Михаил Колосов - Мой ребёнок от тебя

– Вот же ёлки-палки. – С досадой прошептал Венечка. – Так я и знал.

А я-то о своём думаю!

– Что?! Уже?!

– Уже. Не видишь, что ли? Так и знал, что он отрубится. Поговорить же надо.

– А что такое? Плохое или хорошее?

– Непонятное. Или здесь какая-то ошибка, или Лобанову мозги пудрят по полной программе.

– Это в каком плане?

– Судя по тому, что я видел, его мадам не нужна операция, тем более такая сложная. Максимум на что она может рассчитывать – хороший мануальный терапевт, какового я и доставил в лучшем виде. Но на каком основании ей диагностировали такие повреждения, убейте меня, я не понимаю. У него документы медицинские есть какие-то на руках, не знаешь? Результаты исследований, снимки?

– Да, наверное. Думаю, всё у неё на квартире.

– Надо ехать, смотреть. Чёрт. Не люблю я выглядеть идиотом. Но операция, да ещё экспериментальная, это, братцы, перебор. Неужели с Вити здесь бабло элементарно тянут?

– Не может быть, Венечка. Ты знаешь, кто за этим стоит?

– Кто?

Я сказала ему на ушко.

– А он тут при чём?

– Да так, решил помочь.

– Оригинально. Но его-то да, на мякине не проведёшь. Тогда вообще ничего не понятно.

– А ты не мог ошибиться? Долю секунды через телефон на неё смотрел.

– Угу, я мог. Только я не помню ни одного случая своей ошибки, а с памятью у меня пока слава богу. ... Вот я попал. Буду стараться против операции – скажут, хочу её уморить. Что у них за аппаратура такая? Загадка. Ну, допустим, сразу после травмы был отёк, там ещё как-то можно было ошибиться, но потом-то ей делали КТ, или хоть рентген? Или что это? Чудесное исцеление?

– Какое там исцеление, я её видела, ниже пояса полный паралич.

– Да, но спинной-то мозг у неё целый.

– Ты уверен? – Он ничего не ответил, сделал рожицу. – Хорошо. Пусть разрежут и убедятся.

– Добрая ты такая девочка, Наташ.

– Ну и что? Если тебе никто не поверит.

– Погоди, надо снимки её глянуть, если они сомнительные, будет, о чём говорить. А если бесспорные тогда ...

– Что тогда?

– Кто его знает. Тогда это ерунда какая-то.

Игорь выспался часам к пяти вечера. Они с Венечкой устроили мини-консилиум, документы и всё, что было по Кристининой истории болезни, им Виктор в гостиницу притащил, чтобы лишний раз не волновать больную.

– Судя по тому, что я вижу, – сказал Игорь, глядя на снимок, – мне здесь делать нечего. С таким разрывом я её даже пальцем тронуть не имею права.

Венечка взял лист бумаги и ручку.

– Смотри, там так и вот так. – Нарисовал два позвонка. – Отсюда и её параплегия.

– Я не могу лечить на основании этой бумажки.

– Естественно.

– Что тогда ты от меня хочешь?

– Снимок нужен нормальный, хотя бы рентген.

– А это что, по-твоему?

– Это не её КТ.

– Здесь написано, что её.

– Ох, господи, за что мне это! Я не могу тебе сказать, «поверь мне на слово», потому, что сам бы не поверил, но там вот так и вот так. – Он повторил свой рисунок, только на этот раз нервно и более небрежно. – Лоб! Где ты взял-то это, горе моё?

– Ну где, Лисёнок, у неё всё было.

– Игорь Дмитрич! Он действительно видит, честное слово!

– Наталья... как вас по батюшке?

– Не важно. Олеговна.

– Вы думаете, я просто так сюда приехал? Прогуляться? Мы с Вениамин Аркадичем не первый день знакомы. Но мне нужно основание, официальное, понимаете? На котором я смогу хотя бы осмотреть больную, не то, что лечить.

– Давайте мыслить логически.

– Давайте!

– Вень, ты уверен, что это именно не её? То есть не другая картина того же организма, а именно другой организм?

– Процентов на девяносто пять уверен.

– Значит, их подменили.

– Кто?! Зачем?!

– Или врачи, тогда я не знаю, зачем. То есть, если они по своей инициативе. А вот если она сама, то есть, медики по её просьбе, тогда, может, для того, чтобы манипулировать, Виктором тем же, или дочерьми. Она же против операции, да, Вить?

– Боится.

– А вдруг она знает, что у неё не так всё страшно и операция не нужна?

– Как же не страшно? Паралич-то реальный. Если не лечить срочняком – мышцы полностью атрофируются и абзац.

– Ничего не абзац. Лежи себе, балдей, кругом внимание и забота. И Виктор рядом.

Все трое мужчин молча уставились на меня. С одной стороны им кажется, я полную чушь несу, а с другой, крыть-то нечем.

– Тогда тут ещё психиатр нужен. – Сказал, наконец, Венечка.

– А можно как-то реальный снимок сделать? – Спросил Виктор.

– Вот думаю об этом.

– Если она лечиться не хочет, я и со снимком ничего не сделаю, – отметил Игорь.

– Скажем ей, что всё знаем, и уедем домой! Одумается – позовёт!

– Да ничего ты, Наташ, не знаешь!

– Да всё тут ежу понятно, Венечка!

– В любом случае, Игоря Дмитриевича надо отпускать, и оставаться в тесном семейном кругу с этой загадкой природы.

– Но если там, действительно, вот так, – Игорь потряс в воздухе Венечкиной бумажкой, – вызывай в любое время. Я её недели за две на ноги поставлю.

