Виктория Холт - Мой враг — королева

Елизавета еще раз доказала свою мудрость. Джон Эпплъярд был обвинен во лжи и намерении оклеветать графа Лейстера, но королева не желала продолжать это дело. Джону вынесли предупреждение, что, если он еще раз попадется на таких делах, ему придется худо. Теперь он вынужден был благодарить королеву за милость и Бога — за спасение. Дело было замято, и никому более не дозволено было распространять слухи о смерти жены графа Лейстера.

Роберт был в чести, всегда возле королевы. На меня он временами бросал беспомощный взгляд, будто говоря: «Я не изменил своим чувствам к тебе, но что я могу поделать? Королева желает видеть меня при себе».

Сейчас ему пришлось бы потерять слишком многое, если бы наша связь раскрылась, а он не был готов к этому. И в этом проявилась разница наших натур: я была готова ко всему.

Я стала раздражительной, неудовлетворенной, капризной и получила от королевы множество пощечин, потому что, как она сказала, ей не нравились мрачные лица.

Но она была обеспокоена: это происшествие не прошло для Роберта даром, он простудился и слег.

Как мы с нею беспокоились за него! И в каком отчаянии была я, потому что она могла посещать его в болезни, а я — нет! Я постоянно думала о том, какую бы уловку изобрести, чтобы мне было позволительно прийти к нему — но все было напрасно.

Однажды она, посетив его, начала сетовать, что в его апартаментах сыро.

— Нам нужно позаботиться, чтобы его перевели в другие, — сказала она мне, и меня тогда поразило, что сказано это было с какой-то скрытой угрозой в мой адрес.

Новые апартаменты были избраны ею и оказались соседними с ее собственными. Стало очевидным, что ей что-то известно, поскольку, когда Роберт выздоровел, она сразу же послала за мной.

— Я собираюсь отослать тебя в Чартли, — объявила она. Наверное, я выглядела потрясенной и почти бесчувственной от отчаяния.

— Я слишком долго удерживала тебя вдали от мужа, — продолжила она.

— Но, Мадам, — попробовала протестовать я, — он также подолгу не бывает дома по Вашему повелению и своему долгу.

— Когда он вернется в Чартли, он найдет там ожидающую его теплую постель. Клянусь, он мечтает о сыне: и сейчас самое время.

Ее проницательный взгляд пристально изучал меня.

— Не годится супругам надолго разлучаться, — продолжала она. — Может случиться неприятность, которой я не потерплю у себя при дворе. Ну же, порадуйся: подумай о встрече с детьми, о доме.

— Мне будет не хватать Вашего общества, Ваше Величество.

— Семья поможет заменить общество любого.

Мать моя была в это время при дворе, и я пошла объявить ей, что уезжаю. Она кивнула:

— Да, королева говорила со мной об этом. Она считает, что тебе не стоит долго оставаться без мужа. Она сказала, что видела, какие взгляды бросают на тебя некоторые мужчины при дворе.

— Она не сказала, какие именно мужчины?

Мать покачала головой:

— Она не называла имен.

Итак, королеве было что-то известно. Она заметила что-то и отправляла меня прочь, потому что не потерпела бы соперницу.

Злая и грустная, я покинула двор и направилась в Чартли. Роберт даже не пожелал попрощаться со мной. Он был настроен не рисковать своей вернувшейся славой и милостью королевы.

Я начинала подозревать, что он использовал меня, чтобы вызвать ревность королевы. Для такой натуры, как я, такое предположение было способно вызвать приступ бешенства. К тому же подстегивало мою ярость то, что тем самым он устранил и меня, и двор теперь был для меня закрыт.

Мне надо было его возненавидеть. Я была для него ничем иным, как средством удовлетворения временного желания. Я была обманута, как последняя простофиля.

Я поклялась себе, что однажды дам им обоим понять, что со мной так обращаться нельзя. Итак, я ехала в Чартли, и каково же было мое уныние!

Как ненавидела я теперь этот вид замка на скале, который отныне должен был стать опять моим домом и как надолго, кто знает?!

Перед моим отъездом со мной говорили родители: я так завидовала им, что они остаются при дворе! Отец был Хранителем королевских покоев, а мать — одной из фрейлин при спальне королевы.

— Самое разумное для тебя возвратиться в Чартли, Леттис, — сказал мне отец. — Слишком долго быть при дворе — вредно для молодых.

— Наверное, ты уже соскучилась по Уолтеру и детям, — добавила мать.

Я ответила, что в любом случае значительное время не увижу Уолтера и в Чартли.

— Он приедет туда, как только сможет, и подумай, что за радость будет увидеться с девочками.

Не могу сказать, что не испытывала радости от встречи с детьми, но они не могли заменить мне чудесной, насыщенной событиями жизни при дворе.

В первые дни я пребывала в глубокой депрессии: я постоянно думала о Роберте и его отношениях с королевой. Его опала не уменьшила силы ее чувств к нему, и я поневоле задумалась: а права ли я в своих выводах и не пересилит ли, наконец, ее любовь ее же предубеждений против брака?

