Нет, это не было кошмаром или сном. Колибри показал ушибы от грубого пинка, пятна крови на белой рубашке. Его сложенные темные дрожащие ручки и наивные, испуганные глаза, словно просили о помощи:

– Нужно что-то делать, хозяйка!

– Конечно же, мы что-нибудь сделаем! Где остальные? Сегундо, Мартин, Хулиан. Где они? Куда подевались?

– В таверне, хозяйка. Все испугались, что попадут в тюрьму. Там сажают в тюрьму бедных и бьют палками. Все спрятались. Но вам и мне нечего бояться, пусть даже меня убьют…

– Тогда пошли со мной!

– Как прикажете! Спустимся по лестнице в лодку. Уверен, вам дадут войти. Уверен, что они скажут вам… Ай, хозяйка!

– Что происходит?

Они подбежали в борту. Четыре лодки с солдатами подплыли и окружили Люцифер. Самая большая остановилась внизу под лестницей. На ней не было, как на остальных, английских солдат, были только моряки береговой охраны, и над ней развевался флаг Франции.

– Быстро, поднимайтесь! – приказал властный голос офицера. – Корабль стоит на якоре. Залезайте на шхуну. Схватить всех членов экипажа! Никто не должен сбежать!

– Минутку, сеньор офицер! – вышла вперед Моника, распаленная внезапным гневом, жестоким негодованием, которое горячило ее кровь. – Что все это значит?

– Черт побери! – воскликнул офицер, разглядывая ее удивленным взглядом, в котором зажглось неподдельное восхищение. – Это вы жена Хуана Дьявола?

– Я жена Хуана Бога, капитана и хозяина этой шхуны! Я знаю, что его задержали и посадили в тюрьму без причины, а теперь…

– Осторожно, ребята! Осмотрите винный погреб, есть ли там взрывчатка или оружие! – приказал офицер, избегая протеста Моники. И направившись затем к ней, объяснил: – Это меры предосторожности, сеньора. Я несу ответственность за жизнь солдат.

– Кто приказал вам схватить Хуана и завладеть его кораблем? – пыталась узнать Моника. – Что он сделал, чтобы…?

– То, что он сделал, я не знаю, и мне неважно, – высокомерно прервал офицер. И направляясь к подчиненным, приказал: – Задержите всю команду. Свяжите тех, кто будет сопротивляться! Заберите этого мальчишку.

– Только Бог волен тронуть этого ребенка! – вскинулась разъяренная Моника.

– Хватит уже! Всех задержать, и вас тоже, сеньора Бога или Дьявола, меня не интересует, как вас там зовут.

– Скорее, вас должна волновать честь вашего мундира! – с достоинством взбунтовалась Моника.

– Моника! Моника, моя бедная Моника!

– Ренато! – воскликнула предельно изумленная Моника.

Тут появился Ренато Д`Отремон, пересек борт Люцифера и подбежал к Монике, сжал в объятиях, на миг она прислонила голову к его груди, принимая защиту и неожиданную теплую дружбу. По властному знаку молодого офицера солдат поволок Колибри, онемевшего от испуга, но поведение Моники тут же стало суровым. Оттолкнув Ренато, она встала перед ним, как на дуэли, и сказала:

– Что это? Что значит весь этот ужас и произвол?

– Умоляю тебя успокоиться, Моника. Ничего не произошло, ничего.

– Как это ничего не произошло? Они арестовали корабль! Забрали Хуана. Это должно быть, какая-то ужасная ошибка. Кто все это сделал?

– Я… – мягко признался Ренато.

– Ты, ты? – удивилась Моника, исполненная негодования. – Не может быть! Ты сошел с ума! Что тебе сделал Хуан? Где Хуан?

– Идем со мной. Ты узнаешь все со временем и успокоишься. Хуан там, где должен быть!


– Капитан, капитан… Как вы чувствуете себя? Как вы? – постепенно, с усилием возвращаясь из глубокого и болезненного сна, Хуан открыл глаза, пытаясь всмотреться в окружавшую темноту. Это была почти пещера, проветриваемая через маленькую дырку, размером с глаз быка, круглую и высоко расположенную. Пещера была влажной и вязкой, на стенах была ржавчина от цепей, а по углам лежали кучи отходов. Воздух был смрадным и густым, наполненным селитрой и плесенью.

– Сегундо, это ты?

– Да, капитан. Нас схватили. Вас в Консульстве Порта. Нас в таверне Гаскон и надели наручники.

– А теперь мы где?

– В трюме Галиона.

– В Галионе? Но почему мы на Галионе?

– Кажется, нас приказали отправить в Сен-Пьер с кучей полицейских.

– Где остальные?

– В другом трюме. Нас с вами бросили сюда, потому что мы сопротивлялись.

– А я даже не успел оказать сопротивление! Но если все здесь, где Люцифер? Где Моника? Вот негодяи!

– С сеньорой Моникой не случилось ничего. С ней ничего.

– Как? Что ты говоришь, идиот? Хороши же вы! Я должен кричать, возражать, должен узнать, куда увезли Монику! Если они думают, что могут вести себя с ней, как с какой-нибудь…!

– На Галион пришел один, к которому обращались «дон Ренато Д`Отремон и Валуа». Пока нас везли, я слышал, что тот сказал, что сеньора его невестка.

Хуан встал на ноги диким усилием, несмотря на то, что его связали. От веревок на ногах остался фиолетовый след. Как тигр, он крутил головой и возмущенно бормотал:

– Ренато? Несчастный! Это Ренато, который…?

