– Не говорите глупостей, Ноэль. Вы тоже боитесь Хуана Дьявола, и не из-за сердечных дел или суеверий. Есть что-то более существенное и конкретное. Чего вы боитесь? Что потребует наследство? Нет, не беспокойтесь, Ноэль. Сядьте, сядьте. Я же сказал, что привел вас в кабинет для того, чтобы вы рассказали мне старинные истории, в первую очередь, историю моего отца. Моего отца и отца Хуана.

– Хуан ничего не знает, сын мой.

– Ноэль, вы знаете, как и моя мать. Хуан есть в этих бумагах, которые прятал отец. А после этого произошла единственная неприятная и постыдная сцена, которую я помню с детства. Я предпочту не говорить об этом, но снова спрошу у вас, Ноэль: что в Хуане пугает мою мать и вас? Скажите суровую правду, кажущуюся неприятной.

– Ну сынок, я лишь боюсь его характера, порывов и невоспитанности.

– Но моя мать всегда боялась Хуана. С самого его детства он внушал ей ненависть и ужас, а теперь она избегает смотреть на него, потому что его присутствие причиняет ей страдание. Когда она повернулась к нему, то настолько побледнела, что я испугался, что она упадет без чувств. А знаете почему? Хуан потрясающе похож на моего отца. Возможно, это совпадение, а может и нет. И столько всего вокруг этого дела, что я…

– Ренато, сын мой, умоляю… – в глубоком замешательстве прервал его Ноэль.

– Прошу вас помолчать, Ноэль. Я уже взрослый человек. Я знаю жизнь и не буду пугаться, что отец дал мне незаконного брата. К чему это возмущение? К чему этот страх, Ноэль?

– Это не страх, это беспокойство и печаль. Как ты догадался? И как воспримет твоя мать, что ты теперь знаешь?

– Значит, это правда! Успокойтесь, успокойтесь, Ноэль, я не подстроил вам ловушку. У меня было моральное убеждение. У меня оно с давних времен. Думаю, с детских лет, хотя и неосознанно. Я ни на один миг не переставал думать об этом, потому что это беспокоило меня, но теперь я взрослый и не вижу сложностей. Вчера вечером у меня не выходили из головы эти книжные полки. Видите? В одной из них, в одной из этих трех находился потайной ящик.

– Зачем искать тайники? – заметил Ноэль, признав себя побежденным.

– Точно. Для чего? У меня есть убеждение и мне его достаточно, но мне интересны подробности. Как обстояли дела? По какой причине мать была такой беспощадной? С каких пор Хуан знает, кто он?

– Твоя мать не виновата, сын мой, она много страдала и до сих пор мучается.

– Полагаю, ваш тайный разговор был касательно этого дела.

– Да, сынок, это так. Теперь она расположена быть щедрой.

– Конечно же, чтобы Хуан ушел, – печально проговорил Ренато.

– Ну сынок, не нужно требовать от женщины, чья жизнь была испорчена и разрушена по причине той любви, которая дала Хуану жизнь. Она хотела стереть оставленные следы, забыть о невыносимом прошлом, видеть тебя счастливым, без груза неприятностей, ее нельзя упрекнуть за это. Я всегда чувствовал к Хуану жалость и привязанность.

– Прекрасно это знаю и по этой причине меня удивило его поведение в последние дни. Кстати, как случилось, что вы так изменились по отношению к Хуану?

– Ничего не случилось.

– Случилось. Могло случиться. Но что именно? Он влюбился? Угрожает? Или причина страхов в другом?

Его рука торопливо легла на плечо нотариуса. Борясь с нерешительностью, Ноэль, наконец, заговорил:

– Видишь ли, Ренато, я знаю не больше, чем могу предположить и полагаю, что горя и неприятностей можно избежать, если не ходить вокруг да около. Хуан хочет уехать, вернуться в море. Позволь ему уехать. Время пройдет, все изменится, мы дадим ему в качестве компенсации неплохие деньги, которые так или иначе должны возместить. Но пока что…

– Нет, Ноэль, я не разрешаю ничего говорить Хуану, пока не открою ему свое сердце, а он не откроет мне свое. Это мой брат, вы отдаете себе отчет? Эта правда для меня существовала только наполовину, а теперь она ясна и понятна. У меня есть брат, брат, в котором вновь ожила благородная фигура моего отца. Вы не можете себе представить, что это значит для меня, а тем более невозможно измерить все счастье, в котором мне отказали с детства, отказав в этой человеческой правде. – Ренато говорил с воодушевлением, умоляя в порыве чувств: – Расскажите все, Ноэль, расскажите, как узнали об этом. Это история моего близкого родственника, не отказывайте мне!

Старый нотариус начал рассказывать историю, так хорошо ему знакомую, начиная с той самой грозовой ночи, когда маленький Хуан Дьявол оказался посланником умирающего. Ренато впитывал в жажде узнать подробности рассказа и вскоре спросил:

– А письмо, Ноэль?

– Ну, оно было в руках твоего отца, конечно. Полагаю, он сжег его или порвал.

– Или сохранил. Кто знает!

– Возможно, хотя я не верю в это. Твой отец, прежде всего, был очень недоверчивым. Бертолоци был человеком злопамятным, жестоким и коварным. От него можно было ждать чего угодно, наибольшую подлость и ложь. Я был уверен, что не до конца простив Джину, он мучил ее так, что та умерла с горя. И как только Хуан…

– Могу только представить его ужасное детство. Зная все это, можно легко простить ему грубость и недостатки!

