Девушка подошла к бюро, откинула крышку и достала лист бумаги. Она уже много раз подбирала слова для своего письма, поэтому написала его практически сразу:

«Дорогой Сергей!

Я не могу стать вашей женой. Когда я принимала ваше предложение, я не знала о себе того, что я знаю сейчас. Тогда, в роще, упав с Лиса, я получила серьезную травму, и теперь не могу иметь детей. Я не могу обмануть чаяния вашей семьи и оставить древний род без наследников. Возвращаю вам слово и расторгаю помолвку».

Она подписала письмо, пробежала его еще раз глазами и запечатала. Все было кончено – ее судьба была решена окончательно.

Глава 19

В российское посольство в Лондоне дипломатическая почта доставлялась еженедельно. Фельдъегерь привозил опечатанную сумку из министерства иностранных дел и на следующий день, забрав почту в Санкт-Петербург, отправлялся обратно. Даже с поправкой на зимнюю дорогу через Ревель, письмо от Холи должно было уже прийти еще неделю назад.

«Значит, мне не повезло, – горестно думал Сергей, – была бы беременность – все встало бы на свои места. Мы бы сразу поженились, и я увез бы Холи сюда».

За морем ему действительно стало легче, мысли о Сикорской почти не приходили в голову, а приступы тяжелой, безнадежной тоски стали совсем редкими, но все же не отступили совсем, и князь по-прежнему терзался мыслью, что он стоит на пороге безумия. Спасала только работа. Каждое утро Сергей, переодевшись в солидный добротный сюртук, купленный им на базаре в Санкт-Петербурге, высокие сапоги и мягкую шляпу с широкой тульей, отправлялся в район лондонских доков.

По легенде, которую он придумал для работы, молодой человек представлялся русским купцом, приехавшим в Лондон покупать пароход. Он уже познакомился с некоторыми инженерами и мастерами с верфей, которым рассказывал о своем желании приобрести новое чудо техники, сообщая при этом, что имеет большие сомнения относительно конструкции пароходов. Сергей предлагал деньги за то, что новые знакомые научат его разбираться в паровой технике. Обычно англичане, имеющие весьма скептическое мнение об умственных способностях представителей других национальностей, заламывали сумасшедшие деньги за труд обучать русского купца. Князь соглашался на их условия, но деньги отдавал только за чертежи и подробные рисунки. И теперь каждую неделю фельдъегерь увозил от него объемный запечатанный сверток для тайного советника Вольского.

Однако письмо той, о которой тосковал все это время, Сергей написать не решался. Молодой человек считал, что после того, что ним случилось, он больше не достоин Холи. Но и отказаться от девушки, отпустить ее – тоже было выше его сил. Поэтому он с такой надеждой ждал письма невесты. Но судьба не дала молодому человеку этого шанса. Очередной фельдъегерь привез для него письмо от Вольского, где Николай Александрович сообщал, что его работа высоко оценена самим государем, а по чертежам, переданным на верфи Санкт-Петербурга, уже строится первый опытный двигатель. Теперь заказывать пароход не требовалось, и Сергей сэкономил значительные средства казне. Но это была единственная приятная новость. Холи молчала.

Оставалось всего несколько дней до наступления нового 1817 года. Сергей уже получил приглашение от Долли Ливен присутствовать на балу в русском посольстве.

– В этот раз мой бал затмит даже мероприятия в Карлтон-Хауз, – сообщила графиня, вручая Сергею плотный конверт с пригласительным билетом. – Принц-регент будет здесь, премьер-министр тоже. В Карлтон-хаус они уедут после наступления нового года. Ну и что там будет за торжество?

Ее близкая дружба с принцем-регентом, которую обсуждал весь Лондон, сделала Долли еще красивее: в ее живых, искрящихся умом глазах появился томный блеск, а на белоснежном, с тонким румянцем лице князь теперь часто замечал отсутствующее выражение.

«Похоже, что Долли всерьез влюбилась, – думал тогда он. – Как удивительна жизнь, кто бы мог подумать, что она увлечется таким человеком, как принц Георг».

Сергей пообещал быть на балу, простился с графиней и уже собрался надеть свой заветный сюртук русского купца и поехать на верфи, как молодой озабоченный секретарь окликнул его.

– Ваша светлость, для вас письмо, обычной почтой сегодня принесли. Оно – в канцелярии.

Безумная радость захлестнула Сергея. Холи написала! Она просто не захотела отправлять письмо по дипломатическим каналам, побоялась огласки. Он сбежал по лестнице и вошел в канцелярию – большую квадратную комнату, заставленную шкафами. У окна стоял стол, за которым немолодой регистратор вписывал в книгу полученные письма.

– Алексей Иванович, для меня письмо? – спросил князь.

– Да, ваша светлость, я его отложил, – подтвердил регистратор, указывая на одинокий конверт на краю стола.

Сергей взял конверт в руки и увидел, что его имя написано рукой сестры. Разочарование было таким сильным, что он засунул конверт в карман, не вскрывая. Опять навалилась на сердце давящая тоска, и князю показалось, что безумие вновь подступило вплотную.

«Нужно работать, – подумал он, – только работой я спасусь».

