— Если я съем все сейчас, то что буду делать завтра и послезавтра?

— Но тебе ведь приносят похлебку. Будешь есть ее, — отозвался Колин, прижимаясь теснее к решетке, чтобы получше рассмотреть сестру.

— Нет никакой похлебки, Колин, — спокойно ответила Эйнсли и увидела, как краска залила его щеки. — Мне дают только воду.

И тут же в испуге отпрянула, когда Колин, не в силах сдержать ярость, громко выругался и ударил кулаком по прутьям, не обращая внимания на боль.

— Теперь я начинаю понимать, почему стражники так легко позволили мне пройти к тебе с этой скудной пищей! Всем в замке известно, что отец запретил видеться с тобой. Он обещал сурово наказать каждого, кто вздумает его ослушаться. Я думал, что мне придется уламывать твоих тюремщиков…

Эйнсли слабо улыбнулась:

— Я тоже удивлена их покладистостью. До сих пор они не выказывали никакой симпатии ко мне, словно я не живой человек, а бесплотный дух, привидение!

— Итак, отец задумал уморить тебя голодом…

— Да.

— Тебе следовало сказать мне об этом!

— Я не сразу поняла, каковы его намерения. Вначале мне казалось, что отец просто хочет наказать меня, а потом пришлет какую-нибудь еду. Ты не дал ему забить меня насмерть у реки, остановил меч, который он занес надо мной в лесу, и теперь он решил уморить меня голодом. В конце концов, кому придет в голову интересоваться причинами моей смерти? В таких застенках люди умирают сплошь и рядом. Конечно, кое-кто может не одобрить его поступок, но шуму наверняка будет меньше, чем если бы он убил меня своими руками.

Колин опустился на скамейку, где обычно сидел стражник, и с такой силой сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.

— Может быть, мне удастся раздобыть ключ?

— Не надо. — Эйнсли подошла к решетке и сжала руку брата. — Мои тюремщики этого не допустят — если я сбегу, их ждет неминуемая смерть. Но самое страшное, что и тебе не поздоровится. Сбежать из Кенгарвея я смогу только в том случае, если ты расскажешь, где проходит подземный ход. А это сразу наведет отца на мысль, что ты пособничал мне, и поставит под угрозу твою собственную жизнь.

— Не могу же я сидеть и спокойно смотреть, как ты умираешь от голода!

— Конечно, нет! Я уверена, что до этого не дойдет.

— Каким образом? Вскоре он поймет, что дело нечисто, что ты вряд ли прожила бы так долго, если бы сидела на одной воде. Я уверен, что его подозрения в первую очередь обратятся на меня, и он сделает так, что я не смогу приносить тебе пищу.

— Может быть, тебе действительно стоит прекратить это дело?

— Да неужели? Прикажешь нежиться в постели с набитым брюхом и знать, что ты медленно умираешь? Ты что, считаешь, что у меня совершенно нет совести?

— Нет, я считаю, что у тебя ее гораздо больше, чем нужно для жизни в Кенгарвее.

Колин поморщился — сейчас не до шуток! Эйнсли слабо улыбнулась, добавив:

— Угроза церковного проклятия, которым ты стращаешь отца, скоро перестанет его пугать.

— А, так ты разгадала мою хитрость! Впрочем, ты всегда была умнее нас всех…

— Да и ты не глупец.

— Возможно. Но мне надоело изощрять свой ум, пытаясь выжить самому и спасти наших родичей. Кенгарвей мог быть таким же славным замком, как Бельфлер, если бы отец не растратил свои силы и богатство, враждуя с соседями.

— Но так происходит уже много лет. Нам всем необходимо прилагать немалые усилия, чтобы выжить. — Эйнсли поймала взгляд брата. Надо постараться осторожно внушить ему, что у нее на уме. — Ты должен быть осмотрительным. Отец своей жестокостью научил каждого в Кенгарвее заботиться о своей шкуре. Если ты не хочешь, чтобы моя смерть легла тяжелым бременем на твою совесть, то и я не желаю быть причиной твоей гибели.

— Значит, если я буду помогать тебе, то поставлю под угрозу свою жизнь. Если стану заботиться о себе — ты умрешь мучительной смертью. Что за чудовищный выбор! Особенно если учесть, что причина всего — наш родной отец…

— Нам остается только молиться, чтобы король, разгневанный безумствами нашего отца, послал сюда вооруженных людей.

— Ну да. И тогда мы оба погибнем. Эйнсли рассмеялась, словно эта отчаянная ситуация таила в себе нечто забавное.

— Твой своеобразный юмор смешит меня, Колин. Он криво усмехнулся:

— А вот мне что-то невесело. — Он снова посерьезнел. — По-моему, человеку в нашей безнадежной ситуации остается только смеяться. На что же еще надеяться? Маловероятно, что посланные королем люди сумеют положить конец тирании нашего отца. Кто бы ни пришел под стены Кенгарвея, он постарается заставить всех нас заплатить за грехи и преступления Дуггана Макнейрна.

— Только не Гейбл.

— В тебе говорит любовь.

— Возможно, но только отчасти. Я не так слепа, как ты полагаешь. Гейбл не захочет стереть Кенгарвей с лица земли. Да, он будет вынужден убить нашего отца, но лэрд Бельфлера не тот человек, который выместит свою злобу на беззащитных обитателях Кенгарвея — стариках, женщинах и детях. Я не могу убедить тебя в своей правоте, так что мне остается только повторять вновь и вновь — я верю в благородство Гейбла. Но ведь говорить — это одно, а заставить прислушаться к своим словам — нечто совсем иное, правда?

