Напрасно она считала, что может сойти за мальчишку.

Он остановился у фальшборта в нескольких ярдах от нее и стал смотреть, как вдалеке две чайки дрались из-за рыбы. Женщина надвинула капюшон и отвернулась, чтобы скрыть лицо.

— Итак, вы убегаете? — безразлично поинтересовался он, по-прежнему глядя на море.

Она дернулась, как раненая голубка. И вот тогда он заметил, что она сжимает в кулачке кинжал. Что-то в выражении ее полных боли и трагизма глаз подсказало ему, что она собиралась воспользоваться кинжалом.

Но только не в том случае, если он сможет этому помешать.

Он медленно и с деланным равнодушием перевел взгляд на океан и продолжил:

— Такой юноша, как вы, плывущий в Испанию без багажа, без спутников, должно быть, убегает от чего-то… или кого-то.

Женщина смотрела прямо перед собой.

— Испания — мой дом, — произнесла она с легким акцентом. Голос у нее оказался низким и хриплым.

— Ага, сначала вы убежали в Англию, а теперь поняли, что сделали ошибку, — заявил Роберт, понимающе кивнув головой.

— Нет, — она слегка нахмурила брови. — Я всего лишь возвращаюсь домой. Вот и все.

— Ага, — снова заметил он с понимающей ухмылкой и хлопнул ее по плечу. — Тогда из-за женщины, а, парень? Какая-нибудь английская леди украла твое сердце, вдребезги разбила его, а теперь ты возвращаешься домой, чтобы попытаться начать свою жалкую жизнь сначала, — он прищелкнул языком.

Женщина смотрела на него так, словно он сошел с ума, что было недалеко от истины. Он готов был поклясться своим мечом, что она бежала от мужчины — бросившего ее возлюбленного или жестокого мужа.

— Нет, — ответила она, — дело не в этом…

— Больше ничего не говори, парень. Мне самому слишком хорошо известно, как это бывает. Вот ты отправился, без сомненья, за дамой своего сердца — одной из этих бледных, как мороженое, полненьких, как персик, английских красоток. С кожей, как бархат, и любовным гнездышком, очаровательным, как… Но зачем я все это говорю тебе? — он рассмеялся. — Ты ведь и сам это хорошо знаешь, не так ли, парень? Готов держать пари, что твой жезл частенько бывал в медовых сотах.

Искоса взглянув на нее, он обнаружил, что женщина побледнела как смерть. Глаза у нее расширились, а губы приоткрылись от шока. Теперь он всецело завладел ее вниманием. Пальцы, сжимавшие рукоять кинжала, слегка ослабили хватку.

— Так ты направляешься в Испанию, а? — продолжал он. — Знаешь, мой мальчик, я могу рассказать тебе, что будет дальше. Сначала ты будешь топить горе в испанском вине. Потом ввяжешься в пару драк — подбитый глаз, рассеченная губа, то да се. И наконец ты решишь, что на твоей английской куколке свет клином не сошелся, и начнешь бродить по улицам в поисках шлюхи с волосами цвета меда и молочной кожей. Но ты не найдешь ее, малыш.

Он бросил взгляд на кинжал, словно заметил его в первый раз.

— Это толедская сталь? Не возражаешь, если я взгляну?

К этому моменту женщина уже так увлеклась разговором с ним, что без слов протянула ему кинжал. Он покрутил его в руках, делая вид, что рассматривает лезвие.

— Впрочем, знаешь, на твоем месте, — доверительно сообщил он, поставив кинжал острием на фальшборт, — я бы отправился во Францию. Если ты находишь английских дамочек восхитительными… тогда тебе просто необходимо поваляться на французском батисте с надушенными шлюхами с обоих боков. — Он закатил глаза в шутливом экстазе.

— Прошу про… — поперхнулась она.

— А Испания… — Он драматическим жестом передернул плечами и вернул ей кинжал. — Отличное лезвие, малыш. Но лучше бы ты держал его в ножнах.

Она взяла нож и последовала его совету. Но потом любопытство взяло верх.

— Так что там насчет Испании? — она воинственно задрала подбородок.

— Что? Ах да. Ну, ты знаешь, что говорят об испанских женщинах.

Он увидел, как она напряглась.

— Нет. И что же о них говорят?

Роберт пожал плечами.

— Да всякую ерунду. Наверняка это сплетни.

Теперь она стояла так близко — лицом к лицу с ним. В ее огромных темных глазах пылало пламя.

— Сплетни?

— Кое-кто говорит, что они… э-э…

— Да?

— Разумеется, у меня лично не было возможности убедиться.

— Что? — нетерпеливо спросила она. — Что?

Роберт старался не улыбаться. Итак, наша дама обладала изрядной вспыльчивостью. Ему нравились женщины с буйным нравом — они были такими горячими, такими полными жизни, такими страстными.

— Говорят, что они холодны, как лед, и пассивны, как угри.

Женщина буквально онемела от возмущения.

— Говорят, что у них каменные сердца.

Она прищурилась.

— Говорят, что целовать их — все равно что целовать дохлую селедку.

