— Это «Антилопа-Гну». Значит Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-Бей со своей командой где-то здесь, — Виктор загадочно усмехнулся.

— Кто это, твой знакомый?

— Отчасти да. Остап Бендер — сын турецкоподданного и неиссякаемый оптимист.

— Он турок? — в ее голосе проглянуло любопытство.

— Тоже отчасти. Он литературный герой.

— Герой?

Этот показательный диалог продолжался бы еще долго, если бы в это время к «Фольксвагену» не подошел долговязый юноша в шортах. В руках он нес пиво и пакет с какой-то едой.

— Нравится шарабанчик? — юноша во весь рот улыбнулся.

Виктор ничего не успел ответить.

— Здравствуйте. Вы — Остап Бендер? — спросила Нина с трагической серьезностью.

— Ха-ха, это вы из-за «Жука»? Чем-то похож, конечно, на «Антилопу», экипаж только растерялся по дороге. А я скорее Козлевич, чем Остап, — хозяин машины оказался с чувством юмора.

— Она шутит. Такое неординарное чувство юмора, — Виктор едва сдерживал смех. — Пойдем.

— Я думала — это твой знакомый. Почему ты не поздоровался? Мы всегда здороваемся, даже с малознакомыми людьми. Даже со знакомыми знакомых.

— Долго объяснять. Цивилизация сыграла с нами злую шутку — нам не нужно много знакомых. Мы вообще одиноки в своих городах.

Дорога уходила вверх и вправо, довольно круто. Ветер наносил самые разные запахи, начиная от вездесущего аромата чебуреков, заканчивая чьим-то удушливым парфюмом. Поднимаясь по ней вверх, наши герои поочередно прошли богатый Hotel, центральный банк и магазин эксклюзивного шампанского. Собственно, эти три здания и образовывали лондонский Сити или, если угодно, московский Новый Арбат в миниатюре. Ах, южные города! Как же, как же, вам тоже хочется не отстать от жизни, так хочется иметь и роскошный отель, и банк, и… Много чего еще хочется, но вовремя вспоминается, что цели у вас другие, нежели у мегаполисов. И Новый Арбат у вас маленький, и люди здесь ходят в плавках. И это забавно, но зато, м-м-м, как пикантно. Куда там Лондону с Москвой.

— Зайдем в магазин, там прохладно, — как всякий человек из средней полосы, к обеду Виктор начинал страдать от жары.

— Да.

Магазин как магазин. Кто-то с видом знатока покупает бутылку двухсотрублевого вина. Лучше бы купил новосветской браги на розлив, полезнее, ей-Богу.

— Бутылку «Сармат» за две девяносто, пожалуйста, — Виктор не очень любил пиво, но все мы люди слабые. В жару любим холодное и мокрое. — Нина, ты будешь что-нибудь? Орешки, к примеру?

— Нет-нет…

— А, впрочем, что я спрашиваю, бутылку газировки и два пакета орешков. Это тебе, не отказывайся, мне не в напряг, — он протянул газировку и орешки Нине.

Как не хочется выходить из прохладного магазина, даже деньги в сумку-ремень прячешь нарочито медленно… Запотевшая бутылка вдруг вырывается из рук Нины и… Виктор поймал ее возле самого кафельного пола. «Я уж не знаю, чем грузинский вратарь остановил мяч, летевший ему между ног…». Нина, ойкнув, запоздало присела и едва не стукнулась лбом о голову Виктора. Ее огромные черные глаза в пол-лица оказались совсем близко от его глаз. Один чуть покрасневший. А вокруг его глаз, оказывается, есть маленькие незагоревшие морщинки — он улыбчив. Легкая улыбка. Точнее — две.

Дверь магазина по совместительству служит и дверью «духовки» — открываешь и отшатываешься. Горячий воздух сразу плотно облегает тело. Виктор, взяв газировку у Нины, открыл друг об друга обе бутылки — старый студенческий трюк.

— Ух, ты!

— Ни разу не видела? Это еще что, у меня один знакомый глазом открывал.

Глупый, глупый Виктор! Не обманывай себя, не пытайся убедить, что это ничего не значащий разговор! Каких-то 20 минут прошло, как вы ушли с пляжа, а тебе уже не хочется отпускать эту южную Лолиту. Что ты там говорил про набоковского Гумберта?

— Знаешь, ты только не обижайся, но может быть тебе лучше пойти домой? Родители не будут волноваться?

— У меня только мама, она работает допоздна.

— А братья?

— Это двоюродные братья. Они сейчас на пляже девок клеят, — странно, это взрослое, можно сказать, неприличное выражение, прозвучало из ее уст почти органично.

— Эй, это очень некрасивый оборот. Юным девицам не подобает… А в этом городе, не будь здесь моря, и сходить-то больше некуда.

— А ты был в Генуэзской крепости?

— Нет. Я думал, это что-то вроде декорации, завлекалка для туристов.

— Да. Но раньше это была настоящая крепость.

— Ну что ж, пойдем в крепость.

«В конце концов, поход по местным достопримечательностям ничего не значит…» Так Виктор, подобно молодым и не очень людям, вел диалог с собственной совестью. Совесть брыкалась и не поддавалась на уговоры. Сообщила ему, кстати, что он великовозрастный извращенец, что лезть в чужую жизнь с другим менталитетом — преступная глупость и под конец, конечно же, напомнила про братьев, пусть и двоюродных. Он убито плелся за воодушевленной Ниной.

— Мы разве не через пляж пойдем?

