И, знаете, я сразу почувствовала, что у них с Виктором был секс. Не просто пустой, незначащий секс, а нечто большее!

– Марта! – тем не менее совершенно искренне обрадовался мне Виктор, подошел, обнял, поцеловал коротко в губы. – Как ты здесь?

Я смотрела на него во все глаза, видела эту его неподдельную радость от встречи со мной, чувствовала, как становится холодно внутри, и ничего не понимала.

– Я прилетела к тебе, – растерянно объясняла я, глядя прямо ему в глаза, – я звонила, но твой телефон был вне зоны или не отвечал.

– Устала? – и, приобняв рукой за плечи, он повел меня к столу. – Что хочешь: обед горячий, чаю, вина?

– Все перечисленное, – не прислушиваясь к своим желаниям, согласилась я, посмотрела на женщину и уже не могла оторвать от нее взгляда.

– Знакомься, это Антония, мой давний и близкий друг, – представил мне красавицу Виктор, без какого либо намека на смущение или неудобство ситуации, а меня представил ей. – Антония, это Марта.

– Я уже поняла, – обалденным, чуть низковатым голосом, произнесла женщина. – Та самая Марта, твоя большая страсть.

– А вы? – спросила я прямо, чего уж теперь.

– А я его бывшая страсть, – понимающе улыбнулась мне Антония.

Трудно было бы предположить нечто иное, перед такой пантерой и женщины не устоят, что уж говорить о мужчинах, тем более таких ценителях прекрасного, как Виктор.

– А сейчас вы?.. – я показала что-то на пальцах, изображая их вместе.

– А сейчас мы большие друзья, – ответила она, чуть усмехнувшись, – к сожалению, редко встречаемся, иногда занимаемся любовью.

– Понятно, – ответила я, погружаясь в некую болезненную прострацию.

– Как твоя мама и ее муж? – с искренней заботой спросил Виктор.

– Спасибо, – тусклым голосом поблагодарила я, – им гораздо лучше, идут на поправку.

– По-моему, вам надо поговорить, – произнесла своим волшебным голосом Антония и поднялась со скамейки. – А мне пора переодеться и привести себя в порядок.

– Что с тобой? – спросил, недоумевая, Виктор.

– У тебя другая женщина, – все тем же странным, даже мне самой странным голосом без эмоций и модуляций, ответила я, пожав плечами, и показала рукой вслед удаляющейся Антонии.

– У меня нет другой женщины. Антония действительно мой хороший друг, иногда мы с ней спим по старой памяти, – совершенно спокойно объяснял он.

– То есть ты изменяешь мне и не считаешь это чем-то неэтичным, предательством, например? – пыталась понять я.

– Марта, – заранее уставшим голосом начал объяснять Виктор, – мы же с тобой обсуждали, и не раз, что моя жизнь проходит в состоянии максимально возможной свободы.

– Да, но я была уверена, что ты говоришь о свободе от социума, а не о свободе в межличностных отношениях, – я пыталась его понять, честно! Но у меня не получалось. – Я была уверена, что у нас с тобой любовь.

– У нас любовь, Марта, – притянув к себе, обнял он меня одной рукой и поцеловал в висок. – У нас любовь и страсть, и это прекрасно, но это не значит, что мы стали принадлежать друг другу. Это не ограничивает наше общение и встречи с другими людьми. Я же много раз говорил тебе, что для меня тягостны любые ограничения личной свободы.

– Прости, значит, я не поняла тебя.

Мой мир рушился. Мой сказочный, великолепный, фантастически счастливый мир рушился, и мне было так больно, что больно было даже говорить! Но мне хотелось высказать, выпустить из себя тот комок боли, который застрял возле сердца и не давал дышать:

– Мне казалось, что если люди любят, то верность друг другу – это нормально и правильно, и это не ограничение твоей личной свободы, а любовь и уважение к близкому человеку, – проталкивала я слова через перехваченное спазмами боли горло. – Я была уверена, что у нас с тобой все именно так: любовь и уважение.

– Девочка, девочка, что ты себе надумала! – Виктор так ощутимо расстроился, что я даже посочувствовала ему. Капитан обхватил ладонями мое лицо, заглянул мне в глаза, пытаясь утешить, как мог, как умел: – У нас любовь и уважение, и прекрасные отношения без жестких рамок ограничений и обязательств, и именно это делает наши чувства такими прекрасными и легкими. Не придумывай себе трагедии там, где ее нет.

Я смотрела, смотрела ему в глаза и видела в них все, о чем он говорил – и любовь ко мне, и страсть, и радость от встречи, и желание быть вместе как можно больше и чаще… Но важнее всего была полная свобода, не ограниченная никакими условностями.

– Я так не могу, – шепотом призналась я и почувствовала, как очень горячая слеза вырвалась из глаза и потекла по щеке, прожигая кожу. – Может, я старомодна и завишу от устаревших ценностей, но я так не могу.

И зажмурилась, я больше не могла видеть его глаз, вдруг испугавшись, что сердце разорвется от его понимающего, печального и отпускающего взгляда.

– Закажи мне, пожалуйста, гостиницу и вызови такси, – попросила я, так и не открыв глаз.