Она кивнула. Гнев клокотал в ней, как жар в печи кузнеца.

— А что еще говорят?

Роберт ожидал или длинной тирады на испанском, или размашистого удара по лицу, или же еще какого-либо проявления ярости. Он рассчитывал утешить ее после этого, признаться ей в том, что с самого начала знал, что она — женщина, а потом предложить ей единственно возможное утешение.

Но он никак не мог ожидать, что она поцелует его.

Роберту еще никогда не приходилось пробовать вино, которое так ударяло бы в голову.

Губы женщины были мягкими и сладкими, как спелые вишни. Прикосновение ее щеки показалось ему касанием нежнейшего бархата. Аромат ее духов окутал и поглотил его, как запах из только что откупоренной бочки с яблочным вином. Она взяла его голову в руки и привлекла к себе с силой, существование которой было трудно в ней предположить, подобно тому, как сирена притягивает свою жертву. И у него почему-то не было желания убегать от судьбы. Он охотно позволил ей утопить себя в соблазнительных волнах искушения и очарования.

Она застала его врасплох, и он даже не успел поднять руки. В мгновение ока окружающий мир уменьшился до пары восхитительных губ, прижавшихся к его губам, и теплого дыхания, щекотавшего его небритый подбородок.

Только сейчас он осознал, что вокруг воцарилась мертвая тишина. Должно быть, это же произошло и с ней, потому что она отпрянула, оттолкнув его. Но глаза ее не отрывались от его глаз ни на мгновение, и в них, затуманенных желанием, темных и мерцающих, как два больших озера, отражалось его собственное удивление и изумление.

И вот тогда Роберт потерял голову.

Он отбросил ее капюшон и запустил обе руки в роскошный, тяжелый каскад ее волос. Он набросился на нее, как охотящийся ястреб, впившись в ее губы так, будто они всегда принадлежали ему, словно только он заслуживал их. Он с силой прижал ее к себе, отчего она выгнулась. Кровь в нем забурлила, как в бешеном водовороте.

И она страстно прильнула к нему. Наверное, так люди пробуют огонь — столь опасным и всепоглощающим было их желание.

Она не сопротивлялась, даже когда он царапал ее кожу свое отросшей щетиной, прижимал ее к себе с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Единственный раз она издала протестующий возглас, когда он остановился, чтобы откинуть ее туник и погладить ее полное плечо. Но за этим стоном последовал такое откровенное мурлыканье, что он почувствовал себя так, словно медленно падает в пропасть сладкого сумасшествия.

Он не помнил, как они добрались до каюты. Он также не помнил, как сбросил с себя одежду. Но к тому времени, когда луна протянула свою серебряную пряжу сквозь щели в люке, освещая феерическим светом каюту и зажигая обжигающий блеск в ее глазах — ее красивых, сияющих, счастливых глазах, Роберт понял, что он нашел сокровище.

Он нашел свою нареченную.

Глава 8

Лине с трудом поднялась по лестнице, ведущей из каюты на палубу. «Святой Боже, — подумала она, — что со мной случилось? И куда подевался Гарольд?» Она чувствовала себя так, словно ее пропустили через сукновальную машину. У нее болела каждая косточка, каждый мускул, и она чувствовала себя, как после тяжелого похмелья. Она пыталась собраться с силами, прийти в себя, но глаза отказывались ей повиноваться в сумеречном свете. Когда же она наконец смогла сфокусировать зрение, то пожалела, что вообще их открыла.

Большая часть в стельку пьяного экипажа пиратского корабля собралась у главной мачты. Они запихивали в себя куски черствого хлеба и твердого сыра, запивая все это невероятным количеством эля. Низко висящая над горизонтом луна превращала их лица в зловещие золоченые маски.

Лине инстинктивно вцепилась в ворот своего платья, когда их глаза принялись беззастенчиво обшаривать ее с ног до головы, но пока что буйная пиратская вольница ограничилась тем, что несла свою похоть, как знамя: они обменивались грубыми жестами, сопровождая их, без сомнения, самыми отвратительными предложениями.

Над головой у нее раздался скрипучий крик чайки, и она проследила за ее полетом.

И тогда она увидела их. Меньше чем в десяти шагах от нее, выделяясь на фоне пурпурного неба, Эль Галло и цыган стояли и беседовали, как лучшие друзья, салютуя друг другу кружками с элем и смеясь. От боли у нее перехватило дыхание. «Неужели очередное предательство?» — подумала она. Похоже, лояльность цыгана можно было сравнить с флюгером, следующим в любом направлении. Она готова была поклясться в том, что несколькими часами ранее он спустился с небес, словно ангел-хранитель, чтобы спасти ее от пиратов. Но, быть может, эта сцена ей просто привиделась.

Она закрыла глаза и сжала пальцами пылающие виски. Перед глазами у нее заплясали разноцветные пятна, похожие на полоски ткани. Святой Боже, должно быть, она сходит с ума. Или все это ей только снится. Да, вот именно — ей снится кошмар. Так что она сейчас просто вернется в каюту, пока не проснется.

Но прежде чем она успела повернуться, цыган пронзил ее взглядом своих кобальтовых глаз.