Фиона Уокер - Море любви

– Убирайся туда, откуда явился, Беллинг!

Они оглянулись на крик и увидели еще несколько бутылок, летевших через забор в их сторону.

– Пригнись! – Шпора загородил Эллен собой.

– Ты, мерзкий подонок, твое место в тюрьме! Берегись! – Вслед за воплем раздался звук убегающих шагов.

Шпора так крепко прижимал Эллен, что она чувствовала, как воздух проходит через его легкие. Она встревожено подняла глаза:

– Подростки, да?

– Тебе не следует вообще приближаться ко мне.

– Почему?

– Ты же слышала. Соблюдай дистанцию. Не пытайся увидеть меня. Об аукционе забудем. Лучше бы мы не встречались вообще.

– Почему?

– Я приехал сюда, чтобы получить по заслугам и был готов к этому. И вот сейчас, когда смертный приговор вынесен, я встречаю то, что искал всю жизнь.

– Что ты имеешь в виду?

– Делай так, как я сказал, Эллен. Я нужен тебе как пуля в башке. – Шпора повернулся и пошел к дому.

– Да объясни мне хоть! Что значит «смертный приговор»? – крикнула она вслед.

– Иди домой, Эллен.

– Нет! Объясни мне, что происходит!

– Ну как заставить тебя уйти?

– Скажи, что ты хотел сказать в тот вечер, перед грозой. Открой мне всю правду.

Шпора внимательно посмотрел на нее, не мигая, потом прислонился к открытой двери.

– Напрасно ты придаешь этому такое значение. В общем-то ты права. Я просто хотел переспать с тобой. Потом оказалось, что агент по недвижимости уже опередил меня, и я снял заявку.

– Это не правда, ты врешь!

Беллинг прищурил один глаз.

– Это правда, Эллен. Правда. Ты не бог весть что. – И он закрыл за собой дверь.

– Я уеду на край света из вашего сраного болота! – вне себя кричала Эллен и бешено скакала на одной ноге. – Оставайся тут, развлекайся дохлыми сусликами, катись к черту, понял!

Она повернулась и с колотящимся сердцем заковыляла к старой тропинке, ведущей прямиком на выгон возле Гусиного Дома.

Шпора лег на диван и прижал к сердцу мокрую кроссовку.

Поздно ночью Фили ушла к себе, накачавшись виски, проклиная Шпору и грозясь отдать его под суд за то, что он позволил женщине, у которой, возможно, сотрясение мозга, одной добираться до дома. А Эллен села писать письмо Ричарду.

«Пусть все кончено, но я никогда не отвернусь от тебя, если тебе понадобится моя помощь. Тринадцать не такое уж несчастливое число. У нас с тобой хорошего было больше, чем плохого, и хороших воспоминаний больше, чем плохих.

Поверь мне, мы с тобой приняли правильное решение. Сейчас я разбита на кусочки. Но верю, что жизнь склеит их вновь. Когда-то я любила тебя каждой клеточкой. Эта любовь и сейчас хранится в моем сердце, как сокровище. Она будет там, пока я жива. Ты – моя молодость. Э.»

Эллен потребовалось несколько часов, чтобы сочинить эти несколько строчек. Она плакала над ними и долго не решалась нажать команду «отправить», потому что ей казалось – это все равно что погасить свет, который уже никогда не зажжется вновь. Была половина четвертого.

Эллен закрыла глаза. «Ты не бог весть что», – прошептала она. Шпора прав.

Прилетел ответ от Ричарда.

«сука ты просто сука сколько раз ты с ним трахалась неужели он лучше меня прости забудь все мне плохо ты мне нужна»

Эллен закрыла ноутбук и поднялась наверх. Когда она чистила зубы, зазвонил телефон.

Глядя в зеркало на свое виноватое лицо, она водила щеткой по деснам, но трубку не взяла. Телефон звонил несколько минут, потом сдался.

Из окна особняка, расположенного через один участок от Гусиного Дома, вылетела мокрая кроссовка и шлепнулся в клумбу. Внутри лежал мобильный телефон. От удара о землю сработала кнопка «повторный набор».

Когда телефон зазвонил вновь, Эллен натянула подушку на голову. Как ей хотелось, чтобы это был не Ричард, а Шпора. Но он, конечно, не собирался выполнять это ее желание, а просто отбросил ее в сторону как полную заурядность. Для него она всего лишь блондинка, покинутая любовником, которая переживает реактивную депрессию и не заслуживает никакого внимания. Даже переспать с ней и то не интересно. Одним словом, не бог весть что.

Телефон все звонил и звонил.

– Алло? – Эллен измученно сняла трубку.

Ответа не последовало. Прижимая трубку к груди, она уткнулась лицом в подушку и стала мечтать о крыльях.

Поппи, новый агент по недвижимости, обладала кипучей энергией. Ее глаза горели энтузиазмом. Блестящий красный «гольф» часто стоял за оградой Гусиного Дома, и сама она появлялась, когда Эллен меньше всего этого ждала. Поппи заходила ежедневно, чтобы «навести лоск» перед визитом клиентов, она вмешивалась во все детали, все комментировала и настаивала на своем непременном присутствии при всех осмотрах. Отныне в вазах всегда стояли букеты фрезий и лилий, в кофеварке булькал натуральный кофе, в туалетах висели ароматизаторы, а крышки унитазов были всегда опущены. Стол к обеду накрывался на шестерых, а к завтраку – на четверых. Сноркел в любую погоду – дождь ли, солнце – сидела на привязи. Поппи была мастером своего дела, Эллен сказала родителям чистую правду, но агентша замучила ее до крайности.

