– Хуан, пират. Хуан, дикарь. Хуан Дьявол…

Ее глаза рыдали, и она не могла остановить этот поток. Вопреки ее словам что-то пронзило ее сердце и плоть: руки, сжимавшие ее, губы, близкие к ее губам, взгляд ненависти или любви, горевший словно пожар в глазах Хуана.

– Любовь. Да, любовь к Айме. Любовь навсегда! Любовь, которая не кончится!


Легко и покачиваясь, с нежной улыбкой, жарким взглядом, с каким ее тело источало искушение и желание, Айме де Мольнар приближалась к Ренато, проходя через комнату, прилегающую к спальне, где на старом столе валялась куча записок и бумаг, тут же лежали закуски, бутылка холодного шампанского, ароматные фрукты и разные сласти, на которые, казалось не обращалось ни малейшего внимания.

– Мой Ренато, до каких пор?

– Пожалуйста, дай мне закончить.

– Закончить что? Ты провел ночь с этими бумагами, только и делал, что перечитывал и смотрел на них.

– Ночь? – пробормотал смущенный Ренато. – Да. Конечно. Невероятно. Прошла ночь, уже новый день.

– Ты и не заметил, что я провела ночь в ожидании тебя? – жаловалась избалованная Айме.

– Прости меня. Я предупреждал, что буду занят. Решил, что ты ляжешь спать, не так ли? Прости. Я не заметил, как прошло время, и…

– Ренато, куда ты?

– Куда, как не в ванную, побриться и сменить одежду? В таком виде я не могу пойти в суд.

– Ты пойдешь в суд? Ты можешь отправить своего представителя. Если пойдешь, то будешь там ужасно долго. У тебя есть право послать адвоката. Почему бы не приказать Ноэлю, к примеру?

– Ноэль ничего не знает об этом деле. Он не будет вмешиваться, и я не желаю, чтобы он вмешивался, не говоря о том, что его, скорее всего, не примут в комиссию. Он сочувствует Хуану.

– Это имеет значение? Разве не ты ему платишь?

– Я не плачу за его совесть. Сердце и чувства принадлежат только ему.

– Ладно. Ты боишься не затянуть гайки. Тебе так хочется осудить Хуана. Бедный Хуан!

– Теперь будем его жалеть? – прервал явно раздраженный Ренато. – Лучше бы пожалела свою сестру. Она единственная жертва.

– Что твориться в головах тех, кто говорит, что нужно пострадать, а потом признавать вину! Теперь ты думаешь только о Монике.

– Хотя бы и так, пусть хоть кто-то подумает.

– И только сейчас ты это почувствовал, не так ли? – не смогла сдержаться разъяренная Айме.

– Ну хорошо. Даже если и так.

– Даже если так, что именно? – злобно давила Айме. – Заканчивай! Скажи наконец! Даже если и так, ты не ответил ей на чувство, о котором она старательно молчала так долго. Даже если и так, ты не ответил на любовь моей сестры, которую она чувствовала всегда, эту любовь ты не сумел увидеть, а теперь она для тебя что-то значит, да? Скажи ясно, скажи же наконец! Скажи, что она значит для тебя, и что ты чувствуешь ко мне, будучи женатым на мне, а не на ней! Признайся же!

– Хватит! Твоя ревность смешна! Единственное, что я хочу сделать, так это исправить твою ошибку.

– А если не ошибка, а законное право защищать себя? Если бы я предпочла видеть сестру замужем… за кем угодно, за Хуаном Дьяволом, но только бы не видеть ее рядом с тобой?

– Не выдумывай!

– Это не выдумка, а правда, которая бросается в глаза! А знаешь каким способом можно убедить меня? Выпусти Хуана на свободу! Сделай возможное и невозможное, чтобы судьи признали его невиновным, и верни то, что отнял у него. Если не сделаешь, то я подумаю, что твоя защита Моники – не более, чем ревность. Да, ревность к Хуану!

– Хватит! Слушая тебя, можно сойти с ума. К тому же пора в суд с обвинением и дать возможность Монике выбрать то, что она хочет. Я сделал то, что сделал, и пойду до конца, потому что должен пойти до конца. – И резко хлопнув дверью, Ренато вышел из комнаты, оставив Айме, разъяренную до такой степени, что та яростно пригрозила:

– Идиот, грубиян! Ты не замуруешь в тюрьме Хуана! Хочешь войны, Ренато? Хочешь открытой войны? Тогда ты ее получишь!


Моника встала, держась за шероховатые стены пещеры. Она не знала, сколько времени прошло. Не знала, как пришла сюда, потеряв счет времени, где ее душа казалась потопленной в печальном океане тысяч воспоминаний и противоречивых чувств. Звук старого бронзового колокола пробудил волю, вернул к действительности. Неуверенным шагом она начала невыносимое восхождение по скалам, шепча:

– Боже мой, часы… время суда!


14.


Открылись двери, впуская неторопливых судей и секретарей. В местах, отведенных для важных лиц, сгустилась толпа аристократов, сливки маленького мартиникского общества, большая часть из которых представляла собой докторов, адвокатов, коммерсантов, выдающихся лиц Франции, теперь выращивающих какао, кофе, тростник. Все пришли как будто между прочим, всех притягивал запах пикантного скандала, который вертелся вокруг известного имени и чьи сундуки были самыми наполненными на острове. Пришли все, от плантаторов Фор-де-Франс до земледельцев Южной части острова, которые приветствовали друг друга так, словно действительно были удивлены. Также виднелись голубые флотские мундиры и блестящие мундиры офицеров сухопутных войск. Шепот вдруг прекратился, головы повернулись, глаза стали пристально смотреть, когда, уклоняясь от рук жандармов охраны, обвиняемый пересек короткий отрезок пути, отделявший его от трибуны. Председатель суда потряс колокольчиком и приказал:

– Тишина, тишина! Займите место, обвиняемый. Скажите свое имя, фамилию, возраст и профессию.