— Нет. Здесь ближе. Крепость большая — башни близко от пляжа, а вход со стороны Удачного. Раньше был поселок — Удачный, а теперь тоже город.

— Понятно.

— Давай срежем. Здесь через бывший санаторий совсем близко, только надо через забор перелезть. Не бойся, охране отсюда не видно, — удивительным образом успевая и говорить, и ободряюще поглядывать на нашего героя, мол, не гальмуй — сникерсуй, Нина взобралась на железную ограду с шипами наверху и оттуда несколько, э-э, нетерпеливо поглядывала на Виктора. Невинное дитя!

— Думаешь, стоит срезать? — он скептически оглядел ограду, какое-то дерево с колючими плодами.

— Ну да! Быстрее!

— Эх…

И Виктор, кряхтя, полез наверх навстречу гостеприимному дереву, которое ну никак нельзя было обогнуть. Тут, как на грех, из-за угла выкатилась кучка веселых отдыхающих. Они что-то орали на украинском, и национальная гордость не позволила юноше мерзко сквернословить, пока дерево одаривало его колючими тычками в шею и бока.

— Это Адамово яблоко, помогает от ревматизма суставов, — деловито сообщила Нина, когда они спрыгнули вниз.

— Я бы назвал его Евина груша.

— Почему?

«Sancta simplicitas, — подумал наш герой. — Понятно, почему охрана не следит за этой оградой. Только редким притыркам придет в голову лезть через нее…» — он приготовился долго брюзжать. Но тут рассмеялась Нина своим немного гортанным смехом. И это был реванш, да еще какой! Виктор был не просто уязвлен, он был убит на месте. Однако, странное дело, женский смех в некоторых случаях бывает очень заразителен. И, глядя вначале на нее как бык на красную бандерилью, наш герой, в конце концов, отвернулся, чтобы не было видно, как предательски растягиваются в улыбку губы.

А тем временем они прошли тенистыми аллеями санатория, пролезли в дырку в заборе, поднялись на небольшой холмик и… остановились перед пропастью. Пропастью во времени, куда медленно ссыпалась пыль веков. На вершине холмика сидел на чурке генуэзский пехотинец, вперив свой взгляд в ворота крепости, кои просматривались уже невдалеке. Темные, почти черные глаза на смуглом лице, длинные, темные же волосы, ослепительно горящие на солнце доспехи. В одной руке он держал длинный меч, в другой — дымящуюся сигарету с фильтром. Увидев наших героев, генуэзец приветливо встал с чурки:

— Сфотографироваться в виду крепости не желаем?

— Не желаем, — буркнул Виктор.

— У нас фотоаппарата нет, — вздохнула Нина.

Пехотинец вежливо улыбнулся и вернулся к своей сигарете.

— Жалко, — Нина выглядела задумчивой. — Жалко, что нет фотоаппарата. Потом можно было бы смотреть на фотографию… Она бы пахла летом…

— Да, — неопределенно протянул Виктор и подумал: «Всегда считаешь: „Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена“. А на самом деле никогда этого больше не будет. Остап Бендер. Сын турецкоподданого».

Незаметно приблизились ворота Генуэзской крепости.

* * *

«Крепость построена в 14… году, отреставрирована в 19… году. Памятник архитектуры. Стоимость экскурсии: взрослый билет — 10 гривен, детский — 5 гривен. Стоимость фото- и  видеосъемки — 20 гривен».

«Фу, как пошло, опять эти деньги», — наш герой рылся в карманах, собирая наличность. Все бойницы в стенах, доступные для подъема снизу давно заварены — это он проверил еще в первую неделю пребывания. Просто из любопытства.

— С одной стороны и хорошо, что фотоаппарата нет, — он достал 20 гривен мятыми купюрами.

— Почему?

— Пришлось бы платить 120 рублей в фонд итало-украинской оккупации.

— Что?

— Шутка. Все, кроме денег.

Они прошли сквозь ворота.

— А где же ров, наполненный водой, подъемный мост, утыканный кольями? Перевелись романтики… — Виктор задумчиво почесал переносицу. Будто поправил очки.

Крепость была выстроена так, чтобы отбивать атаки с суши, с моря ее делал неприступной высокий каменистый берег. Наверное, она могла выдерживать долгую осаду. Хотя при такой длине стен, какой же тут нужен был гарнизон?

— Это ловушка, — Нина прервала его раздумья. — Первые ворота открывались, и когда эти… ну, впереди которые, въезжали на конях, перед вторыми воротами они останавливались. А сверху стреляли из луков.

Маленькая круглая площадь. Даже сейчас, в солнечный день она почти вся в тени от стен вокруг. Передовой отряд крымских татар влетает во весь опор в первые ворота. Но вторые заперты, перед ними образуется затор. «А сверху стреляли из луков». Тактическая хитрость. И акция устрашения. Всегда неприятно, когда авангард выбивают в первые минуты боя.

— М-да, кровавое было местечко, — Виктор потер сланцем истертый булыжник мостовой. Наверное, его переложили уже в 20-м веке. Вряд ли он сохранился бы за 500 лет. Хотя… Камень как бы говорил: «Это я. Я настоящий. Я был здесь». У вещей ведь тоже есть память, они тоже могут запоминать. И этот камень помнил. Как на него валились всадники, утыканные стрелами наподобие ежей. Как били копытами одуревшие от жары и запаха крови кони. А потом по месиву проходила в атаку тяжелая пехота генуэзцев, выбивая остатки татар за первые ворота. Война — тяжелая работа. Требует много крови, пота и безумия.