Она была огорчена, что королева не приглашает меня ко двору, и уверяла, что Эссекс не упустит возможности восстановить мое прежнее положение.

— Но если этого не смог сделать Лейстер, почему ты думаешь, что Эссекс сможет? — спросила я.

— Ах, — засмеялась Пенелопа. — Откуда ты знаешь, что Лейстер так уж старался это сделать?

Я согласилась, что Лейстеру представлялось весьма нелегким делом защищать перед королевой интересы своей жены, которая и подверглась остракизму именно за то, что стала его женой.

Мои дети часто бывали во дворце Лейстера — две дочери, сын Уолтер, чаще всех — Эссекс. Он очень подружился с Чарльзом Блаунтом, с которым они когда-то дрались на дуэли из-за шахматной королевы, и Чарльз, который был к тому же старшим братом моего мужа, почти стал членом нашей семьи. Частой гостьей у нас была и Френсис Сидни. Разговоры за нашим столом кипели весьма активно, а зачастую были прямо-таки сумасбродными. Я не останавливала их, потому что это напомнило бы им о моем возрасте, ведь они все были значительно моложе меня, хотя временами меня охватывало беспокойство о том, что подумала бы королева, если бы могла услышать эти речи. Наиболее безрассуден в спорах был Эссекс, уверенность которого в своем влиянии на королеву все более и более возрастала. Чарльз Блаунт то и дело останавливал его и предупреждал, чтобы тот был осторожнее, но Эссекс только смеялся над ним.

Я обычно с гордостью наблюдала за ним. Я была уверена, что не только мое материнское отношение к нему выделяет его среди его товарищей. Он был не более красив, чем Лейстер в молодости, но обладал таким же магнетизмом. Однако, хотя Лейстер в совершенстве обладал всеми истинно мужскими качествами, даже слабые стороны характера Эссекса были более привлекательны, чем сила Лейстера.

Лейстер всегда заранее высчитывал последствия того, что он делал, взвешивал, будет ли он иметь от этого выгоду. Нерасчетливая импульсивность Эссекса была очень притягательна, поскольку представляла опасность для него самого. И он был честен, по крайней мере, как он сам это понимал. Он мог быть очень весел — и вдруг погружался в меланхолию, он был полон энергии и неутомим в играх и развлечениях на открытом воздухе — и вдруг сказывался больным и ложился в постель. У него была странная неровная походка, по которой его можно было узнать издалека даже в толпе людей, почему-то эта особенность очень трогала меня. Конечно, он был очень красив — с копной золотисто-каштановых волос, с темными глазами (все это он унаследовал от меня) — и конечно, он очень выделялся среди других молодых людей, окружавших королеву. Они все ей льстили, он — никогда. Более того, хотя он и был увлечен королевой и в определенном смысле даже влюблен в нее, он никогда не подавлял свою натуру в угоду ей. Никогда не притворялся, что считает ее всезнающей, если видел, что она неправа.

Я очень боялась за него, опасалась, что его импульсивность не доведет его до добра, и постоянно просила быть осторожным.

Когда он сидел за нашим столом вместе с Пенелопой, Чарльзом Блаунтом, Кристофером, Френсис Сидни, то часто рассказывал, что он надеется со временем сделать. Он верил, что королева будет более решительна в отношениях с испанцами. Они были наказаны и потерпели позорное поражение, и это необходимо довести до конца. Он собирался посоветовать королеве, какие действия ей следует предпринять. У него были большие планы. Одной из главнейших задач он считал создание регулярной армии.

— Солдаты должны быть хорошо обучены, — кричал он, с воодушевлением размахивая руками. — Каждый раз, собираясь воевать, мы начинаем заново обучать мужчин и юношей. Они должны быть всегда готовы к войне. Я постоянно ей это твержу. Когда я захочу развязать войну, у меня в армии должны быть солдаты, а не пахари.

— Она никогда не согласится отпустить тебя за пределы страны, — заметила Пенелопа.

— Тогда я отправлюсь без ее согласия, — высокомерно заявил мой сын.

Хотела бы я знать, что сказал бы в этом случае Лейстер. Иногда я нерешительно напоминала ему, как вел себя с королевой его отчим.

— О, ну он был, как все остальные, — заявлял Эссекс. — Он просто не осмеливался ей перечить. Он делал вид, что согласен с каждым ее словом или поступком.

— Не всегда. Он не раз шел и против ее желаний. Когда женился на мне, например.

— Он никогда не выступал против нее открыто.

— И оставался ее фаворитом до конца своих дней, — добавила я.

— Постараюсь остаться им и я, — хвастливо заявил Эссекс. — Но у меня свой путь.

Я поразилась его смелости и продолжала бояться за него, ибо, хотя Пенелопа была и ближе мне, Эссекс все же был моим любимцем. Я подумала: «Как странно, что нам с королевой нравятся одни и те же мужчины, что человек, сыгравший самую главную роль в ее жизни, был самым главным и в моей».

