Помню, однажды она пребывала в задумчивом настроении. Она была мрачна, поскольку только что узнала, что Филип Испанский собирается жениться на Елизавете Валуа, дочери Генри II – короля Франции. Хотя она и не желала видеть Филипа своим супругом, ей было неприятно, что его «захватила» другая.

– Она и так католичка, – говорила она, – так что ему не придется беспокоиться об этом. А поскольку она в своей стране совсем не величина, то она, конечно, поедет в Испанию. Бедняжке не придется волноваться по поводу того, будет ли она оставлена супругом, станет ли беременна и прочее.

– Ваше Величество повели себя достойно в ответ на его негалантное предложение, – в надежде успокоить ее заверила я.

Она фыркнула: это была ее привычка, весьма неженственная. Затем загадочно посмотрела на меня:

– Я желаю им сполна насладиться друг другом, хотя, как я предполагаю, с ее стороны наслаждаться будет нечем. Меня беспокоит союз между двумя моими врагами.

– С тех пор, как Ваше Величество ступило на трон, Ваш народ перестал бояться зарубежных врагов.

– И дураки! – вырвалось у нее. – Филип – могущественный и опасный враг Англии, и моя страна должна всегда быть настороже. Что касается Франции… там теперь новый король и новая королева… двое печальных и безвредных людей… хотя королева и является моей шотландской родственницей, о красоте которой слагают поэмы, однако…

– Так же, как и о Вашей красоте, – вставила я.

Она кивнула, отметив мою любезность, но глаза у нее стали яростными:

– И, однако, она осмеливается называть себя королевой английской, эта шотландская девчонка! Глупышка, проводящая время в танцах и беседах с льстецами, пишущими в ее честь оды! Говорят, ее очарование и красота несравненны.

– Только оттого, что она – королева, Мадам.

Яростный взгляд Елизаветы стал еще страшнее. Я допустила оплошность: если красота одной королевы оценивается лишь ее королевским положением, то не говорит ли это подобное и о другой королеве?

– Так ты полагаешь, что они лишь поэтому превозносят ее?

Я спряталась за безликое «говорят»:

– Говорят, Мадам, что Мария Стюарт беспечна и легкомысленна и окружает себя любовниками, добивающимися у нее привилегий лестью и стихоплетством.

Мне нужно было ловко выпутаться из щекотливой ситуации, обезопасить себя от ее гнева.

– Говорят, Мадам, что она вовсе не так красива, как воспевают оды. Она слишком высока ростом, неизящна и страдает рябинами на коже.

– Это правда?

Я вздохнула с облегчением и постаралась припомнить все, что я слышала о королеве Франции и Шотландии, но на память приходили лишь похвалы ей.

Поэтому я предпочла переменить объект обсуждения:

– Говорят также, что жена лорда Роберта смертельно больна и не проживет и года.

Она прикрыла глаза, и я осеклась, не решаясь продолжать. Внезапно она взорвалась негодованием:

– Говорят! Говорят! Кто именно говорит?

Она внезапно обернулась ко мне и больно ущипнула за руку. Я чуть было не вскрикнула от боли, поскольку эти прелестные тонкие пальчики могли очень больно щипать.

– Но я просто повторяю слухи, Мадам, оттого, что, полагаю, они могут позабавить Ваше Величество.

– Я должна знать все, что говорят.

– Именно так я и полагала, Ваше Величество.

– Так что еще говорят о жене лорда Роберта?

– Что она тихо живет себе в деревенском поместье, что она совершенно недостойна его и что это было просто недоразумением и несчастьем, что он женился на ней, будучи еще почти мальчиком.

Она кивнула и на губах у нее заиграла улыбка.

Прошло совсем немного времени, и я узнала о смерти жены лорда Роберта. Она была найдена в своем поместье на ступенях лестницы со сломанной шеей.

Весь двор был в возбуждении. Никто не осмеливался говорить об этом происшествии с королевой, но как только она уходила как все начинали обсуждать случай.

Что случилось с Эми Дадли? Совершила ли она самоубийство? Был ли то несчастный случай? Или она была убита?

Последнее предположение не казалось невозможным, в особенности, если принять во внимание поведение королевы и Роберта как любовников, а также все слухи, ходившие в последние несколько месяцев, и убежденность лорда Роберта в том, что он в конце концов женится на королеве.

Мы шептались об этом непрерывно и забыли об осторожности. Родители послали за мной и строго выговорили мне. Я видела, как обеспокоен отец.

– Это может положить начало растрате казны со стороны Елизаветы, – говорил он вполголоса матери.

Конечно, беспокойство было немалым, поскольку состояние нашего семейства напрямую зависело от состояния нашей сиятельной родственницы.

Слухи ходили все более и более мрачные. Я слышала, как говорилось о том, будто испанский посол написал в послании своему суверену о том, что королева лично передала ему известие о смерти леди Дадли за несколько дней до того, как она была найдена мертвой на лестнице. Это было уже обвинение, но я не могла принять это как правду. Если Елизавета и Роберт и замышляли убийство Эми, Елизавета никогда не сказала бы этого испанскому послу.