– Очаровательный дом, история которого уходит корнями в средние века. – Поппи, вся в облаке аромата от Живанши, сопровождала потенциальных покупателей и заливалась соловьем. – Любовно отреставрирован хозяевами, живущими сейчас за границей. Изумительное зонирование внутреннего и внешнего пространства. Недвижимость в Котсуолде – это перспективнейшее вложение денег.

После каждого визита Поппи говорила с воодушевлением:

– Чудные люди. Я уверена, что они клюнули.

С каждым новым визитом к ее песне добавлялся новый куплет:

– Убедитесь своими глазами – великолепный ухоженный сад. Практически частное владение. Соседи просто бесподобные. Сколько нетронутой природы – птицы, ежики, лисы! Кого вы тут видели, мисс Джемисон?

– Мм… Барсука.

– Барсука! Потрясающе!

После того, как Поппи деликатно посоветовала Эллен немного привести себя в порядок, словно та была потрепанной софой, нуждавшейся в перетяжке, девушка решила, что поток посетителей нужно контролировать. Теперь она поняла, что Ллойд имел в виду, когда говорил про туристов с фотоаппаратами, которые развлечения ради ходят осматривать дома, выставленные на продажу.

– Вы писательница? – спрашивали они у Эллен, заметив ноутбук на кухонном столе. Их очень возбуждала мысль, что они осматривают дом, который будет увековечен в каком-нибудь романе.

– Нет, я составляю план путешествия, – отвечала Эллен.

Она всерьез занялась планированием путешествия, чтобы отправиться в путь немедленно, как только будет подписано предложение о покупке. Поппи заверяла ее, что дом уйдет в два счета за тройную цену.

Эллен наводила справки через Интернет, посылала бесконечные запросы по электронной почте. Послания Ричарда она малодушно не открывала. У нее не хватало сил выносить его слезливо-агрессивную риторику. К стыду своему, она и вспоминала о нем все реже и реже.

Все мысли Эллен были заняты Шпорой. При этом ее гордость мучительно страдала от того, что он значит для нее все, а она для него – ничего, но избавиться от наваждения она не могла. Встречать она его совсем не встречала, хотя знала от Фили, что Шпора ежедневно выгуливает Отто. Если учесть, что Эллен тоже выгуливала Сноркел, часто и подолгу, не обходя стороной ни одной дорожки для верховой езды, то напрашивался вывод, что он с необыкновенным усердием избегал ее.

Все больше времени Эллен проводила в домике Фили. Она пила крепчайший кофе, рассматривала ее работы и с жадностью слушала бесконечные истории, похожие на сказки.

– Бог его знает, когда я теперь закончу бюст Годспелл, – пожаловалась как-то Фили. – Эли посадил дочку под домашний арест за то, что она допоздна проторчала в «Лоудз Инн» да еще и напилась. Он любит иной раз проявить отцовскую власть. Так, однажды он на целое лето запер Еноха в бараке за то, что тот принес из школы номер «Плэйбоя».

Эллен заметила, что большинство рассказов Фили вращались вокруг персоны Эли Гейтса и его семьи.

– Похоже, Эли готовит сюрприз к своему летнему празднику, – поделилась Фили. – Обещай, что ты обязательно придешь.

– Не знаю… Может быть.

– Я думаю, он хочет объявить грандиозную новость и явно что-то замышляет. Когда Гейтс собирается обстряпать важное дельце, об этом очень легко догадаться. Он начинает класть в церковную копилку двадцатифунтовые банкноты. Подкупает боженьку.

Эллен подумала – хоть бы он обстряпывал какое-нибудь другое дельце, а не покупку Гусиного Дома по бросовой цене.

– Послушай, а не он ли подложил мне дохлого барсука?

– Сколько можно говорить, Эллен? Это Шпора. Больше никаких подарков от него не получала?

– Нет. Я вообще его больше не видела.

– Надо думать, он очень занят. Пикси говорит, что видела его с Рори в Верхнем Спринглоуде. Отто стоял привязанный возле «Плуга», а эти два красавчика развалились в пивном дворике, – рассказывая, Фили трудилась над статуей русалки.

Эллен невесело улыбнулась. Всякий раз, когда разговор заходил о Шпоре, она старалась вытянуть из подруги побольше сведений, пока мотылек не перепорхнул на другую тему.

– Скажи, а почему он все же уехал тогда из города?

– Когда человек садится в тюрьму, то обычно покидает отчий дом.

– Его посадили, когда ему было девятнадцать, а уехал Шпора из Оддлоуда несколько раньше, разве не так?

– Да, так. На пару лет раньше. – Ваятельница налепила бородавку на нос глиняной русалке.

– Что же такое он натворил?

– Как ты думаешь? – Фили взглядом просила Эллен уняться, но та умирала от желания узнать правду.

– Понятия не имею!

– Подумай хорошенько. Какой грех, по-твоему, самый страшный? Вспомни Эдипа.