покинула номер.

Саша спустил босые ноги с кровати. Интересно, не обидится ли мадам, если завтрак он закажет в ее номер? Во рту было сухо, как в полуденной пустыне, и по сравнению с этой жаждой возможность скомпрометировать замужнюю топ-модель казалась ничтожной. Добредя до письменного стола, он снял телефонную трубку, соединился с рецепцией и попросил полулитровый кувшин свежего грейпфрутового сока… и тут взгляд его упал на Наташину тетрадь, которую та опрометчиво оставила на самом виду.

Это был не дневник, а… альбом с фотографиями. Странная подборка – сплошь мужские лица, улыбающиеся, серьезно смотрящие в объектив и даже спящие… Мужчины с последних двух фотографий сразу показались ему смутно знакомыми. Запечатлели их в не очень-то выгодном ракурсе – снизу вверх, да еще и в состоянии глубокого сна. Вялые рты расслабленно приоткрыты, у одного из уголка губы свисает тоненькая струйка прозрачной слюны. Ему потребовалось больше минуты, чтобы с ужасом осознать, что забавные уродцы с фотографий – это не кто иной, как Роман и он сам! Первой мыслью было: «С ума сойти, как ужасен я, когда сплю… Неудивительно, что девушки от меня шарахались, пока я не разбогател…» А второй, более пронзительной, как вой сирены: «Ну и сука!»

– Ромка! Вставай! – Он потряс разомлевшего товарища за плечо.

Тот заворочался, недовольно поморщился и пробормотал нечто неразборчиво-нецензурное.

– Вставай, кому говорят! Эта сука такое учудила!

Заспанные щелочки глаз Романа приоткрылись.

– Фу, не привык, просыпаясь, видеть перед собою голого мужика, – хрипло пробормотал он, – Сашок, будь другом, сгинь.

Саша молча бросил на его грудь фотоальбом – такой увесистый, что Роман от неожиданности даже крякнул.

– Что это? Зачем ты трясешь передо мной своей коллекцией с утра пораньше?

Хочешь сказать, что успел ее сфотографировать?

– Это не моя коллекция, – саркастически улыбнулся Саша, – это, представь себе, ее коллекция.

– Что ты мелешь? – Роман приоткрыл альбом, нахмурился. Потом сел на кровати, прикрывшись простыней. Чем больше страниц он перелистывал, тем больше мрачнело его лицо. Дойдя до конца, он недоверчиво приблизил снимок к глазам и разочарованно застонал.

– То-то мне всю ночь снилась гроза… Оказывается, она фотографировала нас со вспышкой… Первый раз вижу, чтобы девчонка гордилась количеством мужчин. Обычно они такое скрывают.

– Это не количество ее мужчин, – улыбнулся Саша, – ты подписи почитай под фотками, там даже имен нет. Зато есть караты.

– Что?

– Это альбом с мужиками, которые дарили ей брильянты, понял? – Саше вдруг стало смешно, и у веселья этого была скорее не позитивная, а истерическая природа. – Коллекция ее тщеславия.

– Вот дрянь, – вырвалось у Романа, как-то разом забывшего о том, что и самим им двигали похожие мотивы, – и что будем делать?

– Давай вырвем странички, – предложил Саша.

– А толку? Наверняка в ее фотоаппарате все это осталось.

– Ну и что? Во-первых, пусть знает, из-за чего мы ушли, не попрощавшись. А во-вторых, ты как хочешь, а я оставлю этот снимок себе на память. Чего только со мною не случалось, но такого…

Они спешно оделись, залпом выпили принесенный портье сок, счет за который решили оставить Наташе в качестве мстительного штриха.

А на следующее утро смущенная секретарша передала Саше бульварную газетенку, в которой минувшей презентации был посвящен целый разворот. И Роман, и Саша, и знаменитая Наташа де ла Вега тоже попали под прицел папарацци. Вид у них, надо сказать, был еще тот. Наташа выглядела на снимке утонченной равнодушной леди, а они – жалкими лакеями, заискивающе улыбающимися, чуть ли не в пояс кланяющимися, чтобы завоевать внимание знаменитой красотки. В руках одного была бархатная коробочка, другой на вытянутой ладони протягивал топ-модели кулон. Подпись под фотографией гласила: «Наташа де ла Вега отвергает жалкие ухаживания российских бизнесменов Романа Котовского и Александра Василькова».

Наверное, целую неделю Саша чувствовал себя, мягко говоря, некомфортно – в общественных местах, в которых он привык бывать, на него показывали пальцем с глумливым смешком. Неожиданно пробудившаяся джентльменская гордость помешала ему рассказать любопытствующим, что на самом деле брильянтовые подарки принесли ему желанные дивиденды. Он старался вести себя как ни в чем не бывало, терпеливо выжидая, когда о его унижении все забудут. Так оно в конце концов и случилось – ведь этот город славится десятками ежедневных скандалов разной степени заметности.

У Москвы память короткая.

14. Нимфетки

Впервые я почувствовала себя взрослой по-настоящему, когда некто, кого я помнила в синтетических бантиках и с куклой под мышкой, вдруг начала курить и нецензурно выражаться.

Яна – младшая сестра моей лучшей подруги, и мы никогда не воспринимали ее всерьез. Лерке было семнадцать, когда сестра появилась на свет. Никакого теплого зова крови – сплошное досадное недоумение. Мини-юбки, мальчики и палаточный джин-тоник – вот что было у нас на уме, а тут появляется нечто скукоженное, требовательно орущее, постоянно испражняющееся. И почему-то все вокруг считают, что ты должна это искренне любить.

Помню, как мы, безалаберные студентки третьего курса, предавались самой веселой разновидности девичьего досуга: совместным сборам на вечеринку. Настроение было приподнятым; Лерка прикладывала к груди одно платье за другим, а я, вальяжно закинув ногу на ногу, морщила нос или одобрительно улыбалась. Сердце пело: нам предстояла одна из тех ночей, о которых в глубокой старости вспоминаешь с теплой грустной улыбкой. И вдруг, за пять минут до выхода, в комнату врывается Лерина мама:

– Няня позвонила. Не сможет прийти, а у меня ночное дежурство. Придется тебе остаться дома с Яночкой.

Вечеринка летит ко всем чертям, белое платье, желанное каких-то пять минут назад, вдруг начинает казаться нелепым и немодным, внутренний термометр настроения констатирует глухую полярную ночь. И все из-за сестры.

Детям присуща чуткость и живость восприятия; Яна, конечно, тоже быстро просекла, что Валерия не жалует ее любовью, и заняла оборонительную позицию. Непосредственные шалости юного исчадия ада были продуманы до мелочей – банка с вишневым компотом опрокидывалась непременно на любимые Леркины брюки, единственная дорогая помада шла на макияж многочисленным куклам, из важных конспектов сестры было очень удобно мастерить бумажные кораблики. Когда Яне было всего пять лет, она нашла в ящике Леркиного письменного стола сигареты и недолго думая отдала их родителям – страшный был скандал.