Виктория Холт - Мой враг — королева

Роберт попросил меня выйти к ним, ибо теперь не было никакой причины скрываться. Я вышла к Сассексу.

— Вы попали в большую беду, Лейстер, — сказал Сассекс. — Я еще не видел королеву в таком бешенстве.

— Что она сказала? — спокойно спросил Роберт.

— Сначала она не могла поверить. Кричала, что это ложь. Она говорила: «Роберт никогда не сделает этого. Он не посмеет». Потом назвала вас предателем и сказала, что вы предали ее.

Роберт запротестовал:

— Она отвергла меня. В этот самый момент решается ее вопрос с замужеством. Почему моя женитьба представляется ей столь важной?

— Она не слушает доводов. Говорит, что посадит вас в Тауэр. Она сказала, что вы сгниете в Тауэре, и она будет рада этому.

— Она больна, — сказал Роберт. — Только ненормальная женщина может вести себя подобным образом. Она сама предлагала меня королеве Шотландии и желала, чтобы я женился на принцессе Цецилии!

— Милорд Лейстер, она никогда бы не позволила этим бракам состояться, если бы они не были политическими браками. Она была взбешена тогда, когда услышала, на ком вы женились! — Он с извинением обернулся ко мне. — Я бы не желал, мадам, оскорблять ваш слух теми эпитетами, которыми вас вознаградила королева. Думается, ее гнев против вас еще более силен, чем против графа.

О, я могла поверить этому. Она должна была знать о страсти между нами. Я не ошибалась, когда видела, как пристально она за мной наблюдает. Я знала: во мне была притягательная для мужчин сила, которой она, при всей своей власти и славе, была лишена. Она представляла меня с Робертом и знала, что нас соединяет нечто такое, чего она никогда в жизни не познает. И она ненавидела меня за это.

— Нет, никогда я еще не видел королевы в такой страсти, — продолжал Сассекс. — Она была на грани сумасшествия. Она твердила, что заставит вас обоих пожалеть о вашем поступке. Вас, Лейстер, она в самом деле собиралась сослать в Тауэр. С большим трудом я отговорил ее от приказа об этом.

— В таком случае я должен поблагодарить вас, Сассекс, за это.

Сассекс кинул на Роберта неприязненный взгляд.

— Я сразу же понял, что королева навредит сама себе, отдав такой приказ. Она позволит эмоциям победить разум. Я указал ей на то, что во вступлении в брак нет состава преступления, и если она покажет своим подданным состояние аффекта, в котором она тогда находилась, это будет ими распространено на все ее поступки и нанесет ее репутации значительный ущерб. Таким образом, после моих доводов она утихла, однако ясно дала понять, что не желает вас видеть, и чтобы вы впредь не смели показываться при дворе. Вам предписывается, лорд Лейстер, быть помещенным в Башню Майерфлор в Гринвичском парке и оставаться там. Она ничего не сказала относительно взятия вас под стражу, однако вы должны считать себя пленником.

— Могу ли я сопровождать своего мужа? — спросила я.

— Нет, Мадам, ему нужно ехать одному.

— Королева отдавала какие-то приказания относительно меня?

— Она сказала, что не желает никогда более видеть вас и даже слышать ваше имя. И должен сказать вам, мадам, что когда теперь она слышит ваше имя, она впадает в такую ярость, что, будь вы там, она сразу же послала бы вас на плаху.

Итак, случилось наихудшее. И теперь нам предстояло расхлебывать последствия.

Роберт не терял времени, он сразу же послушался королевского приказа и поехал в Майерфлор. Я поехала к семье в Дюрхэм Хауз.

Было совершенно ясно, что все мы попали в опалу, и наше имя будет опорочено. Спустя несколько дней, впрочем, королева остыла и послала Роберту уведомление, что он может оставить Майерфлор и вернуться в Уонстед, где я вскоре и присоединилась к нему.

На пути в Пеншерст нас навестила леди Мэри Сидни.

Она чувствовала, что ей нужно оставить двор, поскольку королева была настолько настроена против ее брата, и в особенности против меня, что все это сильно расстроило ее. Когда она выразила королеве сожаление, что семья Дадли более не пользуется ее расположением, и она просит на этом основании позволения удалиться в провинцию, разрешение было тотчас дано.

Елизавета отвечала, что испытала на себе столь дурное отношение каждого члена этого семейства, поэтому предпочла бы, дабы ей даже не напоминали об этой фамилии. Но она сказала, что никогда не забудет, что сделала для нее леди Мэри, и поэтому готова дать ей позволение.

