Тот случай ясно помнится мне и по сей день.

Я была с нею и с прислугой, которая готовила ее к вечеру. Она сидела перед зеркалом в блузе и льняной нижней юбке, разглядывая свое отражение. Она улыбалась и, вероятно, размышляла над чем-то приятным для нее. Думаю, она предполагала посвятить Роберта в «бобовые короли» по традиции Двенадцатой ночи. Человеку, получившему титул «бобового короля», дозволялось делать все, что ему пожелается в ту ночь. Он мог попросить кого угодно сделать то, что придумал, и все обязаны были повиноваться.

Я была в этом почти уверена, потому что так и случалось в прошлом, и я думаю, именно об этом она и размышляла, пока мы одевали ее. Она взглянула на яйцевидные нюрнбергские часы в хрустальной оправе и проговорила:

— Вы что-то копошитесь слишком медленно. Чего вы ждете?

Одна из женщин подошла к ней с подносом, на котором лежали шиньоны. Елизавета выбрала один из них, и ее волосы уложили в любимом ею стиле.

Следующим этапом предстояло одеть ей корсет. Никому не хотелось делать это, поскольку она любила утягиваться очень туго, и становилась чрезмерно раздраженной, если ее слишком уж туго стягивали, а также и тогда, когда ее талия казалась ей стянутой недостаточно туго, чтобы выглядеть тонкой, как она того желала. Но в тот вечер она была рассеянной, и мы благополучно прошли через эту процедуру. Я помогла завязать накладки из китового уса, и мы надели на нее множество нижних юбок. Затем она села, и ей принесли на выбор кружева. Она выбрала кружево в новом стиле «пикадилли», с тщательно вышитыми краями из изысканно вырезанного шелка. Она выглядела в ту ночь особенно изысканно и пышно: весь наряд ее переливался и сверкал в свете свечей и канделябров.

Я принесла пояс и застегнула его на ней, затем прикрепила к нему веер, футляр для ароматических веществ и зеркало.

Она внимательно наблюдала за мной, пока я проделывала все это, а я пыталась разгадать смысл ее проницательного взгляда. Я знала, что выгляжу в ту ночь особенно привлекательно, и мой наряд, блистательный в своей простоте, более идет мне, чем ее — ей, несмотря на всю его пышность.

Моя нижняя юбка, выглядывающая из разреза верхней, была глубокого синего цвета, и на швах замысловато украшена шитыми серебряной нитью звездами. Верхняя юбка была более светлого оттенка, а пышные собранные в складки рукава — того же цвета, что и нижняя юбка. Ворот был глубоко вырезан, отделан тончайшим кружевом, также вышитым серебряной нитью, и в виде шейного украшения я надела один-единственный бриллиант на золотой цепочке. Глаза королевы сузились от злости. Я была слишком хороша собой, чтобы это нравилось ей. Я внутренне торжествовала и смеялась над нею. И она не могла упрекнуть меня в излишней роскоши, как отчитывала она порою других фрейлин.

— Я вижу, ты носишь новый фасон рукавов, кузина. Я считаю, что от них платье не выигрывает, — сказала она мне.

Я опустила взгляд, чтобы она не смогла разглядеть в нем озорные огоньки.

— Да, Ваше Величество, — притворно-застенчиво проговорила я.

— Пойдем, уже пора.

Я вышла в зал с нею, отступя на несколько шагов. Я все еще не совсем привыкла ко двору, и такие пышные празднества сильно впечатляли меня. Когда королева появилась, наступила мгновенная тишина, и люди расступались перед нею, почтительно образуя коридор. Это, как я однажды сказала Уолтеру, напоминало мне Моисея, перед которым расступилось Красное море. Если королева направляла свой взгляд на кого-то, то мужчина преклонял перед нею колени, а женщина приседала в глубоком поклоне, с опущенными глазами, пока королева знаком не повелевала ей подняться, если желала заговорить с ней.

Я сразу увидела Роберта, и мы встретились взглядами. Я знала, что была в ту ночь очень красива. Мне было двадцать четыре года, я была почти счастлива в браке, но неудовлетворена, и эта неудовлетворенность роднила нас с графом Лейстером. Я жаждала любовного приключения, которое скрасило бы монотонность моих дней. Мне прискучила домашняя жизнь в провинции, я не была предназначена быть верной женой, и Роберт желал меня, я это знала.

Он был на десяток лет старше, и он был в расцвете. Но Роберт, казалось, был именно тем человеком, кому суждено быть в расцвете вечно, по крайней мере, всегда пользоваться успехом у женщин.

В то время королева начала расточать улыбки еще двум мужчинам в королевстве: Томасу Хинеджу и Кристоферу Хэттону. Оба были красавцами. Они всегда прекрасно выглядели и были особенно грациозны, фавориты королевы, и уж конечно, они должны были прекрасно танцевать. Все это могло навести на мысль, что королева — легкомысленная кокетка, потому что она флиртовала с красивыми мужчинами самым некоролевским образом, однако у нее были и другие фавориты, совсем из иной категории. Она во всем могла положиться на людей типа Сесила и Бэкона; она ценила их и была им преданным другом сама. Их позиции на самом деле были гораздо более прочны, чем позиция какого-нибудь красавца, который мог в любой момент утерять симпатии королевы в пользу другому. В этой когорте Роберт был лидером, и мне частенько представлялось, что она показывала симпатии к другим просто, чтобы раздосадовать Роберта.

