Мне было нелегко. Неужели я так мало знала своего мужа? Даже если в документе была лишь малая толика правды, то и тогда моя позиция была шаткой. Что, если королева все-таки решится выйти за него замуж? Что он предпримет? Может быть, найдет эту перспективу слишком соблазнительной, чтобы ею пренебрегать?

Может быть, тогда и я буду найдена на лестнице со сломанной шеей? Это было бы логическим завершением очередного брака.

Я внимательно обсудила всех нас троих — несвятое трио. Мы все были сложными людьми, и ни один не был слишком щепетилен в делах совести. И Роберт, и Елизавета прожили полную опасностей жизнь. Мать Елизаветы и отец Роберта — оба умерли насильственной смертью на плахе, и сами они бывали в нескольких шагах от подобной же судьбы. Что касается меня, то по указке королевы мне предназначалось существование в тени, однако я вышла замуж за человека, который свободно пользовался ядом и другим оружием для устранения своих врагов и просто мешавших ему людей, если, конечно, верить «Трактату». Тайна Эми Робсарт так и осталась тайной, но было известно, что смерть ее наступила в такой исторический момент, когда она (эта смерть) могла бы принести Роберту возвышение. Дуглас Шеффилд также стала для него обузой на пути к дальнейшим успехам. С ней произошла странная болезнь: выпадали волосы и разрушались ногти. Она не умерла, однако, очевидно, была близка к смерти. А что мы знаем об опасности, которая грозила ей? Теперь она была счастливейшей из жен: Эдвард Стаффорд обожал ее.

Я все более была неудовлетворена. Мне казалось, что королева никогда не допустит меня ко двору. Если бы равным образом был наказан и Роберт, я бы, может быть, и примирилась с таким своим положением. Мы могли бы жить на широкую ногу в одном из его дворцов — он был достаточно богат для этого. Меня бы тогда окружал романтический ореол женщины, ради которой он пожертвовал всем.

Но это было не так, ибо, желая наказать меня, королева злобно отрывала меня от него. Для чего? Для того, чтобы другим казалось, будто он предпочитает ее — мне! Ей хотелось доказать всем, что он готов в любой момент меня оставить. И он был готов.

Во время его кратких визитов домой у нас была страстная любовь, однако я недоумевала, неужели ему неясно, что даже мой былой пыл к нему остывает? Мне было интересно, замечает ли Елизавета перемену в нем. Человек, ведущий такую жизнь, как Роберт, не может не быть наказан. Он жил слишком богато, слишком вольно, слишком мало отказывал себе в благах, и результатом явились его боли, которые он пытался лечить на водах. Несмотря на полноту, с его высоким ростом он все еще оставался впечатляющей фигурой, и аура, которая делала его принцем среди людей, сохранялась.

Он был человеком, который сам вершит свою судьбу. Легенды, окружавшие его, заставляли произносить его имя с благоговением. Его обсуждали по всей стране, и это положение нравилось ему и устраивало. Редкостная преданность ему королевы на протяжении почти всей жизни не забывается в народе. Но он стремительно старел, и когда я видела его после его долгого отсутствия, я бывала неприятно поражена изменениями в нем.

Я очень следила за своей внешностью, решив сохраниться молодой как можно дольше. У меня было время, чтобы экспериментировать с травами и лосьонами для ухода за кожей. Я купалась в молоке, я составляла специальные растворы для волос, чтобы сохранить их блеск. Я искусно пользовалась пудрой и красками, поэтому я сохранила неплохой вид и юный блеск глаз. Я думала о том, как выглядит Елизавета, и находила особое удовлетворение в том, чтобы рассматривать в зеркало свою кожу, которая, я могла с полным правом признать это, была как у девушки.

Роберт замечал это и всегда, приезжая после долгого отсутствия, говорил, что поражен:

— Ты совсем не изменилась с того дня, когда я впервые увидел тебя, — говорил он.

Может быть, это было и преувеличением, но приятным. Я знала, что между моей цветущей и невинной внешностью и моей безнравственной натурой существовало противоречие, которое, возможно, и привлекало мужчин. Роберт всегда докладывал мне о моих косвенных победах над мужчинами. Он сравнивал свою Мегеру и своего Ягненка не в пользу первой, чтобы этим восстановить во мне хорошее настроение.

Он отчаянно надеялся, что у нас будет еще ребенок, однако я не желала этого. Я так и не смогла оправиться после смерти моего маленького Роберта, что, может быть, звучит фальшиво из уст такой женщины, как я, но это — правда. Да, я была корыстной, чувственной, ищущей поклонения, удовольствий… Я знала это. Но, несмотря на все это, я была хорошей матерью. И я горжусь этим. И мои дети любили меня. Для Пенелопы и Дороти я была как сестра, и они всегда делились со мной своими секретами в замужней жизни.