Я знала, что она все еще оплакивает Лейстера. Я слышала, что она хранит его миниатюрный портрет, на который часто смотрит, а последнее письмо, написанное им королеве, она держит в отдельной шкатулке с надписью: «Его последнее письмо».

Да, странные шутки играет с нами судьба. Вот и сейчас, когда умер мой муж, человеком, о котором она проявляет наибольшую заботу, оказался мой сын.

Эссекса удручало, что у него много долгов, а королева, хотя и проявляет к нему явную благосклонность, не отпуская его от себя, тем не менее, ни разу не одарила его ничем ценным: ни титулом, ни землями, в отличие от его отчима. Сам же Эссекс был слишком горд, чтобы выпрашивать подарки.

Он нетерпеливо и настойчиво желал такого дела, которое принесло бы ему деньги. Таким делом могла быть война — война, если она окончится победой, принесет трофеи, военную добычу. К тому же в нем крепло убеждение — и другие были с ним согласны, — что следует продолжить войну с Испанией.

Королева, наконец, согласилась послать военную экспедицию. Бывший король Португалии, Дон Антонио, был смещен с трона через год после того, как он его занял, будучи наследником короля Генри; с тех пор он жил в Англии. Новый король, Филип Испанский, послал герцога Альву, чтобы присоединить Португалию к Испании. Поскольку португальцы были возмущены притязаниями испанцев, Португалия представляла теперь собой самое удачное поле для будущего сражения. Сэр Френсис Дрейк отвечал за морские операции, а сэр Джон Норрис — за действия на суше.

Когда Эссекс объявил королеве, что он собирается отправиться с этой военной экспедицией, она очень разгневалась, и он понял, что разговаривать с ней об этом дальше бесполезно, но, будучи Эссексом, не сдался и стал обдумывать, как уйти, не спрашивая ее.

Он пришел попрощаться со мной за несколько дней до отъезда, и я была польщена тем, что он посвятил меня в свои тайные намерения, особенно потому, что это касалось королевы.

— Она будет в бешенстве, — сказала я. — Вполне возможно, что она не примет тебя обратно.

Он посмеялся над моими словами. Он был уверен, что найдет способ уладить отношения с ней.

Я предостерегла его, но не слишком настойчиво. Если говорить правду, мне даже доставила удовольствие мысль о том, как она будет злиться и расстраиваться, потеряв его.

Как он любил интригу! Они с Пенелопой вместе строили планы.

В ночь отъезда он собирался пригласить мужа Пенелопы, Эдварда Рича, отужинать с ним в его кабинете, затем, когда гость уйдет, он отправится другой дорогой в парк, где его будет ожидать грум с быстрыми конями.

— Дрейк ни за что не пустит вас на свой корабль, — сказала я. — Он знает, что это будет против королевской воли, а такой человек, как он, никогда не рискнет нанести ей обиду.

Эссекс рассмеялся:

— Дрейк даже не увидит меня. Я условился с Роджером Уильямсом, что его корабль будет ждать меня. Мы выйдем в море и будем вести самостоятельные действия, если Дрейк не разрешит нам присоединиться к нему.

— Ты пугаешь меня, — сказала я, но я гордилась им, гордилась его смелостью, неукротимым мужеством, которые, несомненно, он унаследовал от меня, так как от отца эти качества унаследовать он уж точно не мог.

Он поцеловал меня, такой нежный и заботливый.

— Не надо, дорогая мамочка, не волнуйся. Я обещаю тебе, что вернусь домой, увенчанный славой, и с таким количеством золота, что все изумятся. Я отдам часть его королеве и объясню ей, что если она желает видеть меня возле своей персоны, то должна принять и мою матушку.

Все это звучало вполне правдоподобно и было произнесено с таким энтузиазмом, что на какое-то время я поверила в возможность осуществления его замыслов.

Он написал несколько писем для королевы с объяснением своего поступка и запер их в ящике стола.

Рано утром он направился в сторону Плимута и, проскакав девяносто миль на лошади, отослал своего грума назад с ключами от ящика стола, наказав передать их лорду Ричу, которого он просил открыть стол и забрать оттуда письма, предназначенные королеве.

Королева была в таком великом гневе, когда получила его послание, что многие придворные решили, что с Эссексом покончено. Она проклинала его, обзывала его самыми нелестными словами, какие только могла придумать, обещала показать ему, что значит пренебрегать королевой. Я не могла даже скрывать, какое удовольствие я получила, узнав, как она расстроена и разочарована, в то же время я ясно представляла себе, как сильно поступок Эссекса может сказаться на его дальнейшей судьбе.

Она немедленно написала ему, приказывая вернуться, но прошло не менее трех месяцев, прежде чем он вернулся домой. Тогда и показал он мне письма, которые она ему посылала. Несомненно, написаны они были в величайшем гневе.

Когда ее письма попали ему в руки, прошло уже несколько недель, наполненных для него весьма опасными и по большей части неудачными приключениями. И, слава Богу, он оказался достаточно благоразумен, чтобы осознать, что необходимо немедленно подчиниться приказам королевы.