Вера Иванова - Мой прекрасный враг

– А я… вообще футбол посмотреть не смогла! И что, по-твоему, мне не хотелось? – резко переменила я тему, понимая, что только добавляю масла в огонь. Бутылкин, как и большинство остальных из нашей тусовки, был фанатом проигравшей немецкой сборной, в то время как я просто тащусь от бразильцев. Мой ответ потонул в поднявшемся общем шуме – видно, я задела больное место.

– Да из-за тебя наша акция вообще чуть не сорвалась! Полгода подготовки! – гремел стальной голос Типа. – Из-за погоды у нас и так все на грани срыва, гроза вот-вот начнется. Полгорода народу подняли: пресса, летчики, речники – теперь все придется на ходу перекраивать! Что о нас подумают после этого? Ты же не себя дискредитируешь, а все наше движение! Знаешь, что мне пришлось из-за тебя выслушать? Неужели было трудно позвонить?

Дело оказалось гораздо хуже, чем я думала, – Типа просто сорвало с катушек. Но чем это было вызвано, я не знала – ведь не таким же пустяком, как моя помощь растяпе-миллионеру! Или Тип, как и остальные, болезненно переживал проигрыш Германии?

– Я потеряла мобильник в метро! – повторила я.

– А он? Его мобильник тоже потерялся? – снова набросился на меня Тип.

– Он оставил свой в машине…

– Что за отмазка! Если ты была у него дома, могла позвонить оттуда! Почему ты этого не сделала? Молчишь? Ну так я тебе скажу – ты не сделала этого, потому что не хотела!

Я молчала, опустив глаза. Щекам стало жарко – я вдруг поняла, что Тип прав. Я действительно МОГЛА позвонить и из «зимней резиденции», и еще раньше – из супермаркета, у ребят ведь есть мобильники. Но у меня почему-то никак не получалось. Почему? Это было загадкой для меня самой…

А Тип продолжал:

– Два часа мы ждали тебя дома, чтобы смотреть футбол, и еще полтора – здесь. Это нормально? Знаешь, сколько нам придется заплатить за простой? – Тип махнул рукой на пришвартованный к пристани катер, на борту которого, пристроившись в теньке, наши друзья-речники резались в домино. Парни часто выручали нас во время акций, правда, всегда за отдельную плату. – А журналисты? Пришлось дать всем отбой – думаешь, они такие же сдвинутые, как мы, и стали бы коптиться тут столько времени?

– Я компенсирую… Я верну деньги! – Но это были не те слова. Тип пришел в такую ярость, что будь у него третий глаз, и тот бы задергался.

– Не сомневаюсь! – гаркнул он, прожигая меня взглядом насквозь. – Вот с этого и надо было начинать. И за сколько же тебя купили твои новые друзья?

– Ну знаешь! – задохнулась я. Понятно, что виновата и все такое, но есть же какие-то пределы! – Ты мне не муж, чтобы устраивать сцены!

– И это вся твоя благодарность? – Дергающиеся глаза Типа превратились в узкие щелки. – Это все, что ты можешь сказать после того, что я сделал для тебя?

Вот и запрещенный прием. Тип это знал. Все было действительно так – в самый сложный период моей жизни именно Тип выручил меня, привел в команду гринписовцев, где я нашла новых друзей. Я была в пролете – меня бросил парень, а Тип вытащил, научил верить в себя и в людей, не зацикливаться на собственных проблемах, ведь вокруг так много общей беды! Вспомнив об этом, я размякла и сдалась. Ну как же, как объяснить ему, что все в порядке?

– Тип, не заводись! У нас с ним ничего не было. В самом деле, ни-че-го! – Я положила руки ему на плечи и постаралась, чтобы мой голос звучал как можно мягче. – Он мне совершенно посторонний человек! Я его больше никогда в жизни не увижу! Ты мне веришь?

Сработало! Наконец-то я сказала то, что нужно. Плечи под моими пальцами расслабились, веки перестали дергаться, губы скривились в подобие улыбки. Но Тип был бы не Тип, если бы показал окружающим свою слабость.

– Это не имеет никакого отношения к делу, – сухо бросил он, отворачиваясь и скидывая мои ладони. – Оставь свои излияния при себе.

Уф! Слава богу, кажется, пронесло! Уж меня-то всей этой мнимой строгостью не проймешь. Пусть ругается сколько угодно – главное, он мне, кажется, поверил. Поверил и простил. Сидящие вокруг ребята радостно зашумели, заулыбались – напряжение отпустило и их.

– Ладно, проехали, – Тип снова стал самим собой – неуязвимым, сильным, уверенным. – Раз уж опоздали, будем действовать по сокращенной программе. Отправляемся прямиком на место, журналисты подтянутся туда, я им позвоню. Все на катер! Отдать концы! – скомандовал он, вынимая мобильник.

В небольшой душной захламленной каюте я первым делом разыскала зеркало и долго смотрелась в него, изучая собственное лицо.

– Ты чего? – Катька подняла голову со скамейки, на которой спала. – Давно не видела себя, любимую? Соскучилась?

– Кать, а у меня правда нос картошкой? – спросила я, ощупывая самую выступающую часть своего лица.

– Ну, я не знаю… Может быть, чуть-чуть. Маленькая такая картофелинка, очень симпатичная, по-моему.

– А что такое лягушачий рот?

