Сесил был напуган тем, что выпад королевы будет осмеян присутствующими иностранными поверенными; а когда император Австрии написал, что он возмущен оскорблениями в адрес своего сына и не желает более, чтобы тот подвергался недостойным нападкам, Елизавета самодовольно усмехнулась и кивнула в ответ.

Очевидно, Роберт в то время чувствовал себя на коне. Я видела его время от времени, и у меня не возникало сомнений, что он очень уверен в своих шансах. Он постоянно пребывал при королеве, часы проводил с нею наедине в ее апартаментах, поэтому неудивительно, что люди вроде миссис Доув верили слухам о королеве и ее фаворите. Но Елизавета не могла забыть случай с Эми Дадли и поэтому медлила.

Когда до нас донеслась весть о том, что другой соискатель ее руки, Эрик Шведский, влюбился самым романтическим образом, Елизавета без конца повторяла со всевозможными колкостями эту историю. Эрик однажды увидел в окрестностях дворца красивую торговку орехами по имени Кэйт и настолько был очарован ею, что женился на ней. Как мило, как трогательно. Похоже на рождественскую сказку. Однако какая удача для торговки Кэйт, что когда-то Елизавета отказала ее возлюбленному! Кэйт должна бы быть столь же благодарна ей, Елизавете, сколь и ему. Мораль же в том, что человек королевских кровей, способный жениться на торговке орехами, вне сомнения, не пара для королевы Англии.

Она любила обсуждать своих поклонников. Часто я сидела возле нее, в то время как она расписывала мне детали предложений, которые ей делались.

— А я все еще девственница, — вздыхала она.

— Я надеюсь, ненадолго, Ваше Величество, — говорила я ей.

— Отчего ты так думаешь?

— Слишком многие ищут этой чести, Мадам. И Вы соизволите, я не сомневаюсь, принять одно из предложений и тем самым сделаете этого мужчину счастливейшим человеком на Земле.

Ее золотистые глаза были полуприкрыты: наверное, она вспомнила «милого Роберта».

С тех пор, как она узнала, что эрцгерцог Чарльз сделал предложение Марии, королеве Шотландской, она постоянно уделяла внимание послу Шотландии сэру Джеймсу Мелвиллу. Она играла для него на музыкальных инструментах, а делала она это очень искусно; она пела в его присутствии и, что у нее получалось превосходнее всего, она танцевала. Она страстно любила танцы и была тонка, легка и несла такое неоспоримое достоинство во всей своей внешности, что в любой компании танцоров была истинной королевой.

Она всегда спрашивала у Мелвилла, как ему понравилось представление, а также не забывала спросить, так ли хороша в искусствах ее соперница, а его хозяйка — королева Мария.

И я, и другие фрейлины не могли удержаться от смеха, когда наблюдали, как бедный Мелвилл боролся между двумя искушениями, стараясь не обидеть свою королеву и вознести похвалу Елизавете. Елизавета заманивала его в ловушку и часто раздражалась на него, поскольку не могла этого сделать настолько глубоко, чтобы он хоть раз признал ее превосходство.

Было удивительно, сколь велико ее тщеславие, но, без сомнения, она была очень тщеславна.

Они с Робертом в этом были крайне схожи. Они оба считали себя непререкаемо превосходящими других людей. Он — всегда уверенный в своем успехе и в том, что преодолеет любое сопротивление (когда он женился, я вспомнила о том, что он обещал сам себе всегда быть хозяином и повелителем), а она — уверенная в своем праве «заказывать музыку».

Между ними были и цель, и препятствие: корона. Она не потерпела бы того, чтобы делиться с кем-либо властью, а он был уверен и смел в своих исканиях — власти ли или этой женщины? Я полагала, что я знала ответ, но знала ли его Елизавета?

Однажды она была в прекрасном настроении. Она тихо улыбалась, пока мы одевали ее — когда я была при дворе, мне поручались кабинет и туалет королевы. Полагаю, ей даже нравилась порой моя дерзость, за которую я уже получила соответствующую репутацию. Когда я заходила слишком далеко, она всегда могла дать мне это понять или ледяным взглядом, или пощечиной, или одним своим очень болезненным щипком, которые она так любила «раздавать» тем, кого она сочла чрезмерно воспользовавшимися ее милостью.

Она улыбалась, тихонько кивала самой себе, и, когда я увидела ее с Робертом, я поняла, что думала она в тот день лишь о нем одном.

Когда секрет ее прекраснодушия стал ясен, никто не в силах был поверить этому.

Она дала всем знать, что настолько печется о благополучии своей шотландской кузины, что самолично выбрала для нее наилучшего жениха, которого можно было иметь. То был человек, кому она отдавала предпочтение, и, кроме того, он уже неоднократно доказывал ей свою преданность. Королева Шотландии будет иметь возможность оценить, насколько высоко ставит ее сама королева Англии: она предлагает ей красивейшего и преданнейшего мужчину во всем Королевстве, предлагает в мужья. Этим человеком был никто иной, как Роберт Дадли.