Он ничего не ответил, не стал отговаривать меня, только поцеловал легким, очень нежным поцелуем в губы и ушел. А я откинула голову на подголовник скамьи и все повторяла про себя, как заклинание, в такт покачиванию яхты: «я справлюсь, я справлюсь, я справ…»

– Не глупите! – раздался у меня над головой завораживающий голос Антонии. – Зачем вам эта поза оскорбленной невинности? Мы старые любовники и друзья, мы доставили друг другу минуты радости, тем более что вас не было длительное время, и в этом нет никакой грязи и предательства. Понятие «измена» для людей ограниченных, человек не принадлежит никому, кроме себя самого. Виктор любит вас, и я еще никогда не видела, чтобы он испытывал такое сильное чувство к женщине, как к вам, а знаю я его очень давно.

– Может, именно потому, что я та самая невинность, в данный момент оскорбленная? – предположила я причину столь сильных чувств Виктора и поднялась с места. – Я пока отношусь к разряду людей ограниченных, для которых понятия уважения и верности многое значат. Спросите у своей испанской католической бабушки, она вам объяснит.

И я пошла к трапу, не дожидаясь Виктора, я просто больше не могла находиться здесь, где каждый сантиметр судна являлся свидетелем страсти, безграничного доверия мужчине, и моей глупой, глупой любви.

Мне так отчаянно мечталось сбежать, спрятаться в какой-нибудь закуточек и плакать, жалея себя и прощаясь с волшебной сказкой своей жизни. И совсем отчаянно хотелось, вот прямо сейчас, улететь домой – немедленно! И запереться там и неделю не выходить! Но, увы, билет до Москвы был только на завтрашний вечерний рейс! Значит, придется ночевать в этом чужом, незнакомом городе, который сейчас казался мне серым, унылым и мрачным.

Господи, ну как же так все ужасно получилось?!

Виктор забронировал и оплатил мне самую фешенебельную и дорогую гостиницу в городе, вызвал такси и поехал вместе со мной. И вместе со мной вошел в номер, прошелся по комнатам, придирчиво осмотрел обстановку. Потом приблизился, обнял меня и заговорил первый раз после нашего разговора на яхте.

– Не делай этого, – попросил он и попытался объяснить ситуацию так, как понимал и чувствовал сам. – Ничего страшного, что могло бы разлучить нас, не произошло, Марта. Я не ищу других женщин и не пытаюсь завести интрижку параллельно с нашими отношениями. Я с тобой. А то, что мои бывшие любовницы изредка навещают меня, так они стали моими хорошими друзьями, и в этом нет никакого предательства, девочка.

– Я понимаю, честно, – тихо, почти шепотом ответила я, разглядывая и запоминая навсегда его лицо. – Это твое мировоззрение и твоя жизнь, я понимаю. Но я так не могу. Прости.

Он смотрел на меня долго, разглядывал выражение моего лица, мои глаза, а потом медленно наклонил голову и очень нежно, коротко поцеловал меня в губы и отстранился.

И ушел. Совсем ушел. А я осталась одна.

Я доплелась до огромной кровати, упала на нее, свернулась калачиком, подтянула ноги к груди, обняла их руками и прижала к себе, уткнувшись подбородком в колени, и смотрела в пустоту. И, неожиданно для себя самой заплакала, тихо так, как измученный болезнью ребенок. Я плакала и плакала, прощаясь с самой прекрасной сказкой своей жизни.

И вдруг я очень четко поняла, словно услышала какой-то голос у себя в голове, что если я останусь в этой гостинице, в этом городе одна, ожидая возможности улететь, то могу совершенно реально сойти с ума от тоски, обиды и боли. Я так испугалась этой мысли, что резко села, и, спрыгнув с кровати, помчалась искать свою сумочку, а в ней телефон. Нервно ковыряясь внутри сумки, никак не могла достать смартфон, цеплявшийся за что-то, и, наконец, вытащила его, откинула сумку куда-то и набрала номер Мити.

Почему Мити? Не знаю, честное слово. Позвонить ему казалось так естественно и правильно, что не могло возникнуть никаких сомнений и вопросов. Наверное, где-то в подсознании, в подкорке, у меня укоренился рефлекс, что когда я в Европе, то Митя где-то тут же, рядом, и ему можно позвонить в любой момент, и встретиться, и он поможет, защитит, если потребуется.

– Да, – услышала я весьма недовольный и сонный голос Мити и еле удержалась, чтобы не зарыдать навзрыд.

– Митя, это я!

– Я уже понял, Марта, что это ты, у меня есть определитель, – ворчал Митька.

Точно ворчал! И у меня потеплело на душе, и снова захотелось поплакать громко, как плачут люди, когда их жалеет кто-то родной и близкий, жалеет и успокаивает, обещая, что все обязательно наладится. И мне показалось, что как-нибудь утихнет и это мое большое горе, и, не удержавшись, я все же заплакала, правда, старалась делать это потише, чтобы Митя не услышал. Но, конечно, он услышал, и, наверное, резко сел на кровати, потому что в трубке раздалось шуршание постельного белья. А потом друг строгим тоном спросил:

– Марта, ты что, там плачешь?

– Я тут плачу, – кивнула я, позабыв, что он не видит, и улыбнулась сквозь слезы его озабоченному тону.