Лине застонала. Этот волнующий нежный звук, который она издала во время поцелуя, лишил Дункана той крошечной доли самообладания, которая у него еще оставалась. Он принялся покрывать лицо Лине поцелуями. Уже привычным жестом он спустил бархатный халат с ее плеч, наслаждаясь обнаженной плотью. Его руки двинулись дальше, исследуя ее шею и грудь, выискивая спелый персик, все еще скрытый от его глаз.

Она охнула, когда его пальцы сомкнулись на нежном соске, отчего тот мгновенно затвердел. Дункан застонал, когда Лине нетерпеливо прижалась бедрами к его паху.

Он стащил ее запачканное одеяние до пояса, дальше она разделась сама. У него перехватило дыхание: смуглая массивная рука казалась грубой, варварской на фоне ее бледной кожи.

Ее пальчики нетерпеливо и тщетно возились с застежкой его штанов, и она нахмурилась, словно стараясь передать им свое желание одной силой воли. Бедняжка не имела опыта в раздевании мужчин. Но ее намерения уже сами по себе были достаточным стимулом, и он избавился от своих штанов в мгновение ока.

Их объятие вышибло дух из обоих. Где бы они ни прикасались друг к другу, везде вспыхивал огонь, более чистый и сильный, чем тот, с которым они недавно сражались вместе. Плоть обжигала плоть. Его грубая кожа царапала ее — мягкую и нежную. Губы искали, утоляли свою жажду на нежной груди и заросшей щетиной щеке. Руки ласкали, дразнили и мучили, пока наслаждение не накрыло обоих с головой.

С нежным рычанием, которое походило на требование обладания, он вошел в нее, и она приняла его с такой готовностью, от которой у него на глазах выступили слезы. Их соитие было нежным, любящим, бережным. Он двигался в ее трепещущем теле очень осторожно. Она с готовностью отвечала ему. Они наслаждались каждым взглядом, каждым поцелуем, каждым мигом. Только на последних приступах к пику желания они отбросили свою размеренность и начали бороться друг с другом с отчаянием новообращенных монахинь и бесшабашностью новоиспеченных рыцарей.

Лине всхлипнула в экстазе, когда ее терпение было наконец вознаграждено. Она чувствовала себя так, словно ее окружил ореол яркого пламени, распавшегося на тысячу лепестков, каждый из которых был ярче солнца.

Семя Дункана изливалось подобно бесконечному медовому потоку, и он задрожал от силы собственного освобождения. Он поцеловал ее в губы долгим благодарным поцелуем, впервые не находя слов, и удовлетворился тем, что просто прошептал ее имя.

Она прижала его к себе из последних сил. А когда первые лучи солнца озарили небосклон, она уснула, и ей снилось их долгое и счастливое будущее.


Дункану показалось, что он всего на несколько минут забылся благословенным сном в объятиях Лине. Но солнце, лучи которого проникали в сон Дункана сквозь восточные окна, стояло уже достаточно высоко, освещая покрытый тростником пол комнаты. В глаза словно насыпали песка, а в горле горело. Он потянулся, поморщился от боли в суставах, свидетельствовавшей о том, что несколько часов, в течение которых он таскал тяжелые ведра с водой, не прошли для него даром.

Кто-то тихонько скребся в дверь спальни.

— Миледи. — Это была Маргарет. Лине пошевелилась. — Миледи, вы должны сойти вниз.

— Не может быть, чтобы уже наступило утро, — хриплым от дыма голосом прошептала Лине. Она села и затуманенным взором посмотрела в окно, чтобы определить время. Она тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна. Внезапно ее покрасневшие глаза округлились. — Господи, Боже мой!

— Что? — встревоженно спросил Дункан, чувствуя, что начинается новый пожар.

— Какой сегодня день? — пожелала узнать она.

Он только молча смотрел, как она вскочила с постели и начала метаться по комнате, заламывая руки. Тот факт, что она была совершенно обнажена, помог ему окончательно проснуться.

— Мы должны… сначала… нет! Маргарет, Маргарет! — вскричала она, пытаясь пальцами причесать безнадежно спутавшиеся волосы. — Поспешите! — крикнула она ему. — У нас нет времени!

Дункан провел грязной рукой по подбородку, все еще не понимая причины ее паники.

— Сегодня я обещала леди Алисе доставить ее ткань, — объяснила Лине, натягивая платье, — а полдня уже прошло. Она подумает, что я обманула ее.

Дункан улыбнулся. Так вот о чем она беспокоилась — о своей репутации. Ее тревога была неподдельной. Ткань, вероятно, была последним, что занимало сейчас мысли его матери. Это вполне относилось и к нему, особенно когда Лине провела руками по своим грациозным бедрам, разглаживая одежду.

— Ох, — жалобно простонала она, обнаружив большую дыру на платье, — его придется выбросить. Я пропахла дымом, моя одежда безнадежно испорчена, и у меня нет товаров, которые я обязалась доставить! Посмотрите на меня! Маргарет!

Дункан и вправду смотрел на нее. Он не мог не улыбнуться широко при виде своей будущей супруги, мечущейся по комнате в очаровательном неглиже. Она схватила халат со своего сундука и набросила его как раз в тот момент, когда в дверь спальни постучали.

