Ребекка Брэндвайн - Море любви

– Что здесь происходит?

Естественно, никто из нас детей не отважился ответить ему, или даже взглянуть на него. Мы все очень боялись дяди. А к тому же, как я уже сказала, его боялись все.

Дядя Драко был высоким, крепко сложенным человеком. Хотя ему уже было около сорока лет, на его могучем мускулистом теле не было даже и намека на полноту. Многие годы он легко побеждал в драках не одного мужчину, потому что ему приходилось не только содержать свое обширное имение Стормсвент Хайтс в порядке, но и держать под строгим контролем постоянно бунтующих рабочих на опасных каолиновых[2] разработках Чендлеров. Его черные, без намека на седину, волосы блестели как агат. Ходили слухи, что дядюшка хорошо владел кинжалом, который принадлежал одному из его цыганских предков. Темное, цвета бронзы лицо, казалось, было высечено из гранита. Из-за резких корнуоллских ветров, с годами, лицо дяди Драко обветрилось. От глаз разбегались мелкие морщинки, а вокруг полного рта залегли глубокие складки, придавая облику мужчины поразительный, но суровый вид. Орлиный нос этого человека был сломан еще в юности, но это нисколько не портило черты его лица. До сих пор некоторые считали дядю красивым, хотя были и многие другие, которые клялись, что у него лицо проклятого Тибурна и предсказывали, что, несмотря на все свои успехи в жизни, он все равно однажды окажется на виселице.

Сейчас, рискнув взглянуть на дядю из-под опущенных ресниц, я увидела, что его густые брови были нахмурены. Такого типа испугался бы и храбрый взрослый человек. А я содрогнулась от мысли, что могу оказаться мишенью для дядюшкиного гнева.

– Ну? – снова холодным, отрывистым голосом спросил Драко. От страха я опустила глаза и принялась теребить свою длинную косу. – Мне кажется, я задал вопрос, а так как я не люблю ждать, то надеюсь, среди вас найдется хоть один храбрец в состоянии ответить мне!

Джеррит, который был самым старшим из нас и поэтому должен был взять инициативу в свои руки, неловко кашлянув, прочистил горло. Но, прежде чем он успел открыть рот, тетя Джулиана, которая, мягко говоря, была слегка полновата и имела определенные трудности, когда взбиралась по ступенькам, поднялась на чердак и испуганная и запыхавшаяся ринулась вперед.

– О, боже! Торн! Мой мальчик! – закричала она, увидев своего истекающего кровью и распростертого на полу сына. – Что с тобой произошло? Что с тобой сделали эти варвары?

Окинув нас сердитым, обвиняющим взглядом, тетушка уже готова была броситься на помощь моему кузену, но слова дяди Драко остановили ее. Это очень удивило меня, потому что было известно, что никто, никогда не смел приказывать тете Джулиане.

– Оставайся там, где стоишь, Джулиана, – резко приказал дядя Драко, – и возьми себя в руки, потому что я не выношу истерик. Сдается мне, единственное, что здесь серьезно пострадало, это лишь тщеславие Торна. Его раны не глубоки, чтоб о них волноваться, и, хотя нос у него наверняка сломан, я еще не слышал, чтоб от этого кто-нибудь умер. Сомневаюсь, что Торн будет первым, но несколько недель он проболеет. Кроме того, если этот сорванец решил драться, то должен научиться вести себя как мужчина, а не ждать, что с ним будут цацкаться как с младенцем.

– Сломан! – тетя Джулиана задрожала, когда до нее дошел смысл сказанного. – Ты думаешь, что его нос сломан? О, мой бедный, красивый мальчик! Его лицо теперь изуродовано, вы, тем не менее, стоите и ничего не делаете! Вы изверги! Как вы посмели? Что вы вообще знаете о чувствах бедного юноши? У тебя-то их уж точно никогда не было, Драко. Ты всегда был жестоким, бессердечным дьяволом, – произнесла она таким тоном, как будто исполняла роль в трагической драме. – И твои сыновья, кажется, пошли по твоим стопам.

– И я очень рад этому, – сухо, подчеркнуто медленно, произнес дядя Драко, – потому что не испытываю никакого сострадания к любому бесхарактерному выскочке, который, чтобы уйти от ответственности, прикрывается женщиной, как щитом. А теперь, давайте выясним, что же здесь все-таки произошло, пока Торн не умер от потери крови.

Хотя кровь еще действительно стекала по болезненно-бледному лицу Торна, я, тем не менее, была уверена, что последние слова дяди Драко предназначались тете Джулиане. На его губах заиграла сардоническая улыбка, когда она открыла от возмущения рот и, прижав ко лбу вышитый носовой платочек, принялась шарить у себя в корсаже, пытаясь извлечь оттуда флакон с нюхательной солью. Тетушка всегда нюхала ее, если дела шли не так, как ей хотелось.

– О! Мне плохо! – простонала она. – Эсмонд! Ты, что собираешься вот так стоять и позволять своему отвратительному кузену запрещать мне хоть чем-то помочь твоему сыну?

– Дорогая, – заметил дядя Эсмонд, стараясь говорить непринужденно. – Я не знаю ни одного человека, который бы смог помешать тебе делать то, что ты пожелаешь. Поэтому, не понимаю, почему тебе нужно мое вмешательство.

