— Не скажет. Все наши потеряшки нашлись! — делано улыбнулась женщина. Она старалась не думать о том, как было бы здорово повыдергивать Лилу её тощие ноги. Она, правда, старалась об этом не думать.

Открыла дверь, пропуская малышку вперед. Улыбнулась тому, как лихо та забросила портфель, как, не скрывая любопытства, стала вертеть головой во все стороны. Как, завидев кота, чуть не умерла от восторга и едва не довела беднягу своим энтузиазмом до инфаркта. С каким-то неправильным наслаждением Оксана, вслушиваясь в звонкий голосок девочки, наполняющий ее одинокий дом такими новыми, но такими правильными звуками, и впитывала их в себя.

— Оксана Владиславовна, а можно я сама насыплю Яшке корма?

— Насыпь… А потом мы займемся ужином.

Глава 13

Принять предложение девочки помочь с ужином было довольно опрометчиво. Но Оксана это поняла только тогда, когда у нее сгорела первая партия отбивных. Лилечкина помощь больше походила на вред. Впрочем, может быть, это были только цветочки. Ведь еще неизвестно, чем бы все закончилось, если бы её маленькая гостья осталась вообще без дела. Вполне возможно, Оксана бы не отделалась одним только сгоревшим мясом.

Матвей позвонил ближе к восьми, чтобы предупредить их о том, что задерживается. Он опять извинялся и предлагал перепоручить Лильку кому-нибудь из друзей, но Оксана, конечно же, отказалась. Разморенная после плотного ужина и теплой ванны девочка засыпала у нее на руках.

— Матвей, я уложу Лилю у себя. Пускай уже отдыхает. Не стоит ее ночью будить и тащить через весь город.

— Точно? Она тебе не помешает?

— Все нормально. Я постираю её вещички, и завтра наша террористка будет как новая.

— Спасибо! Я твой вечный должник! Ну, все, больше не могу говорить… Постараюсь приехать не слишком поздно.

Матвей сбросил вызов прежде, чем Оксана успела возразить. Ведь говоря о том, что оставляет Лилю на ночевку, она ни в коем случая не имела в виду, что её приглашение распространяется и на отца малышки. Или… Черт! Ладно… Ладно! Она не просто так готовила этот чертов ужин. Было что-то новое, щемящее острое в том, чтобы делать это вот так, в компании ребенка. И ведь так легко было представить, что это ее семья. Лиля — дочь, Матвей — муж, которого она ждет с работы. И что ее любят — тоже можно было представить… И Лилька, и сам Матвей.

Оксана застыла у окна, растирая виски. Дура! С каждой минутой все сильней погружалась в это странное сумасшествие. Но правда заключалась в том, что она была чужая этой семье.

«Но ведь есть все шансы, что она станет твоей!» — пискнуло глупое сердце. И оттого, что там, в душе, где после Букреева уже ничего не осталось, вновь появилась надежда, стало еще больней. Оксана прекрасно знала, как больно разбиваются розовые очки. Но с другой стороны… а что ей было терять?

«Бедина!» — оживился мозг.

— Оксана Владиславовна, я хочу пить, — прервал мысли женщины тоненький голосок. Она обернулась. Уснувшая уже было Лиля приподнялась, опираясь на руку, и теперь забавно хлопала сонными васильковыми глазками.

— Конечно. Одну минуту. Я сейчас принесу.

— Папа ставит мне стаканчик с водой на тумбочку возле кровати.

— Хорошо. Я тоже поставлю.

Лиля зевнула, подтянула сползающую с плеча футболку Оксаны, которую та одолжила девочке вместо ночной рубашки, и снова откинулась на подушку. Пока женщина ходила за водой, малышка опять уснула. Оксана поставила воду на тумбочку и, будто не в силах себя контролировать, осторожно опустилась рядом с ней на кровать и нежно, едва касаясь, погладила сахарную щечку.

Её малышка тоже уже могла быть такой. Большой… задорной… смешливой. Какие бы у нее были глазки? Носик? Пальчики… Какими бы они были? Ей было уже под тридцать, когда она каким-то чудом забеременела. И предохранялась ведь — пила тайком от мужа противозачаточные, но все равно вышла осечка. Могло показаться, что она не хотела ребенка. Но это было не так. Каждой клеткой своей души, даже тогда хотела… Смотрела на резвящихся в парке карапузов, и сердце мучительно сжималось. А вот чего она и врагу бы не пожелала — так это такого отца, как её муж. Собственно поэтому Оксана и не торопилась обзаводиться потомством. Не могла, не желала обрекать собственного малыша на жизнь с тираном. И не хотела давать ему в руки новое оружие против себя. Может быть, это были кощунственные мысли. Может быть, за них её и покарали… Она не знала. В какой-то момент Оксана вообще перестала думать о том, за что ей все эти несчастья. Поняла, что от таких мыслей, от обиды на эту несправедливость она напрочь утрачивает себя. Свой свет… Свою душу. И вообще запретила себе думать об этом, воспринимая происходящее как временную трудность, которую ей просто нужно было преодолеть. Настраивая себя, что, сумей она выстоять — и все образуется, но… Прошло уже столько лет, а в ее жизни мало что поменялось. Из хорошего — из нее исчез муж-садист и пошла вверх карьера. Но в глубине души Оксана оставалась все такой же глубоко одинокой, как и пять лет назад.

