Наконец Кеннон повернулся к нему, выжидающе выгнув брови. Резкие черты и холодные серые глаза придавали ему сходство с волком. Чтобы казаться красивым, суровому лицу судьи не хватало тепла.

— Ну-с, — произнес он, — что там насчет вчерашнего утопленника? Понадобится расследование?

— Никто не утонул, — ответил Грант. — Жертва — женщина — оказалась жива. Я отнес ее к себе домой и вызвал доктора Линли.

— Вы проявили редкое милосердие.

Грант пожал плечами:

— Я знаком с этой дамой. Ее зовут Вивьен Дюваль.

Имя явно заинтересовало Кеннона.

— Та самая, что отказала вам на балу у Вентуорта?

— Это я отправил ее куда подальше, — возразил Грант со вспышкой раздражения. — Сплетники все безбожно переврали.

Кеннон приподнял черные брови, сардонически хмыкнув:

— Продолжим. Каково состояние мисс Дюваль?

Грант забарабанил пальцами по ручке кресла:

— Вне всякого сомнения, ее пытались убить. Множественные синяки, следы пальцев на шее, не говоря уже об ударе по голове. Линли уверяет, что она поправится… правда, есть одна загвоздка. Она потеряла память и не может предоставить никаких сведений о том, что с ней произошло. Даже не помнит собственного имени.

— Доктор не сказал, когда к ней вернется память и вернется ли вообще?

Грант покачал головой:

— Сие никому не ведомо. И пока расследование не обнаружит каких-либо улик — или к ней не вернется память — ей безопаснее считаться мертвой.

Серые глаза Кеннона понимающе сузились.

— Хотите, чтобы я поручил расследование одному из сыщиков или возьметесь за него сами?

— С вашего разрешения я займусь этим делом сам. — Грант допил кофе и обхватил длинными пальцами кружку, наслаждаясь сохранившимся теплом. — Для начала я хотел бы задать кое-какие вопросы ее бывшему покровителю, лорду Джерарду. Не исключено, что он или другой ревнивый любовник пытался ее задушить. Одному дьяволу известно, сколько у нее отставленных поклонников.

Кеннон сдержанно улыбнулся:

— Я пошлю сотрудника допросить лодочника, который ее нашел, а также всех остальных, кто прошлым вечером переправлял пассажиров вблизи моста Ватерлоо. Вероятно, кто-то видел или слышал что-нибудь, представляющее интерес. Держите меня в курсе расследования. Где будет жить мисс Дюваль тем временем?

Грант внимательно изучал блестящие темные капли, повисшие на стенках кружки. Он постарался придать своему голосу по возможности деловой тон:

— У меня.

— Наверняка у мисс Дюваль есть родственники и друзья, которые могли бы позаботиться о ней.

— Под моей защитой она будет в большей безопасности.

Грант, не моргнув, встретил холодный проницательный взгляд Кеннона. Судья всегда воздерживался от комментариев по поводу личной жизни сыщиков, если она не влияла на их работу. Однако он питал слабость к женщинам и детям и делал все от него зависящее, чтобы оградить их от несправедливости.

После продолжительного неловкого молчания он заговорил:

— Я достаточно хорошо вас знаю, Морган, и… не сомневаюсь, что вы не воспользуетесь ситуацией, в которую попала эта женщина, несмотря на личные обиды.

Грант холодно ответил:

— Не в моих правилах силой навязываться женщинам.

— Я не имел в виду силу, — мягко возразил Кеннон. — Есть другие способы добиться своего… уловки… обольщение.

Подавив искушение посоветовать судье заниматься собственными делами, Грант поднялся и поставил пустую кружку на боковой столик.

— Нет нужды проводить со мной душеспасительные беседы, — проворчал он. — Я не причиню зла мисс Дюваль. Даю вам слово. Не стоит забывать, однако, что она далеко не невинное создание. Она куртизанка. Уловки и обольщение — ее ремесло. Невзирая на потерю памяти, она все та же ночная фея.

С невозмутимым видом Кеннон сложил пальцы домиком и задумчиво уставился на Гранта.

— А мисс Дюваль устраивает такое соглашение?

— Если ей что-нибудь не нравится, пусть катится куда глаза глядят. Никто ее не держит.

— Доведите это до ее сведения.

Проглотив сразу несколько реплик, вертевшихся на языке, Грант склонил голову в знак согласия.

— Что-нибудь еще? — осведомился он с преувеличенной учтивостью, которая граничила с дерзостью.

Кеннон по-прежнему не сводил с него оценивающего взгляда:

— Может, вы объясните мне, что побудило вас приютить мисс Дюваль под своей крышей после всех уверений, что вы не испытываете к ней ничего, кроме неприязни.

— Я никогда не говорил, что испытываю к ней неприязнь, — возразил Грант.

— Бросьте, — последовал мягкий укор. — Вы не скрывали своего возмущения, когда по ее милости ваши косточки перемывали все, кому не лень.

— Будем считать, что мне представился шанс свести счеты. К тому же так проще вести расследование.

Кеннон бросил на него выразительный взгляд:

— Независимо от достоинств этой дамы — или отсутствия таковых — я настаиваю, чтобы вы не давали воли рукам до окончания расследования или пока к ней не вернется память.

Раздосадованный сверх всякой меры, Грант иронично улыбнулся:

— Разве я всегда следую вашим советам?

Кеннон шумно выдохнул и повернулся к своему столу.