– По многим причинам твоя мать боялась, что знание всего этого обезоружит тебя перед Хуаном, постепенно отнимет у тебя волю защищать то, что ты имеешь.

– Вы думаете, Хуан что-то имеет против меня?

– Я так не думаю, но у твоей матери есть причина бояться. Даже не хочется думать, что она скажет, когда узнает об этом.

– Прежде чем говорить с ней, я поговорю с ним, и, возможно, для вас и для нее будет неожиданностью то, что вы ошиблись. Иногда сердце знает больше, чем голова. Хуан не сможет ненавидеть меня, если я буду ему искренним братом, как и хочу, если я великодушно предложу ему все, что он попросит.

– Не впадай в безумное благородство, Ренато! Подумай, одно существование Хуана для твоей матери – живое жгучее оскорбление; имя Джины Бертолоци ранит ее, как отравленный кинжал.

– Не может быть. Моя мать должна быть более великодушна. Джина Бертолоци уже мертва.

– Есть ненависть, которая не утихает даже со смертью. Есть такая враждебность и ревность, о которой ты и понятия не имеешь. Ты никогда не страдал, Ренато, ты не можешь измерить горе, боль, отчаяние, куда порой опускается душа. Ты не можешь быть судьей, ведь до сегодняшнего дня жизнь была для тебя дорогой из роз.

– Возможно, именно по этой причине я понимаю и сочувствую тем, кто страдает, а Хуану в первую очередь. Я прикажу найти его, Ноэль, чтобы поговорить с ним как брат. Чтобы сказать…

– Уверен, он это знает.

– Но он думает, что я равнодушен к этому. А если не думает, то верит, что я бесчувственный эгоист, что еще хуже. Я хочу, чтобы он знал, что я готов исправить, вернуть, что мир не так плох, как он думает.

– Он тоже не так хорош, как ты думаешь, Ренато. Дай ему уехать, это главное желание твоей матери!

– До сих пор в этом доме все желания матери исполнялись, даже самые несправедливые. Один раз я воспротивлюсь, надеюсь, что ее противодействие не будет чрезмерным.

Ренато поднялся, подошел к стене и позвонил в колокольчик, а удивленный Ноэль спросил:

– Что ты делаешь, сынок?

– Позову слугу, чтобы отыскать Хуана. Я ждал этого пятнадцать лет.

– А если Хуан не заслуживает твоего великодушия, Ренато? Если не способен даже понять этого? Если ответит на твою добрую волю насмешкой, презрением или горькой неблагодарностью?

– Тогда я решу, что это не его вина, что его превратили в ничтожество, отобрав все. Мой добрый Ноэль, отбросьте сомнения и колебания. Нет другого пути, именно это мне подсказывает совесть. – Скромные стуки в дверь его прервали, он пригласил: – Проходи, да, Луис, это я позвал. Пойди поищи сеньора Хуана в усадьбе, скажи, что я жду его в кабинете, потому что мне срочно нужно поговорить с ним. Пусть поторопится и не задерживается ни по какой причине, ты тоже поторопись.


2.


– Что это, дядя Баутиста?

– Это? Луис поскакал галопом на сахарный завод. Он попросил лучшего коня в конюшне, так как должен по приказу хозяина отыскать Хуана Дьявола.

– Стало быть, послали за Хуаном Дьяволом.

– Да, хозяин срочно хочет поговорить. Пойдем посмотрим, какой подарок предложат этому попрошайке, который ни на что не годен.

У входа в левое крыло, где начинались коридоры, Баутиста дал полную волю злобе и досаде. Только сейчас он вышел из конюшни, где выполнял последний приказ Софии. У него была обросшая борода, взъерошенные волосы, покрытые грязью высокие сапоги, и только хлыст в руке отличал его как бывшего всесильного управляющего Кампо Реаль. Рядом с ним стояла Янина, отслеживавшая всю внутреннюю жизнь и внимательная к малейшему шуму. Она проговорила задумчиво:

– Единственное, чего хотят Ноэль и донья София – чтобы Хуан навсегда исчез; но кое-кто не хочет.

– О ком ты говоришь?

– Увидишь, все увидят. Я скажу тебе, наберись терпения. Успокойся, дядя.

– Ты не успокоишь меня. В моих жилах кипит кровь от того, что вижу. В этом доме я меньше пса, но первый же слуга, который снова плохо ответит мне, узнает кто я, даже если меня уволят по чьему-либо приказу.

– Замолчи. Стой спокойно. Видишь?

– Не вижу никого, кроме сеньоры Айме, которая высунулась из окна.

– Она выглядывает весь день, а Ана заходит и выходит уже сотни раз. Она ее доверенная служанка. Уверена, она поручает ей самые сокровенные приказы. О, смотри! Ана опять вышла. Кое-что случится ночью, боюсь, знаю, что именно случится.

– Что за чушь?

– Потише, Ана подходит, нет, она пошла в другой двор. Я пойду за ней. Что-то случится ночью.

Она бросилась вслед за Аной. Встревоженный Баутиста последовал за ней. Рядом была большая двуколка, готовая направиться к заводу. К ней шла Ана, в это время его лицо исказилось злобой, он возмутился: