Дункан сделал шаг к постели.

Ее лицо раскраснелось от сдерживаемого желания, губы разомкнулись в манящей приглашающей улыбке. Волосы растрепались и подобно меду стекали через край постели. В такт ее дыханию ткань несчастного платья туго натягивалась на груди, и он разглядел сквозь материю очертания мучительно возбуждающих сосков.

Он с трудом сглотнул и, закрыв глаза, потянулся за покрывалом. Резким взмахом руки он накрыл ее, как ребенок сачком накрывает бабочку.

Она тут же отшвырнула его.

— Здесь слишком жарко, — объяснила она.

Святой Боже, взмолился он, теперь платье у нее задралось обнажая коленки и часть соблазнительного бедра. Он потянулся через нее, чтобы вновь накрыть ее покрывалом.

Лине отстраненно подумала о том, почему он суетится. Ей и так было хорошо. Желудок у нее полон, кровать мягкая — ей больше нечего было желать. Нет, поправила она себя, может быть, еще раз попробовать на вкус эти восхитительные губы. Она уже знала, что они будут сладкими как мед. Она подождала, пока он подойдет поближе, потом, схватив его голову обеими руками, притянула к себе и поцеловала.

На мгновение Дункан был парализован. Все его рыцарские инстинкты требовали от него, чтобы он отстранился, но, когда ее губы потянулись к нему, как благодарные цветы к дождю, он сдался. Он впился в ее губы со страстью отчаяния, отбросив вместе с покрывалом и все свои целомудренные намерения, запустив дрожащие пальцы в душистый океан ее волос.

Лине приникла к цыгану, как ребенок к матери, и его пахнущее мускусным вином дыхание смешалось с ее, пока она впитывала в себя наслаждение, еще более пьянящее, чем вино. Его губы обжигали ее, а язык, казалось, воспламенял рот. От его прикосновения к волосам ее охватывала дрожь, его крепкий, мужской, смешанный с ароматами кожи и табака запах поглотил ее.

Уже ни о чем не думая, она потянулась и запустила руки ему в волосы. Она жадно отвечала на его поцелуи, покусывая его губы в примитивном танце страсти. Голова кружилась от чувств и ощущений, которых она доселе не знала. Она дрожала от желания и тянулась к нему всем телом, ища сама не зная чего.

Впервые в жизни она позволила чувствам взять над собой верх, и они вскачь понесли ее по неизведанным просторам.

Под напором чувств, грозивших прорвать плотину его самообладания, Дункан закрыл глаза. Еще ни одна женщина так не сводила его с ума. Она стонала и требовала большего, и он жадно покрывал поцелуями ее глаза, щеки, шею, плечи. Он нежно обнял ее за шею, проводя большим пальцем по подбородку, опустил руку в вырез ее платья и погладил персиковую грудь.

Он знал, что ему следует остановиться, — не в его правилах было пользоваться невинными созданиями, слишком пьяными, чтобы отдавать себе отчет в том, что они делают. Он знал это. Но когда она начала отвечать на его ласки, прижимаясь к нему, словно в поисках защиты, все его благие намерения пошли прахом.

— Да простит меня Господь, — пробормотал он ей в волосы. Дункан провел рукой по ее шелковистому бедру и принялся покрывать поцелуями ее тело, постепенно спускаясь вниз. Он легонько прикусил ее соски прямо через ткань. Он застонал, когда они набухли под его губами.

Лине тоненько всхлипнула в ответ. Внезапно она захотела избавиться от платья. Не имело значения, что кто-то потратил несколько недель, чтобы соткать его, — она сорвет его со своего тела, если потребуется. Она снова хотела ощутить прикосновение мужского тела. Она отчаянно завозилась с тесемками платья, борясь с неподатливой тканью.

Дункан не тратил времени даром. Он задрал ей платье до пояса, обнажив стройные бедра и золотистые завитки волос, помог ей сесть, а потом стянул платье через голову. Внезапное напряжение в паху заставило и его избавиться от мешающей одежды. Он яростно сорвал с себя тунику. Его дыхание показалось ему хриплым и прерывистым, и он постарался дышать ровнее, боясь, что напугает Лине.

А Лине ничуточки не боялась. Она пребывала в эйфории, изучая игру его мускулов, вздыхая, пока он избавлялся от своей одежды, желая, стремясь и играя с чувствами, которых еще никогда не испытывала.

Наконец он пришел к ней. Плоть встретилась с плотью в нежном касании. Ноги их переплелись. Их губы хотели и искали тело, чтобы прижаться к нему. Мерцание углей в камине, казалось, еще больше воспламеняло их, облизывая их тела дрожащим золотистым светом.

Дункан задохнулся от изумления. Тело его жило собственной жизнью, прижимаясь и обнимая безупречное, неземное создание, лежащее под ним. Такое ощущение, что он стремился не только к единению их тел, но и к полному слиянию душ.

Лине давным-давно перестала прислушиваться к голосу разума. В ее жилах, как вино, бурлило желание. Она хотела этого мужчину с синими глазами, хотела, чтобы он заполнил пустоту ее жизни, снял тяжесть одиночества с ее души. Она застонала от голода, прижалась к нему бедрами, явственно ощущая его возбуждение. Ее стоны превратились в бессловесные всхлипы, требующие выхода. Она хотела его. Сейчас.