– Это рот, как у лягушки, – разъяснила мне Катька.

– А не как у меня?

– У тебя? – Катька принялась пристально изучать мои губы. – Ну, если уж очень долго всматриваться, то что-то есть.

– А глаза у меня, как у дикой кошки?

– Погоди, погоди, – Катька потрясла головой, села на скамейке. – Не так быстро. Что ты такое несешь? Кто тебе это сказал? Картошка, лягушка, кошка…

– Да так, дура одна, – ответила я уклончиво. В это время застучал мотор, и под громкие крики матросов катер отчалил. Пол в каюте слегка накренился, полоска вспененной воды за иллюминатором начала медленно увеличиваться.

– Если дура, так чего слушать? – Катька покрутила пальцем у виска, соскочила на пол. – Мое мнение – какие бы у тебя ни были нос и глаза, главное – все это нравится Типу. Согласна?

– Согласна, – кивнула я, разглядывая руки. Кисти действительно были красные и шершавые. Надо бы пользоваться специальным смягчающим кремом, а я всегда ленилась заниматься такими глупостями. – Кать, а у тебя есть крем для рук? – спросила я подругу, и в ответ она запустила в меня огрызком от яблока.

– Эй-эй, потише! Вы чего это разошлись? – Огрызок угодил в неожиданно появившегося в каюте Типа. – Ну ни фига себе, а? А еще девчонки! Вместо того чтобы уборкой заняться, они еще больше свинячат.

Мы с Катериной быстро переглянулись.

– Ты кидала, ты и убирай! – возразила я.

– Я в тебя за дело кидала, значит, убирать тебе! – парировала Сорванец.

Огрызок так и остался валяться, но нам было уже не до того. Каюта постепенно заполнялась спускавшимися с палубы ребятами. Стало тесно, душно, зато весело и немного страшно – как всегда в ожидании важного дела, к которому давно и долго готовишься.

– Ладно, проехали, – Тип расчистил место на столе, смахнув барахло прямо на пол. – Пора заняться делом. Удалось достать парашют?

– К сожалению, нет, – соврала я, снова чувствуя себя предательницей. – У ребят из аэроклуба сейчас просто аншлаг, народ валом валит – всем вдруг прыгать захотелось, так что ни одного свободного парашюта не осталось.

– Плохо, – Тип задумчиво почесал переносицу. – Без воздушного номера будет не так эффектно. Значит, промежуточная стоянка отменяется. Серега, пилотам отбой! Извинись, и все такое.

Теперь, когда Тип уже не злился на меня, я почувствовала себя виноватой. Идея с парашютистом принадлежала Сереге – это он предложил, чтобы наш лозунг свалился прямо с неба. А разработку поручили мне, так как один из маминых постоянных пациентов – владелец мастерской, где шьют парашюты. Он согласился продать нам один со скидкой, и вся команда полгода откладывала деньги. И не для того, чтобы сегодня одна непроходимая Дичь собственными руками вручила общественный парашют бабуле одного олигарха!

Если бы Тип решил убить меня в тот момент, я бы согласилась. Даже подставила бы голову под топор!

Но Тип уже успокоился.

– Ладно. Нет так нет. Транспарант готов? Давай сюда! – Командир выжидательно посмотрел на меня.

– Транспарант? – пролепетала я, чувствуя, что – о боже! – наступает конец света. – Транспарант?

– Ну да, – Тип нетерпеливо заерзал. – Ты же ведь сделала транспарант, как мы договаривались?

Что ж, во всякой неприятности есть и положительные стороны. Например, тут, в каюте, я получила возможность еще раз потренироваться падать в обморок. Те, кто постоянно занимается этим, знают, как все происходит: слабеют колени, становится пусто в голове, кожа покрывается противным липким потом, потом к горлу подступает тошнота, темнеет в глазах – и больше они уже ничего не помнят, потому что отключаются. А когда приходят в себя, то обнаруживают, что мир вокруг здорово переменился. Еще мгновение назад ты стоял, а теперь лежишь, и все вокруг суетятся, потому что думают, что ты или уже умер, или вот-вот отойдешь в мир иной.

И все это случилось со мной в тот миг, когда я вспомнила, ГДЕ оставила транспарант.

– Это у нее от жары! – рокотал голос Стаса. – Разойдись, я ее обмахивать буду. – И на меня хлынули потоки теплого, пахнущего мазутом воздуха.

– Да разорви ты это гадское платье! – потребовал голос Сереги. – Оно же ей все дыхательные пути перекрыло!

– Не смейте! – вступилась за мой наряд Катька. – Это же Гуччи, как вы не понимаете!

– Ребята, нашатырь есть у кого? – встревоженно спросил Тип. Он был где-то совсем рядом, его руки сжимали и растирали мои. И тут же командир отдал распоряжение:

– Колян, сбегай к матросам, спроси, где у них аптечка!

– Да что ты с ней церемонишься! – Это голос Сереги. – Надавай ей по щекам, вот и вся аптечка!

– Я те надаю, я те надаю! – Голос Типа сделался на несколько тонов выше. – И не думай даже!

– Да я что? Я ничего! – Угорь явно обиделся. – Это же верный способ! Его же все доктора рекомендуют!

– У них в аптечке только йод и кровоостанавливающий жгут! – доложил запыхавшийся Колян. – А еще они колу прислали. Это подойдет?

– Давай сюда!