— Извини, Эйнсли. Я был бы рад поверить тебе, это дает хоть какую-то надежду, но боюсь, что стены Кенгарвея — неподходящее место для того, чтобы питать надежды. Они так часто оборачивались ничем, что я уже устал постоянно обманываться. — Колин встал и порывисто стиснул руки Эйнсли. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе.

Она начала было возражать, но Колин прижал палец к губам и продолжил:

— Молчи! Нет смысла без конца препираться. Я буду делать то, что должен. И еще молиться, чтобы сказанное тобою оказалось правдой. Возможно, в душе лэрда Бельфлера действительно есть место милосердию. Я стану просить Господа, чтобы предводителем тех, кто вскоре придет под стены Кенгарвея, оказался именно сэр де Амальвилль.

С этими словами Колин повернулся и ушел. Эйнсли с грустью смотрела вслед брату. Гейбл не сумел склонить лэрда Кенгарвея к примирению и таким образом нарушил присягу, данную королю. Наверное, теперь король разгневан на него и может лишить своей милости… Умащиваясь на своем жестком ложе и рассеянно наблюдая, как ее молчаливые стражи вернулись на свой пост, Эйнсли решила, что ей тоже не мешает помолиться. Она попросит Господа дать Кенгарвею еще один шанс. Если врагам суждено прийти под стены замка, пусть их приведет Гейбл.

Только в этом случае у обитателей Кенгарвея — да и у нее самой — есть надежда на спасение…


Гейбл поцеловал на прощание тетушку и юную кузину Элен, улыбнувшись в ответ на их просьбы беречь себя. Каждый раз, когда он отправлялся на очередную битву, женщины не скрывали своей грусти, но старались, чтобы рыцарь ее не заметил. На этот раз — в этом Гейбл был совершенно уверен — для этих страхов были все основания. Мало того, что ему предстояло сразиться с врагом, грозным и неукротимым, союзники, навязанные ему королем, почти не отличались от врагов. Впервые он ехал навстречу опасности, подвергаясь ей с самого начала.

Вскочив в седло, Гейбл любовно потрепал Малкольма по шее. Доблестный конь уже не однажды доказал новому хозяину свою выносливость и отличные боевые качества, всякий раз доставляя тому радость. Да, коня выучили прекрасно! И какая ирония судьбы — он, Гейбл, едет на коне Макнейрнов, чтобы воевать с ними же…

Но не оставлять же Малкольма дома просто потому, что когда-то он принадлежал Эйнсли!

Выезжая из ворот Бельфлера в сопровождении Майкла и Джастиса, Гейбл бросил взгляд через плечо и увидел массу людей, выстраивавшихся в отряд позади него. Среди них были и всадники, и пешие. Неистовая кровожадность Фрейзеров и Макфибов по-прежнему смущала рыцаря. Еще больше ему не давала покоя мысль, что эти два клана прекрасно спелись — значит, самому Гейблу и его людям придется сражаться в одиночку и ни в коем случае, как предупреждала Эйнсли, не поворачиваться к Фрейзерам и Макфибам спиной. Доверять им нельзя! Холодок пробрал Гейбла, когда он заметил, что на него пристально смотрит кто-то из Фрейзеров. Похоже, ему придется опасаться удара не только со стороны своих врагов Макнейрнов, но и со стороны так называемых союзников.

— Вчера я всю ночь молился, чтобы король передумал и отозвал этих собак из нашего отряда, — прошептал Джастис на ухо кузену.

Гейбл усмехнулся и перевел взгляд на дорогу.

— Это намного облегчило бы нашу задачу, но боюсь, король не понимает, какой смертельной опасности мы подвергаемся. Все, что ему нужно, — это смерть Дуггана Макнейрна, и король знает, что лучших исполнителей его воли, чем Фрейзеры и Макфибы, не найти.

Мне кажется, король вообще не уверен, что я один сумел бы справиться с этой задачей.

— Неужели он считает, что ты предашь его, столкнувшись с Макнейрном? — в ужасе прошептал Майкл.

— Вряд ли. Просто король больше не желает выказывать милосердие, а по его мнению, я в избытке наделен этим качеством. Макнейрн — предатель, а по закону предательство наказывается долгой и мучительной смертью. На взгляд короля, такая суровая участь заставит остальных его вассалов повиноваться своему сюзерену — хотя бы из страха. А еще мне кажется, что король предпочтет, чтобы Макнейрн погиб в битве и ему не пришлось бы самому казнить преступника.

— Король опасается того, как поведут себя другие лэрды, если он убьет одного из их числа, пусть даже отъявленного преступника, — заметил Джастис.

— Верно. Король окружен беспокойными подданными, и, хотя ни один из них не ведет себя так безрассудно, как Макнейрн, ему приходится действовать чрезвычайно осторожно. Этим королевством управлять нелегко.

— Ну, мы вряд ли сумеем облегчить ему задачу, разве что в этом случае.

— И сделаем это уже завтра.

— Так ты полагаешь, что сегодня мы не достигнем Кенгарвея?

— Нет. Если мы будем продвигаться слишком быстро, то утомим пеших воинов, и тогда они не смогут сражаться в полную силу. Да и прибудем мы в Кенгарвей лишь в сумерках, а то и в полной темноте. Мне не хотелось бы разбивать лагерь на виду у Мак-нейрнов. Нет, мы должны остановиться по крайней мере в часе езды от Кенгарвея и закончить наше путешествие завтра.