Впоследствии я слышала, что Роберт, узнав об этом, позволил своему гневу излиться в полной мере. Такой оборот означал полный крах всех его надежд. Ему было известно, что Мария не примет его руки, а то, что его предлагала своей сопернице в мужья сама Елизавета, означало, что королева не намерена выходить за него замуж.

В тот день в апартаментах королевы повисла глубокая тишина. Все затаились и боялись произнести слово. Прошло некоторое время, прежде чем появился стремительно шагавший Роберт. Он оттолкнул плечом нескольких придворных и прямо прошел в ее кабинет; в дальнейшем слышны были их раздраженные голоса, когда они кричали друг на друга.

Сомневаюсь, что когда-либо еще бывала такая сцена между королевой и ее подданным, однако Роберт был не простым подданным, и мы понимали причину его ярости.

Внезапно в кабинете воцарилась тишина, и мы все недоумевали, что именно она означает. Когда Роберт вышел, он не глядел ни на кого, однако вид у него был уверенный. Всем было любопытно, что же произошло между ними. Вскоре это открылось.

Дело было в следующем: недопустима была сама мысль, что королева Шотландии выйдет замуж за простого сына графа. Следовательно, лорду Роберту надо было повысить титул. Елизавета решила наградить его невероятными почестями и присвоить ему титул графа Лейстера и барона Денби — титул, который доныне принадлежал лишь людям королевской крови; графства Кенилворт и Эстел Гроув отныне принадлежали ему.

Все втайне усмехались, так как знали, что, конечно, королева не уступит никому своего «милого Робина». Она собиралась оказать ему почести, и ей показалось удачным сделать это через сватовство к Марии — одновременно она очень тонко и хитро унизила ее.

При дворе все поняли ее хитроумный маневр, однако люди, далекие от двора, могли воспринять его по-иному. Королева сама предложила в мужья королеве Шотландии Роберта Дадли, следовательно, все грязные слухи об ее участии в убийстве Эми Дадли были ложью! Вне сомнения, королева не имела интереса в смерти жены Дадли, поскольку не вышла замуж за него даже тогда, когда имела все возможности, более того, она предложила брак между ним и королевой Шотландии!

Умница королева достигла своей цели. Роберт без лишних сплетен получил почести и титулы, а народ навсегда оставил сплетни об участии королевы в убийстве жены Дадли.

Я присутствовала на церемонии посвящения Роберта. Это была крайне торжественная церемония, которая происходила в Вестминстерском дворце. Редко приходилось мне видеть королеву в столь счастливом настроении. Роберт, конечно же, выглядел великолепно в сверкающем камзоле, атласных панталонах и элегантном серебряном шелковом жабо. Он высоко держал голову: ведь он должен был выйти из этого зала более могущественным и богатым, чем входил в него. Всего несколько дней тому назад, услышав о намерении королевы отослать его в Шотландию, он полагал, что его надежды разрушены. Но теперь ему было известно, что в действительности такого намерения у нее не было и то была лишь уловка, чтобы без лишних осложнений вознаградить его, то было заверение в ее любви, а он боялся ее безразличия.

Елизавета вошла в зал с сияющим лицом: любовь к Роберту преобразила его и сделала почти прекрасным. Перед нею шествовал, неся Меч Королевства, очень высокий и очень юный мужчина, почти мальчик. Мне прошептали на ухо, что то был лорд Дарнли. Я вскользь взглянула на него: мое внимание было всецело приковано к Роберту, хотя, если бы я знала, какую роль он сыграет в моей дальнейшей судьбе, я рассмотрела бы его повнимательнее.

Все взгляды, конечно, были сосредоточены на блистательной паре, на двух главных актерах на сцене. И я была изумлена — так же, как изумлялась этому часто и в прошлом, и в будущем — насколько явно королева выказывает свои чувства к Роберту.

Роберт стоял перед ней коленопреклоненный, и она, застегивая мантию, ко всеобщему изумлению, запустила свои длинные пальцы под ворот и пощекотала ему шею, как будто ее желание прикоснуться к нему было неодолимым.

Я была не единственной, кто заметил это. Я видела, как сэр Джеймс Мелвилл и французский посол обменялись взглядами, и подумала: это будет пересказано всей Европе и Шотландии. Королева Шотландии уже успела заявить о том, что она оскорблена тем, что в мужья ей предложен королевский стремянной, но Елизавета, по-видимому, не обратила на это заявление никакого внимания.

Елизавета, от которой ничто не могло укрыться, обратилась к Мелвиллу с вопросом:

— Послушайте, как вам нравится милорд Лейстер, а? Я чувствую, что вы предпочитаете вашего парня?! — И она кивнула в сторону лорда Дарнли.

Последняя фраза была сказана на шотландском наречии и так развязно, что Мелвилл вздрогнул. Я не поняла тогда смысла намека, но позже догадалась, что она пожелала дать понять Мелвиллу, что ей известно о секретных переговорах, которые велись в отношении брака между Марией Шотландской и лордом Дарнли. Это было вполне характерно для нее: пока она щекотала шею любимого Роберта, она уже обдумывала перспективы этого брака и его последствия.