Вот, что значит «лицо расплывается в улыбке»! Виктор даже пальцами тронул щёку, чтобы не расплылась, на самом деле, физиономия по всей территории парка.

– Ну и ладно, что они не пошли, правда, пап! Нам же больше достанется всего. – Олежка, болтая ногами, потыкал ему в нос облаком сахарной ваты. – Кусай побольше, папа! Вот так!

С обратной стороны сладкого сооружения мальчик, разевая рот до последней возможности, продемонстрировал, как надо кусать. Виктор достал влажную салфетку, утёр ему мордашку. Всё равно сейчас опять испачкается – вата ещё вся не вышла, ну и пусть.

– А нам это можно есть?

– Можно, можно. Папа Веня говорит, в сахарной вате очень мало сахара, одна маленькая ложечка на такую большую шапку.

– А давай, съедим, что нам нельзя! И никому не скажем.

– Договорились. Сейчас пойдём, хот-доги купим.

Сахарная вата летит в сторону, сладкие ручонки крепко обнимают Виктора за шею.

– Ты мой папа! Только мой! Я тебя больше всех люблю!

«А ты – родной мой, мой долгожданный сынок. – Подумал Виктор. – Я знаю, когда я зачал тебя. Да, я. И никак иначе. Ты – результат моей любви, и ты так похож на него, на единственную, истинную любовь мою. Ты – производная от чуда, происшедшего со мной, нечто ещё более чудесное!».

***

Лондонская история началась, конечно, отвратительно и всем нам нелегко далась, но я могу быть ей только благодарна за появление рыженьких близнецов. Не знаю, в какой именно момент они были зачаты, Венечка не говорит, мне хочется думать, что в тот самый первый раз, в состоянии опьяняющего восторга воссоединения.

Довольно многие из наших немногих знакомых, словно сговорившись, любят подчёркивать, что мальчики очень похожи на Аркадия Борисовича. Вот не на Веню, а именно на дедушку. Виктор смеётся: «Он их всех подкупил. По миллиону дал каждому, чтобы так говорили». Ну, Дмитрий ещё ладно, лицо так-сяк заинтересованное, но остальные-то, действительно, что? По мне, скорее уж Маша его напоминает, недавно развившейся практической жилкой. Венечку очень смущает «излишнее» покровительство, которое дедушка стремится оказывать детям. А что тут поделаешь, родной дедушка, всё-таки. С некоторых пор все разговоры он сводит к тому, чтобы отправить Машу учиться в Лондон, а следом и мальчиков, как только подрастут. Реакцию Венечки представить нетрудно. Соответственно и мы с Виктором себе не враги, нам, извините, с Вениамин Аркадичем ещё жить и жить. Потому, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не придёт нам в голову расстаться. Но ради смеха, если предположить такую невозможную ситуацию, что мы вдруг разойдёмся на все четыре, то есть три стороны – мы прекрасно поделили бы детей. Маша и Венечка – вообще единый организм, Виктор души не чает в Олеге, и это вполне взаимно, а Илюша – мой мальчик, моё обожаемое солнышко. Кое-кто намекает, что я порчу ребёнка, культивирую его странности, а я просто слишком хорошо понимаю его и чувствую. Это тот самый мальчик, которого я так ждала. Можно сказать, я знала его раньше, до того, как мы счастливо встретились.

Чтобы закончить с Лондоном, который у нас в семье, кроме меня, никто вспоминать не любит, нужно сказать, что небольшое «расследование» показало: злого умысла у Кристины не было. Снимки просто-напросто перепутали, или же кто-то из младшего медперсонала так жестоко пошутил. Более конкретного ничего не удалось выяснить, зато Кристина теперь прекрасно себя чувствует. Аркадий Борисович был прав: она не смогла бы разорвать нашу связь, всё, рано или поздно, само собой наладилось бы. А тогда казалось, ужас, непоправимо.

Да, немало воды утекло с тех пор. Мальчикам уже почти пять, то есть примерно столько, сколько тогда было Маше. Она, в свои десять лет, практически готовый доктор. Отец её не только в теории натаскал, она с ним с удовольствием посещает студенческую анатомичку и в больнице проводит все свободные от школы часы. Причём не просто лясы точит и наслаждается вниманием взрослых, а реально помогает за больными ухаживать. Венечка в последние годы увлёкся геронтологией, так что Маше работы хватает – одиноких стариков, к сожалению, довольно много. Как представлю, что и меня могла постигнуть та же участь! Почти до сорока лет засидеться в девушках – не шутки. Кто бы мог подумать, что у меня может быть собственная семья, да ещё такая многочисленная. Венечка тоже считает большим курьёзом, что его судьба так одарила. Мальчиков он не хотел, и, будем говорить откровенно, почти равнодушен к ним. Боюсь выяснять подробности, не исключено, что он считает, мы и вправду тогда некоторое насилие над ним совершили. А всё-таки Илюша, в моём представлении, и есть тот самый маленький Венечка. И странно, что он не вызывает в нём обожания, ведь, считается, больше любят похожих на себя детей. Странно также, что Виктор отдаёт предпочтение живому, подвижному весельчаку Олегу, а не мечтательно-задумчивому, меланхоличному, чуть не сказала, Венечке – Илюше, конечно, Илюше. Ведь я хорошо помню его признания о первом робком чувстве, когда он буквально проваливался в глубокие, внимательные глаза. Вот же они, эти глаза, такие уже печальные, у нашего малыша Илюши. А у Олега, как звёзды светятся, беззаботно и счастливо.