– Ренато, возможно, та женщина, которой я была, не могла понять Хуана. А та, которая сейчас…

– Хватит! – гневно отрезал Ренато. – Не меняются так сердца и понятия. Твое превращение – это физика, внешняя сторона, не более. Ты более красива, желанна, ты как цветок, способный пробудить чувства человека, который лишь взглянет на тебя. Но какой ценой ты этого достигла? Какими страданиями, какую жертву должна была принести, чтобы изменить то, что изменила? Кто в действительности для тебя этот человек, Моника?

– Мой муж. Ты знаешь.

– Ты делишь с ним эту каюту?

– Нет. Ну, я хочу сказать… – колебалась Моника.

– Ради Бога, прошу тебя, говори яснее! Пока ты была больна, ты была здесь, но потом? Скажи правду, не лги, Моника. Ради Бога, не лги!

– Я была здесь одна, – пробормотала Моника. – Он был для меня лучшим, приветливым и уважаемым другом.

– А! – победно воскликнул Ренато. – Ничего больше?

– Ну, после моей болезни, ничего.

– А до этого? Скажи все, Моника. На коленях умоляю, как брат, клянусь, что сказанное не использую против Хуана, если ты не захочешь. Есть в твоих отношениях с ним что-то странное, непонятное, в чем я хочу быть уверенным, и ты не откажешь мне в этом. Хуан был на самом деле твоим мужем? Ты принадлежала ему?

– Не знаю, Ренато, – сомневалась Моника, делая усилие. – Моя жизнь разбилась, разделилась. Все изменилось с той ночи. Есть смутная тень и ужас, который я безуспешно пытаюсь вспомнить. Словно я умерла, попала в глубину ада. После этого я словно медленно воскресала. До той ночи та женщина ненавидела Хуана Дьявола; другая вернулась к жизни в этих стенах и впервые увидела себя женщиной в отражении водного источника, когда руки Хуана склонили ее над водой, научили улыбаться, а глаза увидели солнце, эта женщина любит Хуана и принадлежит ему. Это правда, Ренато, правда!

Моника перестала стенать, наклонила голову, закрыла лицо руками и стояла неподвижно, слезы текли сквозь ладони, причиняя Ренато беспокойство и мучение.

– Почему ты плачешь, Моника? Из-за кого? Скажи мне, из-за кого ты плачешь!

– Что тебе это даст? Мы уже готовы отправиться в путь? Ну так поехали!

– Как прикажешь. Только дождемся сообщения из Комендатуры Порта. Они приказали провести расследование насчет береговой охраны.

– Что ты хочешь сказать? Корабль, на котором увезли Хуана, еще не прибыл на Мартинику?

– Прошел уже час, а они еще не прибыли. Но нет причин для беспокойства. Этот и другие корабли, который ехали на Юг, попали в бурю. Они все дали о себе знать, появится и Галион.

– Если не потерпел кораблекрушение! – с большим чувством и беспокойством пророчила Моника. – Если с Хуаном что-то сделала проклятая охрана, если он простился там с жизнью, я никогда не смогу простить виновных!

– Надеюсь, все не настолько серьезно, по крайней мере я избавлюсь от угрозы, что ты никогда мне этого не простишь, – проговорил Ренато неестественно спокойно. Переменившись в лице, он воскликнул: – О! Думаю, там шлюпка с провизией.

Он подошел к борту корабля, напряженная и потерявшая надежду Моника – вслед за ним. Ренато быстро отошел и разговорился с моряком, который взобравшись по лестнице на Люцифер, вручил ему сообщение. Тот прочитал его и повернулся к задыхающейся Монике.

– Твой Хуан Дьявол спасся. Вот официальная телеграмма от лейтенанта Бриттона, которому приказано было схватить и сопроводить его для передачи властям Мартиники.

– Что там говорится? О чем говорится в сообщении?

– «Галион прибыл в Сен-Пьер, преодолев бурю на Гренадинах. Капитан и пять моряков ранены. Хуан Дьявол мастерски спас положение. Прошу принять во внимание его особые заслуги». И подпись «Чарльз Бриттон, Лейтенант Британских Островов Доминики». – Прочитав сообщение, Ренато с мягкой иронией проговорил: – Длинная телеграмма и прекрасная новость для тебя, не так ли?

– А для тебя нет? Или ты хотел бы, чтобы Хуан…?

– Нет, Моника, – благородно уверил Ренато. – Я не желаю ему несчастья, вопреки всему, что хотел, хотя Хуан – все более ненавистный враг. Я не могу желать ему худого, потому что печальней всего то, что никогда нельзя до конца ненавидеть брата. Мы не можем ненавидеть свою кровь, не возненавидев себя самих, не чувствуя боль, которую причиняем, – он сделал паузу и, успокоившись, предложил: – А теперь я исполню твое желание и прикажу отчаливать.


– Что? Вы? Одна?

– Да, губернатор, совершенно одна. Моя бедная свекровь чувствует слабость.

– Она известила и попросила меня…

– Еще об одном приеме. Но задержалась с ответом. Она устала. Отдыхает, и я решила занять ее место. Полагаю, для вас это то же самое. – Мягкая, учтивая, с изящной улыбкой на свежих губах, отвечала Айме на беспокойные вопросы губернатора Мартиники, а затем повернулась к единственной спутнице: – Подожди там, Ана. Уверена, сеньор губернатор примет меня, мы немного поговорим.

Старый губернатор стоял в нерешительности. Шел восьмой час вечера, тихо слуга-негр зажег большие светильники в кабинете, чей свет показался Айме де Мольнар красивее некуда. Не дожидаясь приглашения, она прошла через приоткрытую дверь, оставив смуглую служанку.

