Душ, однако, ее нисколько не освежил, наоборот, она почувствовала, что падает с ног от усталости. «Выпью кофе и лягу спать», — решила Женя и побрела в кухню.

Мать ждала за столом. На скатерти красовалось блюдо, полное пышных, румяных пирожков, и две чашки дымящегося кофе. Женя надкусила пирожок, глотнула обжигающую, ароматную жидкость и ощутила полное блаженство.

— Ты меня вернула к жизни, — пошутила она, обращаясь к матери.

Та в ответ даже не улыбнулась.

— Я тебя слушаю. — Тон ее был серьезным и требовательным.

Женя беззаботно пожала плечами.

— Ну что я могу тебе рассказать? Он давно мне нравится, я ему тоже. — Она взяла еще пирожок.

— Давно — это как?

— С самого первого дня в хоре. Он классный, непохожий на других. Мне с ним очень хорошо.

— В постели?

Женя дернулась — и едва не вылила кофе.

— Ма, зачем ты так?

— Затем, что ты выглядишь как выжатый лимон. У тебя круги под глазами и щеки ввалились. Так бывает после медового месяца.

— После медового месяца вовсе не выглядят как выжатый лимон, — возразила Женя.

— Ошибаешься. Я сама была молодая и отлично все помню. Он… этот парень… он что, имеет богатый сексуальный опыт?

— Ничуть. — Женя весело рассмеялась. — Совсем наоборот. Скорее, он полный профан.

— Тогда, прости, я не пойму, откуда взялась такая страсть? — Мать отхлебнула из чашки и поморщилась.

— А вдруг это любовь с первого взгляда? Как тебе такая гипотеза? — Женя, продолжая улыбаться, пристально смотрела на Ольгу Арнольдовну.

Та покачала головой.

— Не верю я этому.

— А чему веришь?

— Ну… положим… существует влечение, счастливое совпадение физических данных.

— Разве это плохо?

— Неплохо. Даже хорошо. На первых порах. Но только — на первых. Потому что страсть имеет свойство угасать, и тогда становится необходимым другое совпадение — совпадение душ. А для этого недостаточно знать друг друга три дня.

Женя вдруг вспомнила слова Женьки: «Сомневаюсь, что у меня есть душа». Зачем он так говорил? Не для того ли, чтобы не допустить ее до своей души, уберечь от вторжения собственный внутренний мир?

Ольга Арнольдовна смотрела на дочь выжидающе.

— Молчишь? Значит, понимаешь, что я права.

— Ма. — Женя отодвинула от себя чашку. — Постарайся не обидеться на то, что я сейчас скажу. Мне… все равно, права ты или нет, я останусь при своем мнении.

— Но ты не должна тратить на него столько времени!

— Должна. Столько, сколько он захочет.

— Господи, Женюся, ты, похоже, потеряла голову! Иначе твое поведение не объяснить.

— Вот и не объясняй. Спасибо за завтрак. Я пошла спать. — Женя, не дожидаясь ответной реплики матери, убрала чашку в раковину и вышла из кухни.

Очутившись у себя в комнате, она быстро разобрала диван — и улеглась, предварительно поставив будильник на три. На этот раз сны ее не атаковали — видимо, организм настолько утомился, что полностью выключил мозг. Женя проснулась точно по звонку. Ополоснула под краном лицо и засела за американскую монографию. В мыслях у нее крутился один и тот же навязчивый вопрос — как быть со Столбовым? Позвонить ему в семь из дома она не сможет. Звякнуть с сотового? Но на завтра договариваться все равно бессмысленно — за три часа она ничего толком не сделает.

«Позвоню с Пушки, скажу, что очень устала. Попрошу перенести консультацию на послезавтра», — решила, наконец, Женя.

Время неслось стремительно и неумолимо: не успела она оглянуться, как стрелки уже показывали без четверти шесть. Женя захлопнула книгу и начала одеваться.

На пороге появилась мать.

— Уже уходишь?

— Да, мне пора.

— Ты же ничего не успела!

— Завтра докончу. Не поеду на занятия.

— И тебе не совестно перед профессором?

— Ма, мы уже обо всем договорились. — Женя вышла в прихожую и принялась натягивать перед зеркалом шапочку.

Ольга Арнольдовна стояла за ее спиной, как страж.

— Когда ты вернешься?

— К девяти. Или к десяти. Максимум — к одиннадцати.

— Что можно делать на улице столько времени?

Женя обернулась и посмотрела на мать.

— А ты предлагаешь позвать его сюда?

Та поспешно замахала руками.

— Нет, нет, ни в коем случае!

— Ну вот, и нечего спрашивать. Пока. — Женя, уже полностью готовая, помахала Ольге Арнольдовне рукой и скрылась за дверью.

По дороге ей в голову пришла мысль, что она так и не обменялась с Женькой мобильными номерами. Мало ли, какая может выйти нестыковка? «Как только увижу его, сразу спрошу», — решила она.

Женька прогуливался у памятника Пушкину взад-вперед, несмотря на то, что до семи оставалось еще десять минут. Женя незаметно подошла сзади и закрыла ему глаза ладонями.

— Угадай, кто?

Он обернулся и сходу заключил ее в объятия.

