Женя молча кивнула. Люба накинула на плечо сумочку, подхватила чемодан и вышла.

«Неужели, теперь она так и будет дуться? — с горечью подумала Женя, доставая из шкафа верхнюю одежду. — Как это глупо. Глупо и не по-дружески».

Через пять минут зашел Женька.

— Ты готова?

— Да.

— Тогда идем.

Они взяли вещи, заперли номер и спустились в общежитский двор. Большинство мест в автобусе уже было занято. Женька прошелся по салону и в самом хвосте обернулся и помахал Жене рукой.

— Сюда.

Она протиснулась мимо девчонок, мимо Любки, старательно глядевшей в окно, мимо Санька — тот уткнулся в какую-то газету. В последнем, длинном ряду уже сидели Владик Сидоренко, Вовка Егоров и Глеб Сташук. Все трое, точно по команде, уставились на Женю. Женька помог ей забраться на высокую ступеньку, сам сел между ней и Сташуком.

— Тебе удобно?

— Нормально. Только эти… чего они смотрят? — Женя кивнула в сторону ребят.

— Сейчас перестанут, — спокойно проговорил он и оказался прав.

Через минуту парни уже вполголоса переговаривались между собой, начисто позабыв о находящейся по соседству скандальной паре.

— Все на месте? — спросил Лось в микрофон.

— Все! — заревели хористы.

— Едем.

Автобус мягко тронулся. Женька обнял Женю и потихоньку привлек ее к себе.

— Как ты? Устала?

Она помотала головой и счастливо засмеялась.

— Нет. Мне очень хорошо. А ты не устал? Ты ведь вовсе не спал всю ночь.

— Я привык мало спать. Мне на работу к шести, вставать приходится в пять утра.

— Это на почту? — осторожно поинтересовалась Женя.

Он кивнул.

— Жень, а почему ты там работаешь? Столько мест есть нормальных.

— А это что, ненормальное, что ли? — Женька пожал плечами. — Меня оно устраивает. Относил свое, и весь день свободен. А главное, голову не нужно напрягать.

— Для тебя это главное?

— Да.

— А почему ты не пошел никуда учиться после школы?

— Пошел. В колледж. — Его лицо приняло пренебрежительное выражение. — Напрасная трата времени.

— Да почему? — удивилась Женя.

— Потому что мне учиться противопоказано. Я — умственно отсталый. Если тебя это напрягает, можешь пересесть, там впереди есть свободное место. Одно. — Тон Женьки стал откровенно вызывающим, взгляд из доброжелательного превратился в колючий.

Женя почувствовала, что наступила на больную мозоль.

— Перестань, — попросила она мягко. — Ничего меня не напрягает. Я просто спросила. Просто, из любопытства.

— Никогда не говори со мной ни о учебе, ни о работе. Я этого не переношу. — Женька продолжал щетиниться, точно рассерженный еж.

— Ладно, не буду. Только… — Женя едва заметно улыбнулась. — Только о чем же тогда нам говорить?

— Я вообще больше люблю молчать, — категорично произнес он.

— Хорошо, молчи.

Они посидели минут пять, ни слова больше не говоря друг другу. Затем Женька обнял Женю покрепче, придвинулся к ее уху и шепотом спросил:

— Обиделась?

— Зачем? — она усмехнулась. — На дураков не обижаются. Ты ведь именно таким хочешь казаться?

— Почему казаться?

— Потому что на самом деле ты вовсе не дурак, и оба мы об этом отлично знаем.

— Жень. — Он осторожно провел пальцами по ее щеке. — Ты, хочешь, поспи. Облокотись на меня. Ехать долго.

— О’кей. — Она прислонила голову к его плечу и затихла.

Автобус мерно покачивался на рессорах. В салоне было тепло, даже душновато. Из динамиков лилась приглушенная музыка. Вскоре Женю действительно начала одолевать дремота. В полусне она почувствовала, как сверху на нее клонится отяжелевшая голова Женьки — кажется, тот тоже не выдержал и уснул. Потом явь и вовсе стала уплывать, а на ее месте возникли клочковатые видения, меняющиеся стремительно, как в калейдоскопе. Жене казалось, что они с Женькой проснулись и целуются на виду у всего автобуса. Она вздрогнула и приоткрыла глаза — но ничего такого не было: Женька мирно спал, касаясь виском ее виска. Да и большинство пассажиров автобуса дремали, укачанные длительной дорогой. Женя успокоилась, устроилась поудобней и снова провалилась в сладкое небытие.

Потом автобус вдруг резко встал. Послышался отдаленный шум, голоса. Затем кто-то громко произнес над самым Жениным ухом:

— Эй, Ромео и Джульетта! Приехали!

— Уже? Так быстро? — Женя потянулась и с улыбкой посмотрела на слегка ошалевшего со сна Женьку.

Тот потряс головой, стараясь сбросить с себя одурь.

— Между прочим, я тебя во сне видела.

— А я тебя. Мне снилось, что мы… — Он, не договорив, усмехнулся.

Автобус стремительно пустел.

— Может, останемся здесь? — неожиданно предложил Женька. — Ну ее, эту экскурсию.

— Да ты что? — Женя решительно поднялась с кресла. — Нет, надо идти.

