Нет, не может она с ним встретиться! Нет, нет и нет.

— Да, да, да, — сказала Соня настойчиво. — Должны мы Ладке помочь или не должны?

— Как помочь? В чем? — простонала Тамара.

— В чем-нибудь. Скажи Пашке, что мы волнуемся, переживаем за нее, что надо предпринимать уже решительные действия, а не смотреть, как бедная девочка убивается на работе и голодает!

— Она у родителей ест, — быстро возразила Тамара. — Ладка же готовить не умеет совсем. Наверное, потому и холодильник пустой!

Минут двадцать они еще спорили, совершенно позабыв о Митьке, в голове которого зрела мысль о возможной мести. Пусть себе планируют благородное дело, у него совсем другой план, и это вполне можно совместить. Хотя бы попробовать.

Июнь, 2004. Лазоревское, Сочи

Самое паршивое, что день никак не хотел кончаться, а спать тянуло неумолимо. Вот прямо тянуло! Голова свешивалась на грудь, глаза то и дело закрывались, и он вздрагивал от собственного храпа.

Кошмар какой-то!

— Темка, ляг ты, Христа ради, — взмолился Еремеич, оттесняя его от штурвала, — сколь уже не спал-то! И чего вообще поперлись? Ну, постояли бы еще денек, отдохнул бы толком.

— Отдохнул, — передразнил Артем ворчливо, — а работает пускай Пушкин Александр Сергеевич!

— Молодец, начитанный, — одобрил старик, — а в книжках вот учат старших уважать и слушаться. Что ты, мне не доверяешь, что ли? Ну то-то, иди давай тогда отсюдова.

Артем знал, что старик прав. Надо выспаться. Из последних сил управлять яхтой — глупо и опасно. Еще в мореходке учили не рисковать попусту, чудеса выносливости не демонстрировать, и лучше вздремнуть пару часиков, чем крутить штурвал трясущимися от усталости руками.

Он потер глаза и вышел из рубки.

Еремеич справится, конечно, это не вопрос. Но Артем до смерти не любил перекладывать работу на чужие плечи. Даже если это сильные и надежные плечи деда.

Дед его вырастил, хотя был вовсе не родным, а каким-то там пятиюродным дядей Артемовой беспутной матушки, которой тридцать три года назад пришло в голову закрутить курортный роман, а результат романа вернуть сюда же, на юг. Кроме Еремеича у нее были, наверное, еще родственники, но ни один из них не горел желанием воспитывать чужого младенца. А деду пришлось. Когда племяшка, каждый год гостившая в его хибарке, прикатила однажды с трехлетним бутузом и в очередной раз пустилась во все тяжкие, Еремеич заявил, что ребенка к такой матери подпускать нельзя. В ответ услышал: «Ну и забирай его себе!» Думал, шутка такая, оправдывал неопытностью и юношеским максимализмом. Но ошибся. Потом надеялся, что молодая мамаша опомнится и приедет за Темкой. Она не появлялась, а вскоре Еремеич понял, что пацана никому не отдаст. Он всю жизнь жил бобылем, и с малолеткой пришлось ему трудновато, особенно зимой — «Никакого же промыслу тебе», уточнял дед, — но они справились.

Артем над стариком любовно подшучивал:

— Не ляпнул бы этой стерве про ее моральный облик, и горя бы не знал!

— Не стерва она, Темочка, просто запуталась баба, — добродушно возражал Еремеич.

И про горе тоже возражал. Какое ж горе, если внук у него вырос?

Да еще какой внук! Местным кумушкам и кумам не снилось даже. Их-то ребятня в большие города подалась, открытки на Новый год и дни рождения слала, в отпуск раз в полвека собиралась. А Артем при нем всегда.

— И при деле, — добавлял Еремеич горделиво. — Да дело-то непростое, благородное! И зарабатывает он хорошо! И жених хоть куда!

Все это было правдой, и соседям оставалось только скрипеть зубами от зависти, и дочерей, еще не укативших в «большой мир» науськивать на Артема Кондратьевича, тридцати двух лет отроду, с высшим образованием, с головой на плечах — плечи вообще отдельного описания требовали! — и с собственной яхтой впридачу. Ну, и со своими тараканами, конечно, у кого их нет?! Главным тараканом Артема была его основная работа. Имея неплохие доходы с яхты, на которой развеселые туристы отправлялись смотреть дельфинов, он зачем-то продолжал служить в МЧС. Пенсию, что ли, обеспечивал? Дело хорошее, правильно Еремеич говорит, но ведь опасно… И грязно, и муторно, и тяжело поди. Отдашь за такого дочку, и вдову получишь.

Впрочем, эти самые соседские дочки не больно-то и рвались за него замуж.

«Страшный же он!» — кривились местные барышни. Старшее же население на подобные замечания досадливо хмыкало и заявляло, что с лица воду не пить. Все это Артему было прекрасно известно, общественное мнение в городе легко и быстро доходило до адресата, к тому же Артем время от времени брился и, стало быть, со своей физиономией в зеркале сталкивался. Зрелище, действительно, было не из приятных. Мало того, что природа слепила ему подбородок лопатой и хищный нос, лоб навесила совершенно гориллоподобный, глаза втиснула так глубоко, что не разглядеть ни цвета, ни выражения, так еще работа свое добавила. Расчищая очередной обвал, Артем рассек скулу и украсился вполне боевым шрамом. Несколько раз в пожарах обгорал, и последствия были видны на спине и на шее.