Я раздумывала над тем, что она могла выяснить о наших отношениях. Я представляла себе, как он отрицает все, что было между нами, а если она ему докажет правду, то он скажет, что это ничто иное, как временное заблуждение оттого, что она постоянно отказывает ему в его величайшем желании.

И я поклялась, что однажды он мне за это заплатит. Я покажу ему, что меня нельзя просто выбросить, как ставшую ненужной, по своему усмотрению. Но, поостыв, я поняла тщету моих ярости и намерений. Я не в силах ничего сделать… по крайней мере, сейчас… Поэтому я стала искать утешения в семье, и, как ни странно, я нашла его.

Пенелопе шел шестой год, и она была здоровым и умным ребенком. Я ясно видела, как она походит на меня. Дороти была годом моложе, тиха, но по-своему интересна. Они были в восторге от встречи со мной, и родители были правы, говоря, что дети принесут мне утешение.

Вернулся и Уолтер. Он служил вместе с Эмброузом Дадли, графом Уорвиком, и очень с ним сдружился. Мне было интересно услышать об Уорвике, поскольку он был старшим братом Роберта и когда-то вместе с ним находился в Тауэре, приговоренный к смерти, по обвинению в попытке возвести на трон леди Джейн Грей.

Уолтер все так же нежно любил меня, как и в наши молодые годы, а я была все так же привлекательна. Но как же отличался он от Роберта, и я корила судьбу за то, что я замужем за Уолтером Деверо, в то время как есть в мире такой мужчина, как Роберт Дадли!

Однако он был предан мне, и я, по своей натуре, могла извлечь удовольствие и из отношений с Уолтером.

Вскоре я вновь забеременела.

— Теперь, — объявил Уолтер, — должен родиться мальчик.

Мы поехали в одно из сельских поместий Уолтера — Нетервуд, которое он считал более здоровым для меня, и там, в темный ноябрьский день, я родила сына. Должна признаться, я была в восторге, когда мне сказали, что это — мальчик. Уолтер был в восторге также и готов был на радостях сделать для меня что угодно: наконец я подарила ему то, о чем он мечтал, как любой мужчина — сына и наследника.

Стали думать, как назвать сына. Уолтер предложил назвать его в честь своего отца Ричардом или же Уолтером, но я заявила, что не хочу семейных имен, и что мне нравится имя Роберт.

Уолтер желал угодить мне, и мальчик стал Робертом.

Я очень любила сына: с самого рождения он был красив и явно умен. Странно, но я должна была сознаться самой себе, что заботы о нем полностью поглотили меня. Мое сердце успокоилось, и, удивительнее всего, я перестала тосковать по дворцовой жизни.

Прошло восемь лет, прежде чем я вновь увиделась с Робертом Дадли. За это время в мире произошло множество событий.

Рождение сына круто поменяло обстановку у нас дома. Сестры обожали его, так же, как и вся прислуга; отец был неизмеримо горд им, и, что самое странное, я в то время не желала ничего иного, кроме как заботиться о нем и любить его. Я не хотела оставлять его на нянек — они забирали часть его любви.

В то время Уолтер был очень доволен своим браком и домом и имел для этого причины. Я часто с тоской вспоминала Роберта, однако вдали от него мне легче было спокойно посмотреть фактам в лицо: они были не слишком лестны для женщины с моим самолюбием.

Роберт Дадли, вне сомнения, сделал меня своей любовницей в собственных целях и на короткое время, обиженный королевой. Как только она призвала его вновь к себе, он как бы сказал мне: «Прощай, Леттис. Теперь нам неразумно будет встречаться».

Гордость во мне была не слабее силы страсти. Я собиралась со временем забыть эту историю. И моя семья, в особенности обожаемый мной сын, должны были помочь мне в этом. Я вновь с головой окунулась в управление домом и стала на время образцовой женой. Некоторое время я проводила одна в своем кабинете. Я увлекалась выращиванием различных трав — прислуга по моему повелению употребляла их в кулинарии — и постоянно разнообразила их ассортимент. Я сама изготовляла ароматические масла из лаванды, розы и гиацинтов, я смешивала соки диких цветов с соком рогоза для изготовления того чудесного запаха цветущего луга, моду на который ввела при дворе королева: она говорила, что этот запах напоминает ей места ее детства. Я посылала за модными тканями: бархатом, парчой, что заставляло удивляться моих портних, знакомых лишь с бумазеей и шерстью. Портные мои умели многое, но, конечно, не могли уловить модного стиля, бытовавшего при дворе. Не страшно! Я все равно была королевой в нашей провинции, и соседи сплетничали обо мне. Они болтали о том, как я была одета, о столе, за которым я принимаю гостей, об изысканных мускатах, которые я выписывала из Италии и настаивала на травах, выращенных мною. Особенно я старалась впечатлить гостей, приезжавших из столицы. Я страстно желала, чтобы они и там распространяли слухи обо мне: пусть он поймет, что я прекрасно обхожусь без него.