— Миледи?

— Маргарет! Входи же, входи! Как можно скорее налей в таз воды. Нам понадобится еда, и пони, и повозка…

— Но, миледи, крестьяне ждут…

— И позаботься, чтобы лошадку хорошенько накормили. Мы поедем на ней так, что это может стать ее последним путешествием!

— Путешествием? Но, миледи, что я скажу тем, кто ждет внизу?

— Тем, кто… — Лине прекратила метаться. — Кто ждет внизу? Кто-то из Гильдии?

— Нет, миледи. Это крестьяне, деревенские жители.

— Крестьяне? — Лине нахмурилась.

— Скажи им, что она спустится, как только оденется, — сказал Дункан.

Маргарет быстро вышла выполнять поручение.

Когда принесли таз с водой, они вдвоем принялись оттирать свою потемневшую кожу и смывать пепел с волос, пока вода не стала грязно-коричневой. Лине судорожно натянула на себя свою лучшую накидку из темно-зеленой шерсти. У Дункана не хватило духу сказать ей, что ее влажные волосы уже перепачкали материю.

У него сменной одежды не было. Он надел грязные штаны и тунику, в которой был вчера. Она все еще оставалась достаточно чистой, но в некоторых местах сильно измятой. Он, как мог, пригладил свои взъерошенные волосы серебряной расческой Лине.

— Миледи, — тихонько пропела из-за двери Маргарет. Нервы у Лине были натянуты до предела.

— Что такое?! — взорвалась она. Потом вздохнула. Она не собиралась грубить старой женщине, но ее репутация торговки шерстью зависела от того, как она сумеет справиться сегодня с этой неловкой ситуацией.

— Миледи, вы должны сойти вниз, — Маргарет, казалось, не обратила никакого внимания на тон Лине. Собственно говоря, она пребывала в полном восторге. — Они ждут.

— Деревенские жители? — переспросила Лине. — Что им нужно?

— Пожалуйста, поспешите, миледи.

Лине бросила взгляд на цыгана, но тот лишь пожал плечами в ответ. Тогда она перебросила мокрые волосы через плечо и открыла дверь спальни. Когда она увидела, что ждет ее в большом зале, то едва удержалась, чтобы не развернуться, спрятаться в спальне и закрыть за собой дверь.

Должно быть, все жители деревни собрались в поместье де Монфоров. Зал был забит немытыми крестьянами и теми скудными пожитками, которые они с собой принесли. Худой, как щепка, фермер улыбался ей беззубой улыбкой, подняв в приветствии корзину с луком-пореем. Смуглолицая старая женщина прижимала к обвисшей груди охапку какой-то одежды. Двое чумазых парнишек подталкивали вперед палками поросенка. Пухленькая жизнерадостная девушка держала на руках квохчущую наседку. А в переднюю дверь входили все новые и новые посетители.

На мгновение Лине испугалась, что они решили захватить поместье. Эта мысль привела ее в ужас. Она покачнулась и едва не упала. Цыган подхватил ее.

— Что им нужно? — прошептала она, дрожа.

— Почему бы вам не спросить их об этом? — предложил он деловито, сохраняя спокойствие и невозмутимость.

Собрав все свое мужество, она стала спускаться по ступенькам. На полпути ее приветствовали дружные возгласы. Долговязый юноша поднял в руке нескольких подстреленных зайцев.

— Я добыл их вчера, — гордо возвестил он и швырнул тушки на складной столик.

— Моей жене они больше не понадобятся, упокой Господь ее душу, — пробормотал пожилой Мужчина, проталкиваясь вперед и водружая на столик пару туфель из толстой кожи.

Из толпы выскочила парочка хихикающих служанок с грубо вытканным бельем, переброшенным через руку, и положила его рядом с туфлями.

— Она хромает! — заорал бочкообразный чернобородый мужчина, толкая перед собой ржавую тачку. — Но она вам еще ой как послужит!

Один за другим деревенские жители выходили вперед, восхваляя достоинства своих подношений и оставляя свои скромные дары в быстро увеличивающейся куче посреди огромного зала. Там были скот и постельное белье, мука для выпечки и семена для огорода, некоторые вещи, в которых она действительно нуждалась, и такие, которые ей совершенно некуда было применить.

Но все они предназначались ей. Эти крестьяне, у которых в карманах не нашлось бы и мелкой монетки, сумели наскрести достаточно, чтобы помочь соседке, которая лишилась при пожаре своего склада и надворных построек. Они принесли ей дары от чистого сердца.

В глазах Лине стояли слезы, и губы дрожали, пока деревенские жители торжественно водружали на стол все новые и новые подарки.

— Это неправильно, — всхлипывая, прошептала она цыгану. — Я не могу принять эти вещи.

Голос его был теплым и добрым, когда он прошептал ей на ухо:

— Вы должны принять их. Вы обидите их, если откажетесь.

Лине шмыгнула носом. Последнее, чего она хотела, это обидеть их. За все годы, что она прожила в Аведоне, она обменялась с каждым из них едва парой слов. Но вот они собрались здесь, утешая и даря ей средства к существованию, которые вряд ли могли себе позволить. Это глубоко тронуло ее.