— Я не знаю, Богдан… — честно призналась Рита, — мы ведь даже не виделись, после того, что случилось. Я, наверное, все же пойду…

— Вы приедете проводить нас в аэропорт? — спросил — и сердце замерло.

— Я постараюсь его убедить, — не глядя ему в глаза, Марго кивнула и сделала шаг по направлению к двери.

— Рита?

— Да?

— Я люблю тебя, детка. Если бы я мог отказаться от контракта, чтобы только быть с вами, я бы сделал это, не задумываясь. Знаешь, я сегодня сказал Марку и говорю тебе — я рядом. Всегда рядом. Вы — самое ценное, что есть в моей жизни. Я буду ждать столько, сколько понадобится, если ты только меня простишь…

— Я простила…

— Но отпустить до конца не смогла, — печально улыбнулся Связерский.

Рита отвернулась. Она не знала, что тут можно сказать. Положа руку на сердце, в словах Богдана присутствовала значительная доля правды. Слишком много боли было в ее жизни. Боли, которая закалила, сковала сердце ледяной броней. В той жизни она бы иначе не справилась, но в жизни новой лед внутри был серьезной помехой. Почему? Потому что не было иного способа стать счастливой, кроме как просто позволить сердцу гореть. Рита столько лет провела, скованная льдом обиды, что сейчас, когда она, наконец, получила шанс этот самый лед расплавить, страх неизвестности подобно мятежнику-ветру не давал разгореться крохотному, едва тлеющему огоньку.

Наверное, стоило обозначить приоритеты. На одной чаше весов — мужчина, которого она всегда любила. На другой — разбитое вдребезги, старательно собранное по кусочкам и скованное льдом, чтобы не развалилось, сердце. Много ли ему надо, чтобы опять распасться на тысячи хрустальных осколков? Легкий сквозняк недосказанности… Намек на новое разочарование, а не оно само даже. Или тот самый тлеющий по чуть-чуть огонек.

Ей нужны были гарантии. Проблема в том, что в любви их никто не давал.

«Но отпустить до конца не смогла», — эхом звенело в ушах. А Богдан смотрел на нее и смотрел. Словно ждал чего-то.

— Я не могу вот так… Как раньше, в тебя… без оглядки, — едва не плача, прошептала Рита, сама себя проклиная за то, что действительно не может!

— Я понимаю. И не тороплю. Я докажу, что тебя достоин. А сейчас иди к сыну. Ты ему очень нужна.

Марго кивнула, крутанулась на пятках, сунула руку в карман, нашаривая ключи.

— Рита?

— Да?

— Просто помни, что я тебя люблю. Ни на секунду не забывай об этом. И еще…

— Да?

— Я не дарил Марку подарков, но сейчас хочу ему кое-что подарить. Это дорогая вещица, и я, наверное, должен с тобой посоветоваться… Ну, чтобы это не выглядело так, будто я действую у тебя за спиной или пытаюсь купить его…

Рита напряглась. Оглянулась. Нерешительно повертела в руках ключи.

— И что же это за подарок?

— Я хотел бы подарить Марку свои камеры. Объективы, штатив… Весь комплект. Я не знаю, захочет ли он сейчас принять их… После всего. Но на всякий случай, а вдруг… ты не будешь против?

Рита опустила плечи и покачала головой.

— Тогда я заеду к вам перед отлетом.

Он больше не мог это все выносить. Ему нужен был воздух. Слишком много всего. Эмоций, сомнений, страхов. Намного проще было улетать, зная, что тебя снова ждут и любят. И совсем другое дело — вот так. С тяжелым сердцем. С преследующим каждый твой шаг страхом непрощения.

И тогда Богдан, как в детстве, загадал. Если Марк примет его подарок — все наладится. А если откажется принять… Нет, об этом лучше не думать.


Глава 26


«Признавайся, что ты сделала с нашим капитаном?»

Рита улыбнулась. Закусила губу и ткнула пальцем в иконку мессенджера. Пит! Богдан мог психовать, сколько угодно, но она не собиралась отказываться от общения со Ставински только из-за его ревности. Этот парень каждый раз поднимал ей настроение, а заодно и держал в курсе поведения её плейбоя. Не то, чтобы Рита действительно верила, что тот в случае чего сдаст своего друга, но все равно — это было забавно.

«Понятия не имею, о чем ты!»

На самом деле Марго догадывалась о том, что Ставински имел в виду. Несколько часов назад она в прямом эфире смотрела игру Вашингтона. Игру, в которой Бо был очень хорош. Больше, чем просто хорош. Он был идеален. Именно для этого он родился и жил. Для того чтобы рассекать своими Бауэрами лед.

«Бо дерьмово начал сезон, но сегодня я понял, что его еще рано списывать».

«О да! Не торопись».

Списывать Связерского? Ни в коем случае. Это его жизнь! Его стихия. Она с жадностью следила взглядом за его стремительно перемещающейся по льду фигурой, вслушивалась в знакомое шуршание, с которым лезвия коньков с силой вспарывали лед, ловила его короткие улыбки, надеясь прочитать по губам, что он говорил соперникам, находясь на линии вброса и мастерски отыгрывая у тех шайбу. Наверное, ничего хорошего не говорил. Бросал какие-нибудь остроты из тех, которыми обычно обмениваются соперники.

