Марта Таро - Мой талисман

– Меня учила миледи, – уже свободнее ответила девушка, – она говорила, что я – хорошая ученица. Я не только говорю, но и пишу по-русски.

Они подошли к столу, и Генриетта с радостью увидела, что осталось всего два незанятых места рядом.

«Ники будет сидеть около меня, и, может быть, я смогу поговорить с ним, – размечталась она. – Я не стану говорить прямо, только намекну, если смогу, чтобы не смущать его».

Князь Алексей провозгласил тост за жениха и невесту, все начали радостно чокаться, и Генриетта почувствовала, как пальцы Николая прижались к ее руке, обнимающей ножку бокала. Девушка подняла на него глаза и наткнулась на теплый взгляд. Он смотрел на нее так же, как тогда в Лондоне.

– Вы рады за моего брата? – спросил он. – Натали прекрасная девушка, ему пора обрести семейное счастье.

– А вам, ведь вы старший из братьев? – боясь собственной смелости, спросила Генриетта. – У нас обычно сначала женится старший брат.

– У нас все по-другому, – мрачнея, заметил Черкасский, – по крайней мере, в моей семье.

– Простите, я неудачно спросила, это, наверное, от незнания языка, – испугалась Генриетта.

Она прокляла себя за прямолинейность, теперь настроение у Николая будет испорчено, и он отвернется от нее. К счастью, этого не произошло. Черкасский взял себя в руки и начал с ней ни к чему не обязывающий разговор об архитектуре Санкт-Петербурга и Парижа.

«Вот так мы и дотянем до конца обеда, – подумала Генриетта, – а потом он покинет меня и больше не посмотрит в мою сторону. Нужно заинтересовать его, напомнить о тех вечерах в Лондоне, когда я пела для него одного».

– Вы помните музыкальный салон на Аппер-Брук-стрит? – тихо спросила она.

– Конечно, помню. Вы так пели тогда, что, казалось, ангелы спускаются с неба, – чуть кашлянув, ответил князь Николай. – Я вспоминал эти вечера в самые трудные минуты, когда казалось, что жизнь черна как угольная яма.

– И я вспоминала, ведь так, как слушали вы, меня никто никогда не слушал, – призналась девушка, – я не знала отца, но я думаю, что он слушал бы меня так же.

– Отец, – сказал князь, опуская голову, и Генриетте показалось, что она услышала горькие нотки в его голосе. – Он гордился бы такой дочерью, если бы мог видеть вас.

– Спасибо, – кивнула девушка и, посмотрев прямо в лицо собеседника, сказала: – Только я не хотела бы, чтобы вы были моим отцом.

– Почему? – удивился тот, но Генриетта заметила радость, мелькнувшую в больших ореховых глазах князя. – Мне казалось, что мы подружились в Лондоне год назад.

– Я любила бы отца по-другому, – призналась девушка.

– А меня? – Николай спросил это так тихо, что Генриетте показалось, что она догадалась по губам, а не услышала эти слова.

«Что сказать? Признаться? – испугалась девушка. – Но он подумает, что я распущенная и нескромная».

Она разрывалась между желанием открыть свои чувства и страхом потерять того, о ком грезила все это время. Генриетта подняла глаза на князя, не зная, что ответить, и, не отрываясь, смотрела на него.

«Пойми сам, – мысленно умоляла она, – не заставляй меня на глазах у всей семьи объясняться тебе в любви».

И ее призыв дошел до собеседника. Девушка и не подозревала, что на ее подвижном лице отражаются все чувства, которые она испытывает. Смущение, робость и любовь, которую уже нельзя было скрыть, ясно читались в ее аквамариновых глазах. Николай улыбнулся и промолчал. В отличие от своей собеседницы, он видел, как сами хозяева и гости Черкасских искоса поглядывают в их сторону, но не привлекают занятую друг другом пару к общему разговору.

«Похоже, все уже ждут, что мы сейчас объяснимся, – подумал он. – Да я был бы счастлив, если бы не безумие отца».

Теперь, когда брат, зная все о том, что случилось с их отцом, собирался жениться, Николай уже не так категорично относился к своим словам, сказанным в доме кузена в Лондоне, о том, что ему нельзя иметь семью. Он устал быть одиноким, и Генриетта права – те вечера, когда она пела, принесли облегчение его измученной душе. Ее нежный серебристый голос уносил Николая в волшебную страну, где все и всегда счастливы, а его печаль отступала. Он так привязался к Генриетте, что не хотел покидать Лондон. Только приказав себе уехать, ничего не пообещав и ничего не спрашивая, он счел, что выполнил свой долг. И вот теперь эта дивная девушка, превратившаяся за год во взрослую красавицу, сидела рядом и смотрела на него полными любви глазами. Почувствовав, что у него больше нет сил сопротивляться, Николай уже открыл рот, чтобы признаться в своих чувствах, но в этот момент хозяева поднялись из-за стола, показывая, что обед окончен.

– Пройдемте в гостиную, – предложила княгиня. – Я надеюсь, что Генриетта споет нам, а мужчины, если хотят, могут сыграть в карты.

Но желающих играть в карты не оказалось. Женихи устроились рядом со своими невестами, Алексей сел на ручку кресла своей жены, а Николай подвел Генриетту к фортепьяно и стал рядом, опершись на крышку.

– Может быть, вы будете переворачивать мне ноты? – робко спросила девушка.

– Буду счастлив, – ответил он, усаживаясь на длинную, обитую бархатом банкетку рядом с ней.