Дункан тихонько выругался, заставляя себя хоть немного успокоиться. Огромным усилием воли он оторвался от нее, игнорируя протесты своего ангела, и сложил меховые покрывала валиком, приподняв ее бедра. Он провел рукой по ее животу, опустился к завиткам ниже пупка, ища и находя мягкие губы, охранявшие ее девственность. Он нежно погладил ее, разводя лепестки в стороны. Потом кончиком пальца он прикоснулся к самому сердцу ее страсти.

Лине негромко охнула от неожиданности и попыталась отодвинуться, но он не собирался отступать. Медленно и осторожно он начал движение, сначала кругами, чтобы она привыкла к тому, что рука его касается ее самого сокровенного. Затем он нажал сильнее, однако все равно легко, словно бабочка, прикасаясь к выпуклости, в которой сконцентрировалось ее желание.

Он пальцами открывал и готовил себе путь, растягивая ее жаждущую плоть, увлажняя ее собственными соками. Она мотала головой из стороны в сторону, что-то неразборчиво бормоча и выкрикивая, пока он ласкал ее.

Потом дыхание у нее замерло, тело оцепенело и руки, покоившиеся на его плечах, сжались в кулаки. Он потер своим пульсирующим членом по ее набухшей плоти и внимательно вгляделся ей в глаза, чтобы увидеть момент, когда она пересечет порог желания.

Наконец на ее лице появилось знакомое выражение горько-сладкого изумления. Дункан приподнял и широко развел в стороны ее колени, войдя в нее в момент ее оргазма. Сам он кончил на удивление быстро, погрузившись в мир чувственных ощущений, чистых и ярких, как солнечный свет.

У Лине перехватило дыхание. Резкая непродолжительная боль, которая сопровождала ее оргазм, показалась ей не больнее булавочного укола, смягченного волнами экстаза, на которых она раскачивалась. Она зажмурилась. Перед ее внутренним взором распахнулись ярды самой красивой ткани — чистые, яркие цвета и узоры, которых она никогда не видела, ангельские одеяния, развевающиеся вокруг нее на пути в рай. Она потянулась к ним, но они ускользали.

Когда ее дыхание начало успокаиваться, цвета тускнели, становились мягче, отдалялись, медленно вращаясь перед глазами, и вскоре стали воспоминанием, движение стало успокаивающим бальзамом, отправившим ее в глубокий сон.

Дункан почувствовал, что его глаза увлажнились от нежности. Он погладил роскошный ореол волос своего спящего ангела. Никогда еще он не испытывал такого единения — тела, души, разума. Никогда еще он не ощущал себя столь сильным и беспомощным одновременно, отдавая ей всего себя без остатка и получая ее взамен. Даже сейчас он дрожал от какого-то священного страха.

Это было то, чего он ждал всю свою жизнь. Это была его правда, его сила, его судьба — дочь торговца шерстью, лежавшая под ним. Это была женщина, на которой он должен жениться.

Это был абсурд. Это шло вразрез со всякой логикой. Тем не менее с уверенностью пророка он знал, что их единение сегодняшней ночью связало их навсегда. Эта женщина приняла его в своем теле, в своем сердце, не зная ни о его богатствах, ни о данной ему власти. Она вручила ему свое величайшее сокровище, сокровище, которого он еще никогда не знал, — дар искренней любви.

Теперь он должен был сказать ей правду.

Он скажет ей, кто он. И он скажет ей, что отныне принадлежит ей.

К несчастью, как оказалось, ему придется подождать более подходящего случая. Его маленький ангел уснула, утомленная, без сомнения, путешествием, вином и любовью. Он решил, что хорошие новости могут и подождать.

Затем он снял со своего пальца фамильный перстень де Ваэров и бережно надел его на пальчик Лине — средний, ведущий к сердцу. Он улыбнулся, устраиваясь рядом с ней под покрывалом и прижимаясь к ее ягодицам своими бедрами. Он зарылся лицом ей в волосы, вдыхая аромат, который с этого дня будет освящать его сны.

Удовлетворенный, он закрыл глаза и позволил себе уснуть. Его жизнь стала упорядоченной, ветер дул в его паруса, и ничто не могло нарушить гладкое и безмятежное плавание судьбы.

Глава 14

Открыв глаза, Лине испугалась, подумав, что вновь оказалась на корабле. Комната сильно раскачивалась. Она вцепилась в край матраса и ради эксперимента высунула одну ногу из-под покрывала. Как только она смогла поставить ее на якорь, то есть на пол, качка прекратилась. Голова у нее раскалывалась, пока она, щурясь, вглядывалась в тени, пытаясь понять, где находится.

При тусклом свете прогоревших углей в камине она увидела, что лежит на матрасе в просто обставленной комнате. А потом, словно водопад, обрушившийся на нее, к ней вернулась память. Господи Иисусе, она спала с цыганом! Она отдала себя ему. Полностью. И охотно.

Все казалось сном. Но, тем не менее, его запах, перемешанный с ароматами дыма и кожи, впитался в ее кожу. Она облизнула губы. На них оставался мускусный вкус его поцелуя — воспоминание о соитии. И еще — она чувствовала себя… по-другому. Каким-то образом он изменил ее, подобно алхимику, превращающему свинец в золото. Ее тело и душа ожили в его руках. Он провел ее мимо голоса разума, перенес в звездные выси, о существовании которых она не могла и догадаться. Она провела дрожащей рукой по груди, по животу, спустилась ниже, туда, между ног, где было скользко и мокро от его семени и ее крови.