Мы тихо сидели с леди Мэри вместе и разговаривали о будущем. Я была беременна и настолько сильно желала сына, что старалась не обращать внимания на бурю над моей головой. Я была совершенно уверена, что путь ко двору для меня отныне заказан и что мы с королевой враги пожизненно, ибо, как бы ни сложилась жизнь, даже если она выйдет замуж за герцога д'Анжу — втайне я знала, что это никогда не случится — я отобрала у нее любимого человека. Более того, моя вина состояла в том, что я настолько влюбила его в себя, что он пошел на страшный риск ради того, чтобы жениться на мне. Этого она никогда мне не простит. Несмотря на ее самообольщение относительно ее женского обаяния, она хорошо знала, что из двух женщин он выберет меня. Знание этого всегда будет разделять нас с нею, и она всегда будет ненавидеть меня.

Но я вышла замуж за Роберта, я носила его ребенка, а, следовательно, это я теперь нанесла пощечину королеве.

Леди Мэри полагала, что пришел конец славе и процветанию ее фамилии при дворе, и ей казалось весьма вероятным, что королева, в пику Роберту, выйдет замуж за герцога д'Анжу.

Я не была согласна с нею. Я хорошо знала королеву, а это соперничество между нами дало мне еще большее в ее понимание. Во многих поверхностных вопросах она была истерической, лишенной логики женщиной, однако в существенных проблемах она была тверда, как сталь. Не думаю, что она когда-либо могла совершить поступок, который показался бы политически недальновидным. Она подписала паспорт на въезд д'Анжу в Англию, но народ был в массе своей против союза с Францией. Единственным доводом в пользу брака было рождение наследника, однако возраст королевы ставил это под сомнение. Более того, она вызвала бы насмешки над собой, выйдя замуж за молодого человека, почти юношу.

И все же, желая развлечений и ухаживаний, а может быть, из-за того, что ей была нанесена рана поступком Роберта, она продолжала этот фарс с брачными играми. Было ли то поведением умной и осторожной женщины? Вряд ли. И все же я усматривала под внешней игрой железную руку хитрой и проницательной правительницы, которая знала, как заставить умнейших мужчин в королевстве склонять перед нею головы и служить ей всеми их талантами.

Я полагала, что отдаленность от жизни двора внесет пустоту в мою собственную жизнь, однако, сколь бы долго мы с королевой ни существовали на этом свете, между нами всегда будет связь. Связь эта может даже упрочиться от ненависти. Наконец-то я доказала ей свою значимость и важность в ее жизни. Я выиграла тогда, когда настолько прибрала Лейстера к рукам, что он пожертвовал карьерой, чтобы жениться на мне. Ничего более определенного в расстановке сил в нашем треугольнике нельзя было придумать.

Я полностью доказала, что моя фигура не была незначительной пешкой в этой тройной игре.

Мэри поехала в Пеншерст, и вскоре по ее отъезде Роберт получил распоряжение от королевы явиться к ней.

Полный дурных предчувствий, он уехал и вскоре явился обратно в Уонстед в противоречивых чувствах.

Она унижала его, назвала предателем и неблагодарным, она перечислила все, что сделала для него, не забыв еще раз напомнить, что, возвысив его, она может так же легко и сбросить вниз.

Он протестовал и сказал, что после многолетних ожиданий с его стороны он понял, что она не выйдет за него замуж и что он имеет право на семью и сыновей, которые унаследовали бы его имя и титулы. Он сказал, что желал бы служить ей всей своей жизнью, но полагает, что любой подданный имеет право наслаждаться семейной жизнью, не жертвуя при этом службой королеве и родине.

Она угрюмо выслушала его доводы и посоветовала ему держаться настороже:

— Послушайте меня, Роберт Дадли, — прокричала она ему, — вы женились на Волчице, и вы вскоре обнаружите это ценой собственной шкуры — но поздно!

Так мне присвоено было звание Волчицы. Это было ее обычаем — раздавать всем клички и имена. Роберт был назван «Глазами», Берли — душой, а Хэттон — овечкой.

Я понимала, что кличка закрепится за мной навсегда, так как в ее представлении я была хищницей, рыскающей в поисках жертв для своих диких страстей.

— Кажется, она решилась выйти за д'Анжу, — сказал Роберт.

— Клянусь, она не сделает этого.

— В ее теперешнем настроении она способна на все. Она кричала и осыпала меня проклятиями таким голосом, что он был слышен во всем дворце.

— И все же, — повторила я, — я сомневаюсь, что она выйдет за д'Анжу.

В моей семье наступил еще один кризис. Между Пенелопой и Филипом Сидни существовала молчаливая договоренность о браке. Уолтер желал этого брака и упомянул о своем желании на смертном одре в Дублине.