В тот период ей показалось, что он слишком многое не ценит. Он стал несносен для нее с того момента, когда она воздала ему слишком большие почести, и ей захотелось еще раз показать ему, кто здесь «заказывает музыку».

Она уселась, улыбающаяся, в окружении трех самых блестящих мужчин двора: Роберта, Хинеджа и Хэттона.

Вошел паж с серебряным подносом, на котором лежал королевский боб, — он подал поднос королеве. Она взяла его и улыбнулась трем своим кавалерам. Роберт смотрел на нее и уже хотел было взять с подноса боб, когда она провозгласила:

— Я назначаю «бобовым королем» сэра Томаса Хинеджа.

Повисла напряженная тишина. Сэр Томас вспыхнул от удовольствия и преклонил перед королевой колено. Я взглянула на Роберта: лицо его побледнело, он сжал губы. Но затем он поднял голову и улыбнулся: он понял, что все пристально смотрят на него. Куда девалась ее любовь к Роберту, которого она каждую Двенадцатую ночь выбирала «бобовым королем» — каждый год с начала своего правления?

Теперь поползут слухи, люди будут говорить: «Лейстер попал в опалу; королева никогда не выйдет за него замуж».

Мне было жаль Роберта, но в то же время я чувствовала ликование, как и все в ту ночь, таинственную и возбуждающую.

В качестве первой привилегии сэр Томас пожелал поцеловать руку королевы. Она позволила, заметив, что должна повиноваться. Она ласково улыбалась ему, но я знала, что она делает это для того, чтобы позлить Роберта.

В ту ночь я танцевала с Робертом. Он сильно жал мне руку, и мы обменивались многозначительными взглядами.

— Я давно заметил вас при дворе, — сказал он.

— Неужели, милорд? — удивилась я в ответ. — Мне это было незаметно, я полагала, что все ваше внимание отдано королеве.

— Но не заметить самую красивую леди двора просто невозможно.

— Стоп! — шутливо-угрожающе закричала я. — Ваши слова звучат как измена.

Мы посмеялись, но к концу вечера он воспылал от любви. Его намерения стали столь прозрачны, что я напомнила ему о том, что я — замужняя дама, а он — почти женатый мужчина. Он ответил, что некоторые эмоции столь сильны, что их ничто не в силах сдержать.

Роберт не был быстр в ответах или остроумен, он не обладал даром цветисто расточать комплименты. Он был прям, решителен и полон силой желаний, он не скрывал причин своего ко мне внимания. Мне это нравилось: мой темперамент соответствовал такому мужчине, и инстинктивно я чувствовала, что с Робертом достигну того счастья и той полноты чувств, каких у меня до сих пор не было. Выходя замуж за Уолтера, я была девушкой, и с той поры тайные мысли о нарушении супружеской верности не покидали меня, хотя я никогда не изменяла мужу до сей поры. Я желала этого человека так же сильно и яростно, как и он меня. Я могла уверять себя, что он поможет мне избавиться от тоски, однако я была намерена доказать ему, что, завоевав меня, он уже не сможет без меня обойтись. Я представляла себе разочарование и досаду королевы, когда наступит ее размолвка с Робертом. Думаю, что, если она слышала бы наш разговор и видела бы наши лица тогда, она смогла бы убить меня. И это также была одна из причин, по которой я пошла на опасный шаг.

Он предложил мне встречаться тайно. Я знала, чем это грозит, но не испугалась. Я перестала думать об осторожности и вообще перестала думать. Я желала лишь одного: чтобы мы стали любовниками.

Королева в это время танцевала с Кристофером Хэттоном — наилучшим танцором из всех. Они были единственной танцующей парой в зале: все почтительно посторонились — я знала, что королева любит это. Когда танец окончился, все зааплодировали с большим жаром и начали уверять королеву, что она превзошла в ту ночь самою себя.

Томас Хинедж, «бобовый король», провозгласил, что, поскольку королева сегодня танцевала как никогда, он запрещает на некоторое время танцы, поскольку будет кощунством даже ступать на тот паркет, которого касалась нога волшебницы танца.

Я тихо фыркнула: столь неприкрытая лесть всегда изумляла меня. Я бы предположила, что такая проницательная женщина, как Елизавета, должна была бы или пресечь, или высмеять грубого льстеца, если бы не знала, что она всегда воспринимала это как должное, и даже как очевидный факт.

Вместо танцев, сказал наш «бобовый король», мы будем играть в игру под названием «Вопрос-Ответ», и он будет задавать вопросы, а также выбирать тех, кто должен на них отвечать. Когда могущественный дотоле человек поскальзывается, его враги немедленно и неминуемо начинают торжествовать свою победу. Они напомнили мне воронов, ожидающих смерти жертвы. Стоило Роберту попасть в опалу, так все, казалось, принялись травить и унижать его. Однако нужно признать, что редко кто имел столько ярых завистников, как Роберт, потому что редко кто из подданных пользовались такой любовью и вседозволенностью, как Роберт Дадли.