– Возможно, было бы достаточным… – задумчиво пробормотала Айме.

– Так вот. Когда сеньор Ренато был во Франции, донья София дни напролет плакала по нему и грустила, и даже разговаривала со мной и вздыхала, когда глядела на горы: «Ай, Ана, мой мальчик, когда же он вернется?» А когда сеньор Ренато вернулся уж точно не ее мальчиком, тогда хозяйка пожелала большего и обрадовалась, когда сеньор Ренато сообщил о женитьбе. И как вы думаете, почему она была так довольна? Почему хотела заиметь невестку? Так вот! Потому что захотела побыстрее получить мальчика, другого мальчика, как будто маленький Ренато снова бы родился.

– Возможно, ты права.

– Сеньор Ренато вне себя от ярости. Он хочет узнать правду, но не знает ничего. Бедняга хочет узнать и ничего не знает.

С внезапным недоверием Айме посмотрела на свою горничную; затем решительно приблизилась к ней и пошла ва-банк:

– Он ничего не знает и не должен узнать!

– Хорошо, – согласилась Ана спокойно и примирительно. – Не сердитесь так. В любом случае, я ничего не скажу, а что касается совета, который я дала…

– Мне не нужно давать никаких советов! Я тебя не слушаю и не должна слушать! Занимайся своими делами и оставь меня! Если пойдешь против меня, то для тебя это плохо кончится!

– Ай, сеньора Айме! Я не иду против кого-либо. Вы же знаете, я готова служить вам на коленях, и если бы вы мне дали денег и ожерелье, о котором говорили раньше…

– Я дам тебе денег на покупку ожерелья и самых красивых сережек, какие увидишь. Иди и посмотри, что делает Ренато, узнай все новости, которые ходят по дому, и немедленно возвращайся. Иди уже!

В огромной комнате с роскошно обставленной старинной мебелью, ходила из угла в угол напуганная и одновременно разъяренная Айме, лишь одна мысль была в ее сознании, отчаянная надежда заполнила душу:

– Ребенок, да, ребенок мог бы спасти меня!


Разрезая голубые воды острым носом, на всех парусах шел Люцифер, накренившись белым корпусом, он огибал с подветренной стороны цепочку островов, похожих на гигантское изумрудное ожерелье. Неприветливые и плодородные острова Тобаго, Гренада, Сен-Винсент, Сент-Люсия, Мартиника, Доминика остались позади с их высокими горами, густыми лесами, крутыми скалами, узкими берегами, свирепо разрушаемые морем. Теперь Люцифер приостановил ход, разворачиваясь правым бортом, снова наполнились белые паруса, и он стал держать курс прямо на скалистые склоны Мари Галант.

На твердом ложе металась изящная голова Моники, ее профиль выделялся еще сильнее и явственнее, на висках была испарина, шелковый клубок светлых волос, сомкнутые веки с густыми ресницами и пылающие сухие губы, с которых соскальзывали слова, словно в молитвенном исступлении:

– Нет, нет, сначала убей меня. Убей, Хуан Дьявол. Убей, никогда не буду твоей. Убей, убей и выбрось мое тело в море. Убей меня, Хуан Дьявол…

Нетерпеливо Хуан встал на ноги, затем медленно снова сел. Перед ним стояла маленькая емкость, тряпки, смоченные в уксусе, которые он с терпением санитара накладывал на лоб измученной больной. Мрачное выражение Хуана Дьявола сделалось унылым, брови нахмурились, горькая гримаса растянула губы. Лишь странный свет блестел в темных и выразительных глазах, как сострадание, беспокойство, даже угрызение совести.

– Капитан, мы уже в ущелье, – сообщил Сегундо, приближаясь к Хуану.

– Почему заходишь так? Почему пришел сюда? Выйди из комнаты!

– Никогда твоя, никогда, Хуан Дьявол… – продолжала Моника свою песню.

Хуан гневно подошел к моряку, и тот отпрыгнул за дверь, вызывающе посмотрев на своего капитана. Хуан спросил:

– Что с тобой, болван?

– Я бы хотел поговорить откровенно, – решился Сегундо, – так, как говорил с вами всегда. Мне не нравится, что происходит. Эта сеньора, которую вы привезли…

– Эта сеньора моя жена!

– Что? Как это? – воскликнул Сегундо предельно потрясенный.

– Моя жена, мы поженились вчера вечером и проклятые бумаги, которые подтверждают это, лежат где-то. Можешь поискать их, если тебе так интересно!

– Но этого не может быть, капитан! Вы, женаты!

– Да, женат. Разве я не могу жениться, как и все остальные? Тебе кажется это странным? Тем не менее, ты бы посчитал нормальным жениться. Женился бы, когда захотел, привез в дом жену, оставил вместе с матерью, когда поехал бы в плавание, и у нее была бы твоя фамилия, она была бы отмечена твоим именем, как молодая кобылица. Жена Сегундо Дуэлоса. Сеньора Дуэлос, не так ли? А сейчас ты думаешь, что у меня нет дома, матери, фамилии, которую я мог бы дать. Ты подумал об этом, правда? Отвечай! Ответь, что подумал об этом, и я раздавлю тебя!

– Вы спятили, капитан?