— Чертовски жаль, что вы этого не делаете, — проворчал он и махнул рукой, отпуская Гранта.

— Пока, Недотепа, — с напускной беспечностью бросил Грант и усмехнулся, когда кошка удостоила его высокомерным взглядом.

* * *

Парк-лейн, расположенная в центре престижного Мейфэра, представляла собой самый вожделенный в Лондоне адрес. Пронизанная атмосферой богатства и власти, улица была застроена внушительными особняками с колоннами и портиками. Спроектированные с большим размахом здания были предназначены убедить всех и каждого в превосходстве своих обитателей над простыми смертными.

Грант достаточно насмотрелся на интимную жизнь аристократии, чтобы благоговеть перед великолепием Парк-лейн. Представители высшего света имели не меньше слабостей и пороков, чем обычные люди… если не больше. Единственное различие состояло в том, что у первых были почти неограниченные возможности прикрыть свои грешки. Вследствие чего некоторые из них уверовали, что стоят над законами, обязательными для всех остальных. Людей такого сорта Грант отдавал в руки правосудия с особым удовольствием.

Последнего покровителя Вивьен звали Уильям Генри Эллиот, лорд Джерард. В качестве будущего графа Норбьюри его основным занятием было ожидание, пока умрет отец и он унаследует славный титул и значительное состояние. К несчастью для Джерарда, его отец обладал отменным здоровьем и мог еще долго сохранять за собой графство. Тем временем Джерард безудержно предавался развлечениям, удовлетворяя свою страсть к женщинам, выпивке, игре и спорту. Его «соглашение» с Вивьен Дюваль вызвало зависть многих мужчин. Обладание таким красивым и ценным трофеем льстило его самолюбию.

Джерард славился своим необузданным нравом. Не получив желаемого, он устраивал дикие сцены. Хотя считалось, что джентльмен должен относиться к карточным проигрышам достойно, Джерард лгал и изворачивался, отказываясь признавать поражение. Ходили слухи, что он срывает зло на слугах, заслужив репутацию скверного хозяина, и теперь испытывает затруднения с наймом прислуги.

Грант поднялся по ступенькам здания в классическом стиле с портиком, колоннами и скульптурами в нишах. Рукой в перчатке он несколько раз громко ударил в дверь. Массивная створка парадного входа распахнулась, и на пороге появился неприступного вида дворецкий.

— По какому делу, сэр? — осведомился он.

— Передайте лорду Джерарду, что его хочет видеть мистер Морган.

На лице дворецкого промелькнула искорка узнавания, и в голосе зазвучали настороженные нотки.

— Сожалею, сэр, но лорда Джерарда нет дома. Если вы оставите карточку, я позабочусь, чтобы он принял вас позже.

Грант иронично улыбнулся. Фраза «нет дома» была в ходу у дворецких, пытавшихся скрыть то, что хозяин или хозяйка не желает принимать посетителей. Но если Грант собирался кого-либо допросить, вежливые отговорки были последним, что могло его остановить.

— Я не оставляю карточек, — веско заявил он. — Идите и скажите своему хозяину, что пришел мистер Морган. Это не визит вежливости.

Лицо дворецкого оставалось бесстрастным, что не мешало ему прямо-таки излучать неодобрение. Не удостоив Гранта ответом, он оставил его на пороге и исчез в доме. Грант протиснулся внутрь и захлопнул ногой тяжелую дверь. Он стал не спеша оглядывать холл. По периметру помещение опоясывал ряд колонн из белого мрамора, стены были выкрашены в модный оттенок, получивший название «парижского серого». Вверху стены покрывала белая лепнина, поднимавшаяся к высокому потолку. Напротив парадного входа располагалась полукруглая ниша, в которой находилась небольшая фигурка крылатой женщины.

Приблизившись к статуе, Грант потрогал изящное крыло, восхищаясь прекрасной работой.

Появившийся в этот момент дворецкий высокомерно ощетинился:

— Сэр, это часть коллекции римской скульптуры лорда Джерарда.

Грант отступил на шаг и прозаическим тоном заметил:

— Вообще-то греческой. Оригинал находится в афинском Парфеноне.

— Ну… — замялся дворецкий, чувствуя себя уязвленным. — В любом случае трогать это не полагается. Если вы последуете за мной, я провожу вас к лорду Джерарду.

Гранта провели в просторную гостиную со стенами, покрытыми деревянными резными панелями. Выкрашенные в белый и кремовый тона, они образовывали восьмиугольные медальоны, затянутые красным дамастом. Еще более примечательным был потолок с золотым солнцем в центре, от которого расходились выложенные красными и золотыми пластинами лучи. Между окнами с ромбовидными переплетами висели овальные портреты, изображавшие надменные лики пяти графов Норбьюри.

— Хотите выпить, Морган?

Вошедший в комнату лорд Джерард был облачен в расшитый халат из зеленого бархата. Всклокоченные волосы торчали в стороны, мясистое лицо покраснело от обильных возлияний. С бокалом бренди в руке Джерард прошествовал к массивному креслу с подголовником и фигурными ножками и осторожно опустился него. Хотя ему было немногим за тридцать, постоянные излишества наложили отпечаток на его внешность, и он выглядел лет на десять старше. Джерард был среднего роста, ни толстый, ни худой, не красавец, но и не урод. Единственной отличительной чертой в его облике были глаза: маленькие, темные, настороженные.