Пит прав. Бо начал сезон не очень удачно, и, признаться, Рита чувствовала из-за этого себя виноватой. Он переживал. И это все накладывало отпечаток на его игру. Но сегодня ночью, на встрече с «Атлантой», все изменилось.

«Ну, так ты признаешься, что ты сделала с Бо? Согласилась выйти за него? Приехать на одну из игр?», — продолжал гадать Пит. — «Наш парень как будто парил сегодня».

Рита закусила губу. Она догадывалась о причинах. Но Питу она ни за что бы в этом не призналась. Жар обдал щеки и молнией пронесся по телу. Дыхание участилось, стоило только вспомнить, что произошло накануне.

Как она и думала, пресса прознала о том, что Марк — сын Связерского. Наверное, это было нетрудно. Все же — Связерский записан его отцом, и вряд ли в их стране много Богданов Владимировичей Связерских. Их стали преследовать репортеры. Ну… как преследовать? Ошивалось несколько человек и у их дома, и у школы Марка, и в спорткомплексе, где он занимался. Конечно, их внимание было не сравнить с вниманием к каким-нибудь голливудским звездам, но впечатлительному ребенку и этого было вполне достаточно. Марик злился, и Рита боялась, что однажды он просто сорвется.

Она вообще очень за него боялась в ту осень. Марк… стал другим. Более скрытным, замкнутым. Ему пришлось повзрослеть и столкнуться с житейской правдой чуть раньше, чем Рита была готова. Когда Богдан с Машей заглянули к ним, перед отъездом в аэропорт, Марик даже не вышел. Связерский сам пошел к сыну. Он сказал ему практически то же, что и самой Маргарите.

— Я не горжусь своими поступками, Марк. Мне бы хотелось исправить свои ошибки и переиграть эту игру, но ведь ничего уже не изменить… А потому все, что мне остается — зная, что я потерял, просто надеяться на то, что ты дашь мне еще один шанс. Я… черт! Я… действительно тебе задолжал — внимания, заботы, любви. Подарков…. — хмыкнул Связерский. — И я больше всего хочу отдать тебе эти долги, всей душой хочу… Вот. Тебе вроде нравится фотография… С мамой я поговорил. Она не против.

Марк скосил взгляд на сумки с оборудованием. Плотно сжал губы и отвернулся к окну. Он не принял подарок, но и не отказался от него. Богдан кивнул и поплелся из комнаты.

А потом эта пресса! О том, что отец Марка — Богдан, узнали в школе и на катке. И не сказать, что ее сын обрадовался такому вниманию. Оно его страшно злило. Все разговоры Риты и Богдана по скайпу сводились к обсуждению сложившейся ситуации. Напряжение было страшным. Лишь к началу ноября Марк более-менее пришел в себя и даже снова стал общаться с отцом. Все так же по старинке, в письмах. Почему-то так было проще им обоим.

— Вчера они ездили на игру в область, — отчитывалась Рита перед Богданом, покрывая лаком ногти на ногах.

— Я видел. Тренер присылал мне пару видюх. Он молодец.

— Думаю, тебе стоит об этом сказать.

— Марку? Я не уверен. Почему-то он избегает этой темы. Совсем.

Рита вскинула голову и с удивлением посмотрела в монитор на изображение голого по пояс Связерского.

— Странно. Тебе не кажется? С кем ему еще обсуждать свои хоккейные достижения, как не с тобой?

— Вот и я не понимаю. Чего уже только ни передумал.

— Хм… Попробую его попытать… — задумчиво протянула Рита, вытягивая вперед ногу и внимательно разглядывая результаты своей работы. Нежно-розовый лак лег довольно красиво.

— Малыш… Ну, разве так можно? — застонал Связерский.

— Что? — невинно поинтересовалась Рита.

— У тебя шикарные ножки… А я очень соскучился. Очень…

Его голос звучал несколько приглушенно и сипло. Помехи в связи? Или ее плейбой приболел?

— Расстегни пуговичку…

— Что?

— Расстегни пуговичку… Покажи мне себя, детка.

— Бодя… Скажи-ка мне, милый, — Рита облизала пересохшие губы, — где сейчас находится твоя рука?

— Там, где ей самое место, когда тебя нет рядом. Ну же, детка… Сними это чертово платье! Я хочу на тебя посмотреть.

Рита открыла рот. Помедлила, а потом со всех ног бросилась к двери и, закрыв ту на защелку, жадно вдохнула. Они были порознь без малого три месяца. И все это время обходились без секса. Не до этого было, совершенно. Переживания, страхи, сомнения…

— Малышка, ну же! Иди ко мне…

Рита стащила через голову рубашку и предстала перед Богданом в одном белье.

— Ты совершенно испорченный! — прошептала Рита, задыхаясь. Увязнув в проблемах сына, в своих собственных чувствах, она и не догадывалась, как сильно её тело нуждалось в разрядке.

— Еще какой… Поласкай себя…

— Что?

— Поласкай себя для меня. Сдвинь трусики и просто сделай это. — Богдан чуть сместил расположение камеры так, что теперь ей стал виден его ствол, по которому в медленном темпе скользила рука.