– Я всегда знала, что когда наступает решительный момент, ты не поддержишь меня, – фыркнула тетя Джулиана, испепеляя дядю Эсмонда обвинительным взглядом.

– Хватит! – рявкнул дядя Драко, испугав всех нас и заставив замолчать тетю Джулиану, чья пышная грудь вздымалась от нового оскорбления. – Я хочу получить объяснения прямо сейчас, Джеррит?

Наконец, грустная история была рассказана. В результате, Джерриту и Николасу сделали строгое предупреждение, но они чудом избежали порки, потому что дядя Драко понял, что мальчишки защищали свою родственницу. А меня папа во всеуслышание упрекнул, что я, оказавшись такой дурочкой, попалась на удочку Торна. Как обычно, Торн избежал наказания от своих родителей, но, как и заметил дядя Драко, нос был сломан, что портило его красивое лицо. Теперь он затаил злобу на Ники и старался избегать его, как только мог.

В моих глазах Николас приобрел славу рыцаря в сияющих доспехах, и я начала ходить за ним по пятам, как верный сторожевой пес, постоянно настороже, если ему грозила какая-нибудь опасность. Несмотря на то, что этот мальчишка постоянно говорил мне, что ему не нужна защита девчонки, он тайно наслаждался тем, что стал предметом моего преклонения, моим героем. Ники всегда шел гордой, развязанной походкой, когда я упрямо продолжала следовать за ним. Джерриту же, наоборот, все это не нравилось. Он часто посмеивался над нами, с отвращением качал головой и называл нас «Принц и Шиповник».

Теперь, уже старая, рассказывая эту историю, я постоянно оглядываюсь на прошедшие годы. Уж мне-то очень хорошо известно, как быстро проходит юность, чтобы никогда уже не вернуться. Я с болью в душе оплакиваю потери, которые мы, молодые, так торопливо, по своей неопытности делаем.

Сейчас мне кажется смешным стремление молодых побыстрее вырасти. А взрослым ведь так хочется повернуть стрелки часов назад. Честно говоря, и я в молодости была такой, ну, а сейчас, ничем не отличаюсь от людей своего возраста.

Прежде, я не могла дождаться того момента, когда заколов свои длинные золотисто-каштановые волосы и опустив пониже декольте платья, буду танцевать всю ночь напролет на каком-нибудь балу. Сейчас мне приходится постоянно проклинать седину, посеребрившую волосы, тяжелые слои юбок, сковывающие движения и трость, которой пользуюсь для ходьбы. Как это несправедливо, что мой ум, всегда такой острый, и сердце, до сих пор полное чувств, отныне должны томиться в этом старом, дряхлом теле, которое постоянно болит и стало слишком хрупким…

Но такова жизнь, и, как я теперь поняла, с возрастом мы многое узнаем, начинаем ненавидеть и верить в доброту молодости.

Вы, наверное, не поверите, какой забывчивой была автор этих строк в юности! Я постоянно забывала то, что не имело для меня большого значения, потому что мало знала о жизни за пределами Западного Корнуолла, о событиях, которые влияли на будущее Англии, и, таким образом, на мое будущее. А мир, тем временем, неустанно, безжалостно катился вперед, лишь изредка привлекая мое внимание.

В Португалии, Испании, США, Мексике, Южной Африке и в других странах бушевали войны. Но для меня все эти отдаленные места являлись просто названиями на картах, которые я изучала на уроках географии. Никто из известных мне мужчин не подался в солдаты или не собирался это сделать.

Эпидемия холеры, свирепствовавшая в России, стремительно перекинулась на Шотландию, а потом на Нью-Йорк, унося сотни человеческих жизней, пока шотландский врач Томас Латта не ввел одному из своих пациентов соляной раствор, открыв тем самым новый способ борьбы с ужасной болезнью. Но я, выросшая в Корнуолле, даже не задумывалась над этим.

Парламент Англии отменил рабство в колониях, запретил использование человеческого тела в медицинских экспериментах, принял закон, согласно которому дети моложе девяти лет не имели права трудиться на фабриках. Было создано национальное объединение профсоюзов, члены которого заявили, что будут бороться за восьмичасовой рабочий день. Образовалась лига, препятствовавшая несправедливым и поэтому презираемым корнуоллским законам. Но я не являлась рабыней, мне не нужно было воровать или усиленно трудиться, чтобы прокормить себя. Меня мало интересовали современные литературные произведения типа «Очерков Боза» – серии рассказов, написанных судебным репортером из Лондона Чарльзом Диккенсом. Первый очерк появился в 1833 году в декабрьском номере одного популярного журнала.

Даже смерть в 1837 году короля Уильяма IV и восшествие на престол Англии его восемнадцатилетней дочери, принцессы Виктории, не имели для меня никакого значения. Хотя я и поразилась, что девушка, всего лишь на пять лет старше меня, стала вдруг королевой, но все же не могла понять, как коронация в Лондоне сможет каким-то образом отразиться на мне. Сама Виктория нисколько не интересовала меня. А я ведь в состоянии была уберечь себя и других от горя, если бы только обратила на это внимание. С годами королева превратилась в по-детски упрямую женщину, обладающую суровым и злобным нравом, которая в один прекрасный день станет преследовать не только меня, но и близких мне людей, пытаясь разлучить нас таким способом, о котором никто и никогда не догадывался.