К тому же ему неохота было ходить в парикмахерскую, и он щеголял почти лысой башкой. Приплюснутые боксерские уши и внушительный затылок с парочкой рубцов добивали местных красоток окончательно. Впрочем, была еще одна деталь, которая приводила их в ужас.

Боязливые взгляды впечатлительных девиц ужасно раздражали Артема. Однако помимо землячек были еще курортницы, жадные до приключений и всяческой экзотики. Наверное, Артем как раз подходил под последнюю категорию — он страшно возбуждал приезжих дамочек своим зверским видом.

А они его очень забавляли. Правда, недолго. Потом соседи со смаком обсуждали, что очередной столичной штучке так и не удалось охомутать завидного жениха, и с нетерпением ждали новых представлений.

И спрятаться от вездесущих аборигенов было некуда. Пожалуй, это единственное, что отравляло Артему жизнь.

А в общем и целом бывший морской пехотинец, а ныне майор МЧС, считал себя человеком счастливым.

Правда, сейчас осознавать собственное счастье не было сил.

— Сидишь? — вяло осведомился Артем у черта, примостившегося на пороге каюты.

Ника — солидная, абсолютно черная, бородатая, с торчащими будто рожки ушами и челкой, закрывающей глаза, единственная постоянная женщина в их с дедом доме, та самая деталь, что вводила в священный трепет нервозных девиц, — ехидно оскалилась.

Видишь же, что сижу, чего спрашивать?!

Ну да. Пустых разговоров она не любила. Ризеншнауцер — собака серьезная и деловая, так что имей уважение, помолчи. Умней выглядеть будешь.

— А я щас лягу и посплю, — все-таки счел необходимым доложить Артем и мечтательно потянулся. — Часика три, а то и четыре, ясно?

Ясно, ясно, закатила глаза Ника и вроде бы нехотя протопала за ним в каюту.

— Правильно, — одобрил Артем, — тебе тоже отдых не помешает.

Последние трое суток они с Никой провели в завалах. И еще неизвестно, кто больше потрудился, вытаскивая на свет Божий незадачливых лыжников в Красной Поляне.

— Я бы тебе памятник поставил, — сказал он, зевая. — Чес слово, поставил бы!

Ника пренебрежительно потрясла вихрастой башкой. Памятник — это перебор. Ей вполне было достаточно того ведра с шашлыками, что выставил Еремеич, как только они оказались дома. Ника шашлыки обожала и лук тоже трескала за милую душу, а после обеда становилась похожей на папуаску — вся в репчатых кольцах.

— И медаль бы тебе выдать, — все бубнил сердито и сонно Артем, — или сразу несколько, чего мелочиться! Вот чуть разгребем дела, свожу тебя на выставку. Чес слово, свожу!

— Гав-гав, — не поверила Ника.

Он обещал это после каждой трудной работы. А другой и не было.

Только Артем улегся, только Ника устроилась поперек его коленок, свесив голову и подметая бороденкой пол, как затрезвонил мобильный.

— Меня нет дома, — пробурчал хозяин, но это была ложь, а Ника врать не любила.

Вразвалочку она добрела до стула и с видом утомленного труженика притащила к кровати комбинезон, в кармане которого надрывался сотовый.

— Да ну тебя, — обиделся Артем, но телефон достал.

Ника удовлетворенно плюхнулась на задницу и повела ухом.

— Слушаю, — сказал Артем, отвернувшись от нее в притворной досаде.

Но Ника важно взобралась на кровать и пихнула его в бок чубатым лбом.

Это я слушаю, всем видом давала понять она, а ты спишь на ходу!

И то правда. Не слышит он ни хрена, и глаза опять-таки прямо слипаются, и зевать уже устал. В трубке что-то трещало и позвякивало — то ли уши ему заложило от усталости, то ли помехи на линии. Все-таки от берега они прилично отошли.

— Алле, — пробился наконец далекий голос, — алле, Темыч!

— Здорово, Семен. Че случилось?

Сразу — «че случилось»?! И еще на собаку удивляется! Сам говорить по-человечески не умеет! Тут друг звонит, сто лет не виделись, а он — «че случилось?!»

— Эдик женится! Ты слышишь, Темыч? Наш Эдик женится!

Их было четверо — закадычных еще со школьных времен. Эдик — румяный, добродушный очкарик, вечный двоечник, но смирный и безобидный. Выбился в люди, как говорит дед. Виноградников видимо-невидимо, заводик маленький и еще парочка ресторанов и агентство по недвижимости в Большом Сочи.

Артем — хмурый переросток-каланча, молчун и зануда. Даже деды в армии обходили его стороной, наткнувшись на холодный взгляд из-под насупленных бровей.

А близнецы — Сенька со Степкой — всю жизнь хулиганы, заводилы, бесшабашные, фартовые, резвые, будто с пером в одном месте.

Объяснить их дружбу было невозможно. Только сейчас, к тридцати с лишним годам, появилось что-то общее. Все четверо так и оставались холостяками. Правда, в силу разных причин.

И вот, здрасте вам! Эдик женится!

— Эй, Сенька, ты ничего не путаешь? — Артем от удивления даже забыл, что хочет спать. — Мы с ним на прошлой неделе виделись, ни про какую свадьбу и речи не было!