– Что вам спеть? – так же тихо спросила Генриетта. Она хотела только одного – воскресить в памяти любимого мужчины те моменты единения, которые давала им музыка. – Я разучивала для показа в Большом театре оперы Россини. Мне переложили их партитуры для драматического сопрано.

– Нет, спойте то, что пели в Лондоне. Помните, французские песни? – возразил Николай.

– Я могу их сыграть, но здесь приготовлены другие ноты, – шепнула девушка. – Что вы будете переворачивать?

– Вы пойте, – попросил он, решив, что даже под дулом пистолета не встанет с банкетки, где она так близка, что он даже чувствует ее бедро через тонкий шелк платья.

Генриетта взяла первые аккорды и запела. Николай смотрел на ее изящную головку в золотисто-рыжеватых локонах и, увидев чуть заметный кивок, перевернул страницу нот. Все снова вернулось на год назад. Только он уже не мог сбежать, спрятаться за своей бедой. Он должен был объясниться с девушкой, которой дал надежду. Генриетта допела песню, зрители восторженно захлопали, а Николай, наклонившись к певице, тихо сказал:

– Дайте мне три дня, я решу одну свою проблему, и все скажу.

– Хорошо, – прошептала Генриетта.

Она спела еще несколько французских песен, а потом арии из опер Россини, которые разучивала по указанию графини Печерской, собиравшейся представить ее в Большом театре. Наконец, девушка закрыла крышку фортепиано и поднялась.

– Я пойду к тете, – тихо сказала она Николаю. – Она бросает на меня озабоченные взгляды, нужно ее успокоить. Я пока ничего ей не скажу.

– Делайте так, как считаете нужным, я поговорю с вами обеими через три дня.

Но княгиня Черкасская внесла свои коррективы в их планы. Когда гости начали собираться домой, она объявила, что завтра они с мужем, Натали Белозеровой и ее женихом уезжают в Москву. Ольгу, которая не могла оставить службу при дворе, оставляли в Санкт-Петербурге на попечение Луизы, занимавшейся магазином.

– Генриетта, ты поедешь с нами? – спросила Катя, – Лизе скоро рожать, если ты хочешь показаться в Большом театре, то нужно ехать сейчас.

Это был неожиданный удар. Но и отказаться от поездки девушка не могла. Графиня Печерская так много сделала, чтобы уговорить дирекцию театра послушать Генриетту. Она всем объявила, что девушка – ее ученица, а это было равносильно диплому лучшей оперной школы, ведь Кассандра Молибрани была звездой европейской оперы. Княгиня смотрела на Генриетту, ожидая ответа, и девушка кивнула:

– Да, если я вас не стесню, – пролепетала она. – Графиня ждала меня еще месяц назад, мы задержались из-за платьев.

– Да, я долго собирала заказ, – подтвердила Луиза де Гримон.

– Сергей, вы так и не вырветесь в Москву на помолвку вашей племянницы? – спросила Катя, поворачиваясь к Курскому. – Вы говорили, что в министерстве вас не отпустят.

– Я выеду на день позже, – ответил князь, и Катя успела заметить удивленный взгляд Ольги, для девушки это решение было таким же неожиданным, как и для нее самой.

– А я выеду через три дня, – присоединился к разговору Николай Черкасский.

Он увидел, как просияло лицо Генриетты, и обрадовался. Эта прекрасная девушка любила его первой трогательной любовью. Такой подарок судьбы еще следовало заслужить. Нельзя было испортить этому нежному созданию жизнь. Нужно было окончательно разобраться в своих проблемах и принять единственно верное решение. Он должен был узнать правду о себе. И это ему могла сказать только одна женщина – любимица императора, предсказывающая ему будущее, Екатерина Татаринова.

Первым из гостей откланялся князь Курский. Ольга пошла его провожать, а хозяева прощались с кузенами. Все, старательно отводя глаза, дали пару минут жениху и невесте, которые не могли оторваться друг от друга, а потом Никита и Николай отправились в вестибюль.

– Ты, похоже, тоже переменил свое мнение относительно женитьбы, – весело сказал Никита, толкнув брата в бок.

– Мое мнение будет зависеть от того, что мне завтра скажет Татаринова, – сказал Николай.

– Господи, ты поедешь к этой ведьме? – изумился его брат. – Да ты знаешь, что про нее рассказывают?

– Мне все равно, что про нее говорят, мне нужно узнать правду о безумии отца и о том, что ждет меня, – твердо ответил Николай. – Я должен все понять!

– Возьми меня с собой, – прозвучал за их спинами взволнованный голос.

Из-за колонны выступила Ольга. Она прижимала к груди руки и умоляюще смотрела на кузена. Увидев, что он колеблется, она тихо добавила:

– Для меня это вопрос жизни и смерти.

Сегодня императрица выбрала для посещения приют для девочек. Елизавета Алексеевна ездила в него чаще других, она нежно относилась к воспитанницам, особенно к самым маленьким, и все фрейлины понимали, что это связано с воспоминанием о ее собственных дочерях, умерших совсем маленькими. Государыня сидела в кресле посередине большой комнаты, а около ее ног маленькие девочки играли с подаренными сегодня куклами. Около Елизаветы Алексеевны стояли Варвара Туркестанова и Катрин Загряжская. Ольга и Роксана Струдза, которые раздавали подарки девочкам постарше, заглянули в комнату и, увидев нежно-грустное лицо императрицы, нерешительно остановились в дверях.