С трудом Сегундо вырвался из его рук, которые, словно крючки, рвали его ветхую рубашку. Он отступал до самого края борта, и оттуда снова с отвагой говорил с мужичиной, который, казалось, готов был разорвать его на части:

– Не злитесь так, капитан. Я никого не обижаю, даже не думаю об этом. Я лишь хотел сказать, что ваша сеньора больна. Вы затащили ее в эту шхуну почти волоком, и если мужчина, какого черта, и если мужчина ведет себя так с женщиной, обращается с ней как вы…

– Что? Что? – взбесился Хуан. – Ты хочешь добраться до берега вплавь? Хочешь, чтобы я выбросил тебя в ущелье?

– Я хотел бы, чтобы вы лучше обращались с ней, капитан. И если это ваша жена…

– Я буду обращаться с ней так, как она заслуживает. Я делаю то, что хочу, на берегу и на море, а ты должен делать то, что я приказываю, двигайся на Гран Бур и найди лучшего доктора. Лучше бы тебе найти его! И привезти, понял? Привези, предложи все, что попросит, только чтобы он был на этом корабле. Иди!

Люцифер был уже у плодородного берега, возле равнины Мари Галант. Над берегом различались стены казарм, темные камни старой крепости, высокие дымящиеся печные трубы сахарных фабрик и красные плоские крыши городка Гран Бур, столицы этого французского островка.


Высокий стройный человек с землистой кожей и светлыми волосами, чинно одетый в черное, стоял в каюте Люцифера у койки, где в беспамятстве и лихорадке тряслось изнуренное тело – казалось, Моника де Мольнар мучительно отдавала душу. С серьезным выражением доктор наклонился, чтобы прослушать, затем отошел на шаг и продолжал смотреть на нее. Взгляд доктора пробежал по обстановке и сделал знак мужчине, который проследовал за ним до двери и встал напротив, скрестив руки, обросший щетиной и неряшливо одетый, еще более грубый и дикий, каким никогда не был.

– Это место менее всего подходит для этой больной, – заверил доктор. – Здесь не хватает самого необходимого, простите, если говорю откровенно, но на мне лежит большая ответственность.

– Вы хотите сказать, что не позаботитесь о ней?

– Хочу сказать, что сделаю все возможное, но предпочтительней высадить ее с корабля. В Гран Буре есть хорошая больница. Мы можем поместить ее туда, если вы хотите продолжить путешествие.

– Я не оставлю ее нигде. Мы подготовим корабль и приобретем все необходимое, и заплатим вам за ваши услуги.

– Ладно, это мне уже сказал парень, который нашел меня. Но не тратьте так деньги, сеньор. Моряк, который пришел ко мне в дом, сказал, что больная – жена капитана.

– Капитан перед вами, и надеюсь, вы расскажете, что у нее, и как вы ее находите. Мальчик, который ухаживал за ней, думает, что она заразилась от больных во время эпидемии, развернувшейся там внизу на Мартинике.

– Хорошо, вы едете из Мартиники. Там часты эпидемии. В самом деле, очень легко подхватить эту лихорадку, особенно при контакте с такими больными. Будь что будет, но ее состояние ухудшается, ей все хуже. Если говорить откровенно, у вашей жены нервный припадок. Если говорить не о заражении, то речь идет о мозговой лихорадке. В любом случае, она отягощена ужасом, страхом, бесспорно влиянием тяжелейшего душевного несчастья.

– Сеньора очень чувствительная, правда? – проговорил Хуан с сухой усмешкой.

– Я думаю, наоборот, она очень храбрая и стойкая, – серьезно опроверг доктор. – Она была уже больна, когда вы предприняли это путешествие? Если так, то было безумием брать ее на корабль. По правде, я не понимаю…

Доктор прикусил губу под суровым, холодным, режущим взглядом Хуана. Он сделал несколько шагов внутри каюты, посмотрел на Монику, а затем вернулся к Хуану, где тот неподвижно ждал.

– Я настаиваю, чтобы вы сняли ее с корабля.

– А если я не могу?

– Тогда сделаем все, что сможем. Но в первую очередь, для больной нужна кровать с матрасом и простынями. Сколько времени вы женаты?

– А разве это важно для определения болезни моей жены?

– Хотя и кажется невероятным, но весьма важно.

– Несколько дней, не более. Что нужно сделать, чтобы уменьшить лихорадку?

– Я немедленно выпишу рецепт. Сеньору зовут…?

– Моника де Мольнар.

– Не в первый раз я слышу это имя. Если мне не изменяет память, это одна из известнейших семей на Мартинике. Меня не обманывает взгляд вашей жены. Речь идет о настоящей даме и… – он замолчал, увидев, как темные глаза сверкнули. Он поискал неуверенной рукой карандаш и рецептурный лист, и посоветовал: – Купите это как можно скорее. Ваше имя…?

– А ее имени недостаточно?

– Полагаю, да. Простите, если кажусь невежливым. Чтобы вылечить, доктору иногда нужно выходить за рамки.

У дверей взгляд доктора в третий раз пробежал по пустой комнате, с откровенным состраданием остановившись на больной, а затем любопытно и прозорливо всмотрелся в обветренное лицо Хуана:

– Сеньора Мольнар очень больна. Она едва выживет. Чтобы это малое совсем не исчезло, нужна забота и исключительная внимательность. И даже с этим ее будет трудно спасти.

– Сделайте все возможное, доктор.

– Уже делаю. Возможно, есть малая вероятность. А пока я остаюсь рядом.

Он вернулся в каюту. Хуан остался снаружи, неподвижный, со скрещенными руками. Рядом с кроватью глаза доктора увидели маленькую фигурку негритенка, который смотрел на Монику большими глазами, полными слез.