– Я не говорил, что это был дон Ренато, а сказал, что он прибыл вместе с береговой охраной и оказался на Люцифере, когда нас схватили.

– Я знал! Это был он, он!

– Капитан, пришли! – сообщил Сегундо. – Осторожнее! – Действительно, послышался шум шагов за дверью, которая быстро открылась, и кто-то жестко толкнул маленькое тело, которое Хуан сразу же узнал. Он властно воскликнул, как только железная дверь закрылась:

– Колибри, где твоя хозяйка? Где она?

– Осталась на корабле, капитан. Осталась с сеньором Ренато.

– С сеньором Ренато?

– Он прибыл, когда хозяйка разговаривала с солдатами. Он подбежал к ней, они обнялись.

– Обнялись! – повторил Хуан, выдавливая слова.

– Да, капитан. Он сказал: «Наконец, моя бедная Моника», она обняла его и заплакала.

– Нет! Не может быть! – отверг Хуан, словно это рвало его душу.

– Я же сказал, капитан, – проговорил Сегундо с горьким спокойствием. – За хозяйку не надо беспокоиться. С ней не будут плохо обращаться.


– Ты объяснишь, Ренато, почему так поступил? Что это значит? Где Хуан?

– Моника, дорогая, минутку. Я все объясню тебе, но успокойся.

– Я не могу больше! Прошло уже несколько часов, а ты так и не прояснил ничего. В который раз я прошу объяснить. Ты сказал, что это сделано по твоему указанию. Почему? Я хочу знать, почему! Хочу знать, почему ты запер меня здесь! А больше всего хочу знать, где Хуан! Ты объяснишь мне наконец?

– Я все тебе объясню, но дай мне сказать. Я не могу сразу ответить на десять вопросов. Ты не хотела бы присесть и выслушать меня?

Моника замолчала и вздохнула. Они находились в просторной комнате с побеленными стенами с деревянными решетками, с блестящими полами из красной плитки. Этот дом одиноко стоял посреди сада, на окраине Розо, массивная постройка, которая возвышалась у подножья горы, из распахнутых окон виднелся великолепный вид порта, бухты и моря.

– Ты пытаешься свести меня с ума, Ренато?

– Я изо всех сил пытаюсь исправить следствия моего греха непонимания, эгоизма, гнева, жестокости. Это странно и прискорбно. Мне не верится, что я мог быть таким жестоким, безжалостным, и что я сделал с тобой, моя бедная Моника.

– Если бы ты объяснил яснее… – Моника теряла терпение.

– Сейчас я говорю понятно. Знаю, что ты будешь притворяться не понимающей, будешь обманывать и изображать геройство. Знаю, что будешь поддерживать этот фарс и отчаянно защищать Хуана Дьявола. Знаю, что ты святая и мученица.

– Ты совершенно ошибаешься, Ренато. Я, я…

– Ты невинная жертва. Я совершил преступление, кинув тебя в руки Хуана; если нужно, я пойду против тебя самой и освобожу от этого мерзавца.

Ренато говорил дрожащим голосом, хотя взгляд голубых глаз был спокоен и ясен. Он хотел вырвать ее из этой ужасной атмосферы, исправить зло, но Моника отвергла это, глаза ее вспыхнули гневом:

– Хуан не мерзавец! Ни ты и никто не можете говорить о нем так! Где он, что ты сделал с ним?

– Ему ничто не угрожает, с ним ничего не сделали. Впрочем, начну с того, что скажу, что освобождаю тебя от усилий играть роль обеспокоенной жены.

– Я не играю никакую роль! У меня нет жалоб на Хуана!

– Если бы я мог поверить, что ты говоришь правду, то возблагодарил бы Бога, услышавшего меня. Не представляешь, как я молился всей душой, в каких ужасных отчаянных часах жил с тех пор, как узнал правду! Да, Моника, Айме наконец рассказала мне всю правду.

– Иисус! Но ты, ты…! Как ты можешь быть спокоен? – удивилась Моника, повержено падая в ближайшее кресло.

– Моя боль и разочарование обрели необходимое спокойствие. В этом нет заслуги. Я так переживал и вообразил наихудшее, с такой силой поверил в ужасный обман. Обман другого характера, пойми меня. Да, Моника, я обезумел, ослеп, впал в отчаяние. Только сумасшедший мог поверить, что ты, такая чистая, великодушная, была способна вот так отдать себя. Прости меня, Моника, что я был так глуп. Если я преследовал тебя, безжалостно ополчился, если стал зверем, то лишь потому, что виновна во всем была Айме, только она виновна.

– Но Ренато… – в полном замешательстве пыталась возразить Моника.

– И на самом деле она не так виновата, а виновна в грехе эгоизма, непростительной легкомысленности. Виновата, как избалованная девочка, способная сбросить на тебя груз всей ответственности, а еще в том, что она по-настоящему неверная и легкомысленная жена. Я тоже сильно страдал и не мог понять страданий других. Из-за этого я бросил тебя в пропасть, кинул в объятия этого дикаря.

– Послушай, Ренато! – Моника пыталась остановить поток объяснений, смысла которых еще не поняла.

– Я выслушаю тебя, но позволь мне закончить. Я был более, чем несправедлив, был даже бесчеловечен. А тем более с тобой, и это ранит и укоряет еще сильнее. Именно тебя я должен благодарить и почитать. О, я не скажу больше ни слова, ты не должна больше слушать, но я знаю все, и ничего не хочу скрывать. Знаю, и на коленях прошу тебя не смущаться, любви никто не должен стыдить, нет ничего в моей жизни прекраснее, чем любовь, которую ты могла мне дать.