Сергей вышел на улицу и пошел вдоль ограды посольства в надежде найти кэб. Ему повезло – прямо за углом стоял свободный экипаж, и князь велел везти себя в порт, где сегодня назначил встречу самому толковому из своих агентов – молодому инженеру с военной верфи. Зима в Лондоне была, как всегда, мягкой, но сегодня холодный ветер был особенно неприятным, а внутри кэба было достаточно тепло. Молодой человек откинулся на подушки и закрыл глаза, и тут же из теплой черноты перед ним появилось лицо Холи. Она была такой, какой он видел ее в последний раз на их помолвке – в ослепительно-белом шелковом платье с широкой полосой вытканных фестонами кружев вокруг низкого выреза, открывающего нежную грудь. Невеста улыбнулась ему и сказала:

– Отпускаю тебя.

Она повторила это еще дважды. Видение было таким ярким, что Сергей тут же открыл глаза, ожидая, что увидит девушку в экипаже, но он был один. Однако черная тоска, накрывшая его в посольстве, отступила, на душе сделалось легко и весело. Этого чувства свободы не было уже давно, молодой человек даже забыл, что это такое. Он вздохнул полной грудью, не понимая, откуда такое облегчение. Сергей снова чувствовал себя молодым, здоровым и полным сил. Вернулась и былая уверенность в том, что они с Холи будут счастливы.

«Не беда, что она не пишет, – подумал князь, – сегодня же напишу сам, ведь фельдъегерь уедет только завтра».

К Сергею вернулось хорошее настроение, он даже остановил кэб, не доезжая до порта, чтобы пройтись и подышать полной грудью. Назначенное свидание тоже оказалось плодотворным. Князь возвращался в посольство с подробными расчетами новейшей паровой машины. Он вошел в свою квартиру при посольстве и, положив расчеты на стол, сбросил тяжелый сюртук. Рука скользнула по его борту, и под пальцами молодой человек нащупал ребро конверта.

«Письмо Софи, – вспомнил он, – нужно прочитать его».

Передав сюртук камердинеру-англичанину, служившему у него уже больше двух лет, Сергей в рубашке и жилете прошел в свой кабинет. Хорошо зная его привычки, Джек развел огонь в камине и зажег свечи на столе. Князь сел в кресло и сломал печать на конверте. Письмо сестры оказалось на удивление коротким. Она писала:

«Серж! Приезжай, как только сможешь. Все очень плохо. Боюсь, что ты можешь и не успеть. Софи».

За скупыми строчками сквозило отчаяние. Это было так не похоже на его сильную и энергичную сестру. Следовало ехать немедленно. Порадовавшись, что сегодня он получил такие важные документы, что можно на время оставить работу, Сергей запечатал пакет для Вольского, написал прошение об отпуске по семейным обстоятельствам на имя графа Ливена и положил перед собой чистый лист бумаги. Он, наконец, был готов написать Холи. Чувства, которые прорвали все барьеры и теперь весенним садом цвели в его душе, рвались на бумагу, но молодой человек сминал один лист за другим. Все выходило не так. То получалось слишком сухо, то слишком страстно, он никак не мог нащупать верный тон. Только с пятой попытки получилось короткое письмецо, которое Сергей счел приемлемым. Да, это было то, что нужно. Он перечел письмо и запечатал своей печатью. Самое большее через десять дней невеста получит это письмо и, возможно, тонкая корочка льда, которая легла между ними, растает. Князь очень надеялся на это. Но сейчас его звал долг.

Передав пакет, предназначенный для Вольского, и письмо к невесте лично в руки графа Ливена, Сергей договорился об отпуске и отправился в порт. Корабль, отплывающий в Кале, заканчивал погрузку, и его капитан пообещал подождать еще одного пассажира. Князь вернулся домой, быстро собрал вещи и, объявив камердинеру, что отправляет его в отпуск на три месяца, выдал Джеку деньги. Все дела в Лондоне были завершены, и Сергей уже был мыслями на озере Комо. Письмо сестры не оставляло надежд, но он, по детской привычке, все-таки надеялся, что с родителями все будет хорошо.

Спустя сутки, наняв в Кале почтовую карету, Сергей отправился в Брюссель. Он останавливался в гостиницах раз в трое суток, чтобы хотя бы одну ночь провести лежа, все остальное время он трясся в экипажах, уговаривая кучеров ехать и по ночам. Но все равно – лошади могли бежать только так, как бегают лошади, поэтому путь до озера Комо занял почти двадцать пять дней. Усталый, обросший, в мятой одежде, он, наконец, вышел из почтовой кареты у ворот виллы, где жили его родители, и по траурному венку на калитке понял, что он все равно опоздал. Князь Иван Курский скончался за четыре дня до приезда сына, а его жена, сломленная горем, сама находилась на грани жизни и смерти.

– Серж, болезнь развивалась молниеносно, – рассказывала брату Софи, – хотя доктор Шмитц предупредил меня, что папа безнадежен, внешне тот был таким же, как всегда. Он много гулял, хорошо себя чувствовал, увлекся садоводством, те клумбы, мимо которых ты шел от калитки, посадил отец. Но полтора месяца назад все резко изменилось. Он начал таять, а последние дни задыхался так, что на это было страшно смотреть. То, что господь забрал папа к себе, стало благом для него…