– На самом деле, молодая сеньора, боюсь, мы исчерпали эту тему сегодня утром, – попытался извиниться смущенный губернатор. – Откровенно я сказал донье Софии, оставил на столе письма, но дело становится все сложнее и безнадежнее. Кроме того, все словно сговорились придать ему театральность.

– В таком случае, правда, что говорят? Хуан вел себя героически? Спас корабль?

– Если верить Чарльзу Бриттону, то мы должны наградить Хуана Дьявола.

– А почему мы не должны верить ему?

– Это поведение не сочетается с обвинениями, которые ему предъявили, а богатое воображение и общественное мнение обернется против вас, особенно против Ренато и вашей сестры.

– Но имени Моники нет в деле.

– Кому теперь неизвестно, что она ключ ко всей истории? Судьи и свидетели хотят, чтобы кто-то проболтался. Поэтому я не хотел возбуждать дело и изо всех сил сопротивлялся настойчивости Ренато Д`Отремон. Но все зашло слишком далеко, чтобы идти на попятную, а теперь… Теперь вы узнаете, до какого позора все это дойдет!

– А если бы я попросила вас о большом личном одолжении?

– Я в вашем распоряжении, но прошу вас…

– Я бы хотела поговорить наедине с Хуаном Дьяволом. Конечно, речь идет о личной встрече. Почему бы мне не дать эту возможность?

– Вам? Именно вам? Не возбудит ли это еще большие пересуды?

– Но если никому не сообщить…

– Как бы это не скрывать… Такая женщина, как вы, не сможет проскользнуть незамеченной.

– Но я могу поменяться одеждой со служанкой, воспользоваться ночной темнотой, с головой закутаться в шаль. Обязуюсь сделать это с полной осмотрительностью. Если вы дадите мне пропуск, я беру на себя остальное. Никто не узнает. Пусть это останется между нами, а двое смогут молчать. – Она приблизилась к нему с кокетливой улыбкой, обволакивая ароматом духов, и усмехнулась, увидев трясущиеся старческие руки. – Я буду вам благодарна всю жизнь, губернатор. Я совершенно уверена, что смогу все изменить. Пропуск, на котором будет ваша подпись, печать и…

– Хорошо. Подождите…

Губернатор подписал. Все еще нерешительно он смотрел на победно улыбающуюся Айме, которая почти вырвала бумагу из его рук.


– Сен-Пьер, Сен-Пьер, правда?

– Да, Моника, мы приехали. Но если у меня есть право хотя бы дать хороший совет или попросить о чем-либо, прошу тебя поехать в Кампо Реаль. Твоя мать ждет тебя. Твоя обеспокоенная сестра осталась там, моя мать…

С внезапной решимостью, взяв Монику за руки, Ренато говорил, его умоляющий голос дрожал, прерывался от волнения. Но Моника отошла, уклонилась от рук и решительно отказалась:

– Я не уеду из Сен-Пьера, не покину Хуана. И если ты действительно что-то хочешь сделать для меня, если я могу просить, умолять, то помоги мне навестить его этой ночью. Мне нужно его увидеть, поговорить, узнать, что он думает и как себя чувствует. Ты сможешь сделать, мне это нужно. Я сойду с ума, если откажешь!

– Хорошо, Моника, успокойся. Не нужно так умолять. Я сделаю все возможное. Думаю, как законная жена Хуана Дьявола, у тебя есть право посетить его. И если нужно, я сам проведу тебя.


Увлекая за собой служанку, пряча свое лицо и фигуру в широкую шелковую шаль, Айме поспешно спустилась по широким лестницам дома губернатора и вышла через боковую дверь, избегая зевак и офицерской охраны у входа. Там стоял ее экипаж; хозяйка и служанка быстро сели в него, и Айме приказала кучеру:

– Послушай, Сирило. Разворачивайся очень медленно. Нам нужно завернуть за Госпиталь и подойти к Форту Сен-Педро. Когда прибудем туда, я скажу, что делать дальше. Поезжай, трогай!

– Ай, хозяйка! – запричитала напуганная Ана. – Вы словно хотите попасть в большую беду.

– Опусти занавески и раздевайся, – напомнила раздраженная Айме. – Поменяемся одеждой. Давай сюда блузку и юбку. А ты оденешь мою одежду и завернешься в накидку. Давай косынку. Нет, погоди! Я закрою лицо накидкой. Возьми вот эту вуаль.

– Ай, хозяйка, хозяйка! – жаловалась Ана. – Вы совсем сбили меня с толку.

– Делай без замечаний то, что я говорю, дура! У нас считанные минуты. Когда мы подъедем к Форту, я спущусь. Я оставлю тебя одну, а ты подними занавески, чтобы я тебя видела. Накрой хорошенько лицо вуалью и спрячь руки. А еще лучше одень вот эти перчатки. Ты прокатишься по главным улицам: от Набережной Порта до Авеню Виктора Гюго. Я хочу, чтобы тебя видели и поверили, что это я проезжаю.

– Но, хозяйка…

– Сен-Пьер – скопище слухов. Не хватало еще чьих-то комментариев. Все знают карету Д`Отремон. Ладно, уже приехали, через полчаса возвращайся на это место. – И повысив голос, продолжала комедию: – Сирило, минутку. Я оставляю Ану, чтобы она сделала кое-какие поручения. Узнай адрес швеи, Ана. Через полчаса мы вернемся за тобой. – Она спрыгнула на землю и приказала. – Поезжай, Сирило! Езжай по центру и нигде не останавливайся. Поторопи лошадей.