Дороти была счастлива в своем самостоятельно избранном браке. Но этого нельзя было сказать про Пенелопу. Она в деталях рассказывала мне о садистских привычках лорда Рича, которого она никогда не желала в мужья, о его ревности из-за стихов Филипа Сидни к ней, о жуткой супружеской жизни. Она была натурой моего склада, и даже такая жизнь не сломила ее. Жизнь для нее продолжала быть восхитительной: то борьба с собственным мужем, то утонченная преданность Филипа Сидни (я часто удивлялась тому, как к этому относится жена Филипа, Фрэнсис) и постоянное ожидание чуда от жизни.

Что касается мальчиков, я время от времени виделась со своим любимцем, Робертом, графом Эссексом. Я настаивала на его визитах, не в силах долго выдерживать разлуки. Он жил в своем доме в далеком Ллэнфиде в графстве Пемброк, и я протестовала против этого удаления. Он стал очень красивым молодым человеком, но характер его был мне непонятен. В нем проявлялись надменность, капризность и холодность, но материнские чувства во мне протестовали против этих качеств как основных, и я уговаривала себя, что были в нем и внутренняя изысканность, и изящество манер.

Я обожала его. Я уговаривала его присоединиться к семье, но он только качал в ответ головой и в его глазах появлялось упрямое выражение.

— Нет, дорогая моя мать, — говорил он, — я не создан быть придворным.

— Но ты совершенно подходишь для этого по манерам, — отвечала я.

— Внешность часто обманывает. Ваш муж, я полагаю, желает видеть меня при дворе, но я совершенно счастлив в провинции. Вам нужно бы приехать ко мне, мама. Нам двоим не нужно разлучаться. Ваш муж, я слышал, близок к королеве, я думаю, он не будет скучать без вас.

Я видела презрительную складку его губ. Он не привык скрывать свои чувства. Ему не нравился мой брак, и иногда я думала, что он не любит Лейстера из-за того, что знает, насколько была велика моя любовь к нему. Он желал, чтобы вся моя любовь принадлежала ему, моему сыну. И, уж конечно, слухи о том, что Лейстер почти не видит меня из-за королевы, злили его. Я знала своего сына.

Юный Уолтер идеализировал своего старшего брата и старался как можно более бывать в его обществе. Уолтер был милым мальчиком — слабой тенью старшего, Роберта, всегда думалось мне. Я любила его, но несравнимо с Робертом, графом Эссексом.

То были счастливые дни, когда вокруг меня собиралась вся семья и мы сидели у камина и разговаривали. Они компенсировали мне потерю славы, отсутствие придворной жизни и мужа, который так редко бывал со мной.

Будучи полностью довольной своими детьми, я не желала иметь их более, я считала себя уже старой для этого. В смысле детей я вполне была счастлива в жизни.

Я вспоминала, как сильно я желала иметь ребенка от Роберта. Судьба подарила нам нашего маленького ангела, но вместе с ним — и большую печаль. Я никогда не забывала часов, проведенных у его кроватки после приступов, и его смерти. Он ушел от нас, но пока он жил, я была в большой тревоге, поэтому теперь мне доставляло странное облегчение сознание того, что его страдания прекратились. Иногда я спрашивала себя, не наказанием ли за мои грехи была его смерть? Не знаю, чувствовал ли Лейстер подобное.

Нет, я не желала более детей, и то был знак того, что я разлюбила Роберта.

Когда я бывала во Дворце Лейстера, который любила более всего из-за его близости к королевскому двору, я видела Роберта чаще, так как ему легче было улизнуть сюда от дворцовой жизни. Но и там мы не могли бывать вместе более нескольких дней, пока не приезжал гонец, требуя Лейстера во дворец.

Однажды он приехал из дворца весьма озабоченный. После его заверений в своей преданности мне, доказательств страсти, которую мы оба пытались продлить и сохранить, подобной той, что соединяла нас в дни наших тайных встреч, я поняла, что постигло его в тот день.

Неприятности принес человек по имени Уолтер Рейли.

Я слышала уже о нем. Его имя было на устах у всех. Пенелопа встречалась с ним и сказала, что человек этот красив и с чарующими манерами. Королева быстро ввела его в свой интимный круг. Он стал знаменит в один мрачный влажный денек, когда королева пешком возвращалась во дворец и остановилась в растерянности перед широкой грязной лужей. Рейли, не задумываясь, снял свой великолепный плюшевый плащ и расстелил его на грязи, чтобы королева могла наступить на него, не запачкав ног. Я представила себе эту сцену: грациозный жест, дорогой плащ, брошенный в грязь, блеск в золотистых глазах королевы, которая заметила, как красив молодой человек, и быстрый расчет в голове самого авантюриста, посчитавшего цену испорченного плаща меньше цены будущих благ и милостей.

И вскоре, конечно, Рейли был у ног королевы, развлекая и удивляя ее своим умом, комплиментами, обожанием, рассказами о своих прошлых похождениях. Она очень увлеклась им и посвятила его в рыцари в тот же год. Пенелопа рассказывала, что в одном из дворцов в компании королевы он, желая удостовериться в ее любви к нему, начертал алмазом на раме окна следующие слова:

Охотно взобрался бы на вершину —