Де Квадра был хитроумен: в интересах его страны было дискредитировать королеву. Именно это было его целью.

Я подозревала о мужских достоинствах Роберта Дадли и полагала, что целью любой женщины было бы завоевать его себе любой ценой. Я ставила себя на место Елизаветы и спрашивала саму себя: а смогла бы я пуститься на злодейство? И, фантазируя на тему взаимной страсти – моей и Роберта, я могла ответить себе положительно.

Мы все с напряжением ждали, что произойдет дальше.

Я не могла поверить, что королева рискнет короной ради какого бы то ни было мужчины, и что, если Эми Дадли и была умерщвлена, королева допустила свое участие в этом. Она, конечно, как и все смертные, может поддаться искушению: стоит припомнить хотя бы Томаса Сеймура, когда она позволила вовлечь себя в очень опасное состояние дел. Но в то время она еще не была королевой.

Большим искушением теперь было также и то, что Роберт был свободен и мог жениться на ней. Двор, целая страна и – как я подозревала – вся Европа следила за тем, как поступит королева. Одно было ясно уже теперь: в тот самый день, когда она выйдет замуж за Роберта Дадли, она будет признана виновной – и этого более всего боялись люди вроде моего отца.

Первое, что она предприняла – она отослала Роберта, и это был мудрый шаг. Люди не должны были видеть их вместе, иначе общественное мнение сразу же связало бы имя королевы с трагедией.

Роберт выражал большую печаль, либо умело сыгранную, либо действительную (хотя он мог бы быть опечален в действительности, даже если он сам и организовал эту трагедию). Он послал своего кузена, Томаса Блаунта, в поместье принять представителей властей и организовать похороны, и вскоре последовал вердикт по делу смерти, который гласил: «Несчастный случай».

Елизавета пребывала в сквернейшем настроении. Ничего не стоило любым словом и жестом задеть ее, обидеть. Она ругалась на нас, своих фрейлин, столь же грубо и ожесточенно, как и ее знаменитый отец, и употребляла его любимые проклятия; она частенько наносила кому-либо пощечину или щипок. Я подозревала, что в глубине души она испытывала жестокие мучения. Она желала Роберта и знала, что выйти за него замуж будет равносильным тому, чтобы признать свою вину в смерти Эми. Она должна была понимать, что на улицах всех городов Англии люди будут обсуждать ее роль в этой смерти, и что слова матушки Доув также припомнят. Ее народ перестанет уважать ее – ее будут подозревать.

Королева должна быть выше житейских страстей. Народ будет думать о ней как об обычной, слабой и грешной, женщине; она понимала, что для того, чтобы удержать власть, она должна вернуть себе доверие и преданность народа.

Вот что, я полагаю, испытывала и обдумывала она, закрывшись в своих апартаментах. Но позже я начала подозревать, что ошибалась.

Вскоре Роберт вернулся ко двору: дерзкий, самоуверенный, полный надежд в скором времени стать мужем королевы. Однако не прошло и нескольких дней, как он стал угрюм. Мне не терпелось узнать, о чем они говорили наедине.

Сейчас я верю, что она не принимала участия в убийстве Эми, и более того, у нее никогда не было намерения выйти замуж за Роберта: она предпочитала быть несвязанной, какой она была, пока была жива жена Роберта. Ее устраивало именно то, что у Роберта была тихая, несчастная покинутая им жена, и ей не нужно было ее смерти. Возможно, она, действительно, испытывала странный страх перед замужеством. Ей нужна была романтика любви, ей нужны были обожатели и воздыхатели, и она совсем не была заинтересована в узаконенном браке, который стал бы триумфом для одного из них и унижением для нее.

Хотелось бы знать, так ли оно было на самом деле.

Как бы то ни было, замуж за Роберта она не вышла – она оказалась слишком хитра и прозорлива.

Примерно в это же время в кругу моих поклонников появился Уолтер Деверо.

ПЕРВАЯ СТЫЧКА

Видит Бог, милорд, я высоко ценю ваши достоинства и сделала для вас многое, но милости короны не должны принадлежать одному в ущерб другим… Я предпочту видеть в своем государстве одну повелительницу и не иметь повелителя.

Елизавета – Лейстеру, фрагмент Королевского послания

…Она (Елизавета) отвечала мне, что никогда не желала выйти замуж, на что я сказал ей: «Мадам, не трудитесь говорить мне это. Я знаю Ваш нрав: Вы думаете, что как только выйдете замуж, то станете всего лишь королевой, а сейчас Вы – и королева, и король в одном лице… – Вы не потерпите, чтобы Вами командовали…

Сэр Джеймс Мелвилл.

… Сама она (Елизавета) помогала ему одеться, а он в это время стоял на коленях перед нею и был очень серьезен и покорен, но что касается королевы, то она не могла удержаться от того, чтобы не положить руку ему не шею, и улыбалась в то время как и я, и французский посол стояли возле нее.