У нее и подруг толком не было. Тех, к кому бы она могла прийти со своей бедой, с кем могла бы отвлечься и посмеяться. И с кем могла бы посоветоваться. Школьные, институтские… Они исчезли из ее жизни с приходом в нее Букреева. Он сделал все, чтобы оградить Оксану от любых контактов. Замкнуть её интересы, её жизнь на себе, чтобы потом иметь возможность беспрепятственно ею манипулировать. Давить на неё, унижать… Смешивать с грязью под своими берцами.

И она не противилась. Потому что ей все труднее стало объяснять близким людям синяки на своем лице. И абсолютно невыносимо было видеть в их глазах понимание и жалость. Худшее в этом всем — жалость.

Совершенно неожиданно Оксана задремала. Обычно, стоило вспомнить прошлое, как её охватывала бессонница. А тут… может быть, Лилькино сопение убаюкало, или собственные размеренные поглаживания. Выключилась в один момент. Проснулась от настойчивого стука в дверь. Испуганно подпрыгнула на кровати. Рефлекс. Она никогда, наверное, от этого не избавится. Стоило посреди ночи кому-то заколотить в дверь — и она впадала в жуткую панику. Так обычно поступал Букреев, когда напивался. Доставать собственные ключи ему было лень…

Оксана стряхнула с себя наваждение и на все еще нетвердых ногах поспешила к двери. Ударилась пальцем о тумбочку, выругалась, одновременно потирая ушибленную ногу и выглядывая в глазок. С шумом выдохнула. Испытывая дикое, болезненное облегчение. Прошло пять лет после развода, но страх её не покидал.

— Привет. Извини, что долго… Я уснула, — пробормотала, отступая вглубь коридора, чтобы впустить мужчину. Вместе с ним в её дом ворвались аромат свежести и терпкий запах его духов, которые ей очень нравились.

— Это ты извини. Возникли проблемы и… Что у тебя с ногой?

— Пустяки. Ударилась в темноте. Есть будешь?

— А что? У тебя есть что-то, что еще не сгорело? — повел носом Матвей.

— У меня вообще бы ничего не сгорело, если бы не Лилька, — надменно вздернула нос Оксана, пряча за бравадой сбивающие с толку чувства.

— Надеюсь, на этот раз обошлось без пожарных? — улыбнулся Матвей, проходя за Оксаной в кухню. Она обернулась, но улыбка на губах женщины тут же застыла. Он снова смотрел на неё как тогда. В самый первый раз. Будто скрывал за показной игривостью что-то еще. Что-то важное.

Опасно! Опасно! Опасно!

Сердце встрепенулось и подпрыгнуло к горлу. Оксана обхватила ладонью шею, не в силах вдохнуть.

— Все нормально? Или Лилька тебя уработала? Если хочешь — ложись. Я тут сам разберусь…

Вот так! Разберется… Наконец, у неё получилось сглотнуть перекрывающий дыхание ком.

— Ты, что же… собираешься у меня ночевать? — пробормотала Оксана, отворачиваясь к столу, чтобы положить ужин.

— А ты, что? Против?

— Я не знаю, Матвей. Все… слишком быстро. К тому же… как от любовницы, толку от меня никакого.

— Думаешь, мне только это надо? — деловито поинтересовался Веселый, настойчиво разворачивая ее к себе лицом.

— Я вообще не знаю, что тебе надо.

Его глаза сузились. Окруженные бородкой полные губы сжались в плотную линию. Он разозлился? Похоже, что так. Позвоночником пронесся озноб. Это тоже «наследство», доставшееся ей от Букреева. Когда Оксана не понимала, что движет людьми, её охватывал страх. А чужая злость или, не дай бог, агрессия и вовсе вводили женщину в ужас. Она даже в фильмах не терпела насилия. На физическом уровне не могла. Однажды пыталась провести над собой эксперимент. Но ее вырвало, когда пролилась первая кровь. С тех пор Оксана больше не экспериментировала.

Матвей поднял руку. Она отшатнулась. Удивленный такой реакцией, мужчина заложил ей за ухо выбившуюся прядь и ласково погладил щеку.

— Ты… Ты мне нужна.

И снова у нее возникли проблемы с дыханием. Как будто кто-то выкачал из ее кухни весь воздух. И не осталось ничего. Вакуум. И его горящие огнем глаза напротив. В которых, на этот раз, она не разглядела подвоха.

Руки ослабели. Оксана с шумом опустила на стол тарелку. И этот звук прозвучал в тихой комнате выстрелом.

— Садись… Не то совсем остынет.

Матвей сел, но еще долго следил за ней пристальным взглядом. Но потом голод, видимо, взял свое. Он накинулся, как оголодавший, и на пережаренное мясо, и на более удачный гарнир. Ел быстро, но аккуратно. Красиво ел…

— Так почему, говоришь, от тебя сегодня не будет толку? — спросил мужчина, когда утолил первый голод. — Что-то случилось?

— Да нет…

— Месячные, что ли? — сощурился Матвей.

— Ты всегда такой прямолинейный? — строго свела брови Оксана. Вот только все её штучки из директорского арсенала на Веселого, кажется, совершенно не действовали.

— Всегда. Не понимаю, зачем ходить вокруг да около. Мы взрослые люди, Оксан.