— Я почему-то думал, что ты не придешь.

— Я похожа на лгунью? — Женя обиженно похлопала ресницами.

— Ты похожа на сон, — серьезно проговорил Женька. — И мне бы не хотелось просыпаться.

— Не просыпайся. Только скажи, куда мы пойдем. Холодно стоять на месте.

— Скоро тебе станет жарко, — пообещал он. — Поехали в парк Горького.

— Что мы там будем делать?

— Кататься на коньках. Умеешь?

Женя глянула на него в изумлении.

— Ты серьезно?

— Вполне.

— Но у нас же нет коньков.

— Ну и что? Возьмем напрокат.

— Да я сто лет не каталась! Я себе нос расквашу.

— Не расквасишь. Я тебе, так и быть, помогу.

— Ну идем. — Она кивнула.

Они вошли в метро и доехали до Парка Культуры. Отстояли очередь, взяли напрокат коньки. Женька помог Жене зашнуровать высокие ботинки.

Лед переливался под лучами прожектора. Играла музыка. Жене показалось, что она вновь стала девочкой. Так легко и беззаботно ей бывало лишь в детстве, до того момента, когда ушел отец. Сначала она скользила довольно робко, потом приноровилась и даже стала закручивать лихие пируэты. Женька на коньках держался мастерски, как на ногах. Он возил Женю за руки по льду, кружил ее, как волчок, ловко подхватывал, если она спотыкалась. Они прокатались два часа кряду и не заметили, как прошло время. В конце концов, Женя заехала в сугроб, звонко взвизгнула и упала навзничь, раскинув руки. Было не больно, а мягко. Над головой медово сияла полная луна. Женька тоже опустился рядом. Обычно бледное лицо его слегка порозовело, глаза блестели. Женя взяла его за руку.

— Я все-таки тебя люблю. Это точно.

Он наклонился к ней, она думала, чтобы поцеловать. Но он не поцеловал, а проговорил, пристально глядя ей в лицо:

— Если любишь, поехали ко мне.

— Так сразу? Неловко как-то.

— Глупости. Поехали.

— А ты с кем живешь, с родителями?

— С матерью.

— А отец? Ушел?

— Его и не было никогда, — небрежно проговорил Женька. — Идем, пожалуйста. Я тебя прошу.

Женя вдруг вспомнила, что так и не позвонила Столбовому, но теперь ей было все равно. Она нисколько не расстроилась. Потом, все потом, не сейчас. Сейчас главное — это Женька. Главное, что он зовет ее, говорит «пожалуйста», и в глазах его страсть. Та самая, что кипит внутри нее самой, прогоняя прочь остальные мысли, делая малозначительным и ненужным все, чем она жила до сих пор.

— Хорошо, поехали.

Он помог ей подняться, бережно отряхнул со всех сторон, за руку довез до павильона, усадил на лавочку, снял коньки. Женя чувствовала себя настоящей королевой. Ей вдруг пришла в голову забавная мысль.

— Женька, а вдруг мы родились в один день?

Он глянул на нее, стоя на коленях с ботинком в руке.

— Вряд ли.

— Ну все-таки. У меня день рождения семнадцатого августа. А у тебя?

— Седьмого сентября.

Женя разочарованно качнула головой.

— Чуть-чуть не совпало. И сколько тебе стукнуло? Двадцать один?

— Двадцать.

— Так ты еще и младше. — Она посмотрела на него с нежностью.

— Какое это имеет значение? — недовольно произнес Женька, поднимаясь на ноги.

— Ты прав, никакого.

Он пошел сдавать коньки. Женя осталась сидеть на лавочке, ноги с непривычки ломило, но от утренней усталости не было и следа. «Хорошо, что я выспалась», — подумала она с удовольствием.

Минут через десять Женька вернулся.

— Все, пошли.

— К тебе далеко ехать?

— Прилично.

Женя с тревогой глянула на часы. Была уже половина десятого.

— Когда ж я домой-то вернусь?

Он посмотрел на нее с недоумением.

— А зачем тебе возвращаться? Останешься у меня до утра.

Женя представила себе, как будет объясняться с матерью, и грустно улыбнулась.

— Ты чего? — встревожился Женька. — Не хочешь ехать?

— Хочу, хочу, успокойся. Просто, у меня тоже есть мать. Она не любит, когда я не ночую дома.

— А тебе не плевать, что она любит и не любит?

— Нет, — тихо и горячо проговорила Женя. — Мне ее жалко. Мы одни друг у друга. И не надо о ней в таком тоне.

— Ладно, — произнес он безразлично.

Застегнул куртку и пошел к выходу. Женя встала и на негнущихся ногах последовала за ним. В одно мгновение она словно спустилась с небес на землю. И как только уживаются в Женьке эта трогательная нежность, заботливость, с которой он минуту назад ухаживал за ней, и моментальное колючее отчуждение в случае, если их мнения расходятся?

«Мне придется всегда и во всем поддакивать ему, — думала Женя с обреченностью. — Иначе нам не сладить. Но ведь это ужасно — постоянно подлаживаться под кого-то!»

Женька на ходу обернулся.

— Женя, нам на троллейбус. Давай быстрей.