Он нехотя встал и зашагал к выходу. Она шла за ним, чувствуя, как ее непреодолимо тянет дотронуться до него, хотя бы взять за руку. Ей Богу, если бы не здравый смысл и стыд, она бы и верно готова была бы остаться в автобусе, в надежном укрытии за высокими спинками кресел.

Женька спрыгнул с подножки и подхватил Женю в охапку, не опуская на землю. Она, смеясь, пыталась освободиться, и не могла.

— Вот глупый! Тебе ж тяжело. Я много вешу.

— Не больше, чем ценные бандероли.

Женя поняла, откуда у него эти стальные бицепсы.

— Все равно, поставь на место!

— Так и быть. — Он, наконец, разжал руки, и она коснулась ботинками асфальта.

Над головой по-прежнему висело серо-багровое небо, вокруг был невероятный простор. Вдалеке мрачно чернел контур Петропавловки. На фоне черно-белой гаммы ярким пятном выделялась туристическая группа, и особенно экскурсовод в ядовито желтой шапочке.

— Граждане, поскольку у нас всего полтора часа, экскурсия обзорная. В крепость заходить мы не будем, только постоим у ворот. Я расскажу о тех, кто томился в этих застенках.

— А то мы сами не знаем, — недовольно проговорил Женька. — Кому вообще нужны эти экскурсоводы?

— Ты не прав. — Женя взяла его под руку. — Идем, послушаем.

Они догнали группу, от которой прилично отстали и остановились чуть поодаль от остальных.

— Крепость была заложена шестнадцатого мая тысяча семьсот третьего года на острове Люст-Эланд в дельте Невы. Она предназначалась для защиты земель, отвоеванных в ходе Северной войны со Швецией. Крепость строилась по плану, составленному при участии самого Петра. Согласно правилам… — Женя рассеянно смотрела на желтоголовую экскурсоводшу и думала, что она ужасно похожа на попугая — такая же маленькая и пестрая, с такими же крохотными блестящими глазками. И говорит так же быстро, неразборчиво, налегая на шипящие.

— …В тысяча семьсот двенадцатом году на месте деревянной церкви Трезини заложили каменный собор. При жизни Петра возвели колокольню с высоким шпилем…

Женька сзади легонько потянул Женю за рукав. Она обернулась.

— Ты что?

— Ничего. — Он глянул на нее невозмутимо и одновременно хитро.

— Ну и не мешай. — Женя хотела отвернуться обратно к экскурсоводу.

В ту же секунду Женька неожиданно сделал ей подсечку и усадил в снег.

— Ты с ума сошел? — Она глядела на него с изумлением.

— Мне просто скучно. Вставай, давай. — Он подал ей руку.

Женя, поколебавшись, уцепилась за нее, но вместо того, чтобы помочь подняться, Женька снова толкнул ее в сугроб.

— Ладно. — Она показала ему кулак и встала на ноги, отряхивая пальто. — Сейчас узнаешь, где раки зимуют.

Он, улыбаясь, ждал.

— На твоем месте я бы спасалась бегством. — Женя приблизилась к нему и обеими ладонями толкнула в плечо, однако Женька даже не покачнулся.

— Слабачка ты.

— Сам слабак! — Она толкнула сильней, он перехватил ее руку. Они весело завозились, пытаясь повалить другого на землю.

Те из группы, кто стояли сзади, начали оглядываться.

— Ребята, вы спятили? Мешаете слушать! Как маленькие!

— Все. — Женя решительно увернулась от Женьки и поправила сбившийся на бок шарф. — Все, прекрати. Стыдно.

— Давай отойдем подальше.

— Не буду я никуда отходить, мне не тринадцать лет.

Он обнял ее сзади, прижал к себе.

— Ладно, будем так стоять.

Женя хотела воспротивиться, но внезапно почувствовала, что не может и пальцем шевельнуть от охватившего ее сладкого томления. Все остальное стало ей безразлично. Пусть ее считают сумасшедшей и бессовестной — ей сейчас не до экскурсии.

— Правда, уйдем, — полушепотом проговорила она, оборачивая к Женьке загоревшееся лицо.

— Они потихоньку покинули место, где стояла группа, и свернули за угол. Их точно кинуло друг другу в объятия. Это была настоящая страсть, дикая и необузданная, неподдающаяся контролю разума. В ней не было романтики, лишь животная сила, лишь иступленная ненасытность. Губы болели сладкой болью, тело мучительно ныло. Когда бы не зима, не пятнадцатиградусный мороз, они, не задумываясь, юркнули бы в первый попавшийся закуток…

…Женя пришла в себя и ужаснулась. Нет, не может быть! Это не она стоит тут, посреди улицы, белым днем — и целуется до самозабвения, почти до обморока. Откуда на нее свалилось это помешательство? Эта постыдная, порочная зависимость от прихоти практически незнакомого человека! Женя, сделав над собой неимоверное усилие, рванулась из Женькиных рук.

— Ты… что… куда? — В его глазах плавал туман.

— Хватит. Это немыслимо. Я… никогда не думала, что способна на такое. Это, в конце концов, неприлично.

— Подумаешь, приличия… — он пожал плечами, понемногу тоже приходя в чувство.

Женя взяла его за руку, как ребенка.