Хуан горько улыбнулся, пробегая взглядом широкий зал. Взоры устремились на него, все с нетерпением слушали, и вдруг он почувствовал, что символ всей его жизни – вот этот мир, который против него, а он против всех!

– Вы не слышали, обвиняемый? Ваше имя, фамилия, возраст, профессия.

– Простите, Ваше Превосходительство, если я задумался на некоторое время, – извинился Хуан с саркастическим уважением. – На самом деле, трудно ответить на все четыре вопроса. Не думаю, что кто-то потрудился окрестить меня, у меня нет имени. Никто не признал себя моим отцом: у меня нет фамилии. Насколько мне известно, не существует свидетелей моего рождения; дата рождения тоже неопределенная, у меня нет возраста. Профессия? Каждый зовет ее, как угодно. На самом деле, у меня нет профессии, но так как ответ обязателен, я скажу в нескольких словах: я Хуан Дьявол, контрабандист, пират.

– Ваш ответ – нахальство в высшей степени, обвиняемый! Вам не поможет такое поведение перед Судом.

– Никакое поведение мне не поможет.

– Хватит! Ограничивайтесь ответом на вопрос.

– Простите, – ироничным тоном заметил Хуан. – Я думал, Ваше Превосходительство разговаривает лично со мной, и я взял на себя смелость объяснить.

– Всем тихо! – приказал председатель, позвонив снова в колокольчик. – А вы, обвиняемый, постарайтесь сохранять уважение, подбирая слова в Суде. Встаньте, чтобы прослушать акт судебного дела!

Хуан ограничился тем, что скрестил руки, пока человечек с седыми волосами, одетый в тогу, развернул лист обвинения и начал читать:

– «Сегодня, 20 марта 1902 года, в городе Сен-Пьер, перед Судом предстал обвиняемый, Хуан, без фамилии, известный как Хуан Дьявол, возраст которого граничит между двадцатью пятью и двадцатью восьмью годами, белой расы, роста один метр восемьдесят сантиметров, темные волосы, карие глаза, без бороды, профессия рыбак или моряк на кораблях прибрежного плавания, состоит в браке, законный собственник шхуны Люцифер. Другая сторона, обвинитель, дон Ренато Д`Отремон и Валуа, возраст двадцать шесть лет, гражданин Франции, уроженец Мартиники, светлые волосы, голубые глаза, без бороды, стройного сложения, рост один метр семьдесят сантиметров, налоговый плательщик муниципалитета Сент-Ан, Диаман, Анс Д`Арле, Ривьер-Сале, Воклен, Сент-Эспри, Сен-Пьер и Фор-де-Франс, собственник так называемых усадеб Кампо Реаль, Дюко и Ламантен, проживающий в этом городе и, как ранее сказано, в усадьбе, женат, офицер запаса, выпускник военной академии Сен-Сир, подал апелляцию против Хуана без фамилии, известного, как Хуан Дьявол, за долги, взятки и злоупотребление доверием, предоставив также и другие обвинения, которые заставляют признавать Хуана Дьявола нежелательным субъектом, контрабандистом, обманщиком государственной казны, незаконно перевозившим пассажиров, к тому же похитившем ребенка, называемым Колибри, и многочисленные обвинения за потасовки, ругань, запрещенные игры, удары и ранения субъектов, которые в назначенное время будут представлены в качестве свидетелей. Обвинитель просит немедленно задержать Хуана, расследовать его преступления, забрать собственность, состоящую из шхуны Люцифер, чтобы отдать долги, и вернуть обратно похищенного мальчика. Просит также судить и наказать Хуана в соответствии с законом и санкциям, действующих по статьям 227 и 304 нашего Уголовного Кодекса. Я закончил».

Взгляд Хуана снова медленно осматривал зал, каждое отдельное лицо, обращенное к нему. Позади уважаемого председателя суда стояли жандармы в высоких сапогах и с саблей на плече, беспрестанно наблюдая и готовые тут же на него наброситься. Затем его зрачки, казалось, расширились, рот исказила саркастическая гримаса гнева, почти отвращения. Все его внимание остановилось на одном лице, светлых глазах и волосах, безупречно одетом, тщательно выбритом, с немного бледными щеками и каким-то неуверенным шагом: на человеке, чья кровь роднила с ним.

– В качестве обвинителя, суд передает слово дону Ренато Д`Отремон и Валуа, – объявил председатель.

– Не по своему желанию я занимаю место прокурора, господа судьи, – уверенно и с расстановкой начал объяснять Ренато. – Это не личный счет с Хуаном Дьяволом, чтобы обвинить и заявить на него, возбудить дело и привести его наконец в этот суд. Это мой прямой долг, долг гражданина Мартиники, главы семьи, кровных и не кровных родственников, я должен взять на себя то, что представляю сегодня. Человек, который обвиняется, состоит в браке. Это знают все. Предвидя злобные намеки на этом собрании, заявляю также перед этим судом, что мне известно и он знает, что мы связаны кровно. Мое заявление необычно, многие решат, что это неуместно и даже неприлично. Решат, что мой долг молчать, меня будут злословить на каждом шагу, за моей спиной, это ни для кого не тайна, и все же я удовлетворю сеньоров судей, присутствующих с самого начала заседания. Все об этом думают, так что я предпочту сказать без запинки: Хуан Дьявол – мой брат.