Пока любовалась открывшимся видом, на горы опустилась ночь. Стало довольно прохладно. Рита неохотно поднялась, отряхнула ладони и шорты и побрела к лагерю. Богдан и Марк сидели у костра, сосредоточив все свое внимание на довольно большой раскрытой книге.

— Я думала, съемка идет уже полным ходом… — заметила Рита, усаживаясь неподалеку от них и вытягивая перед собой ноги. Она продрогла, но идти за курткой было ужасно лень.

— Нет. Мы пока изучаем атлас звездного неба и проводим кое-какие расчеты.

— Как все сложно, — фыркнула Рита, поежившись.

— Появление некоторых объектов на звездном небе приходится ждать часами, и лучше точно знать, когда они появятся, — пояснил Богдан, стягивая с себя спортивную куртку.

— Я обойдусь… — запротестовала Рита, когда он набросил ту ей на плечи.

— Да брось. Мне не холодно.

Рита нахмурилась, но куртку все же оставила. Она была еще теплая, и от мысли о том, что только что эта тряпка касалась его совершенного тела, ей стало по-настоящему горячо. Можно сколько угодно ненавидеть бросившего тебя в беде мужика, но если однажды он взял над твоим телом верх — от этого наваждения не избавиться…

Бежать! Бежать, куда глаза глядят… — в который раз мелькнуло в мозгу.

— Папа-папа! Осталось две минуты! — закричал Марк, подпрыгивая от нетерпения. — Сириус вот-вот появится!

Богдан встал, скользнув взглядом по Рите, неторопливо подошел к установленному штативу и что-то покрутил. У него были удивительно красивые руки. На большом пальце правой — серебряный ободок, и больше никаких украшений. Признаться, Рита не очень любила, когда мужчины носили кольца, а тем более перстни. Но кольцо Богдана выглядело адски горячо. Рита облизала вмиг пересохшие губы и тоже встала:

— Что ты делаешь?

— Выстраиваю фокус, — оглянулся Богдан и подозвал к себе сына взмахом руки. — Смотри, здесь есть один хитрый режим, позволяющий увеличить необходимые участки изображения при фокусировке в десятки раз.

— Круто…

— Посмотрим, как выйдет. Я хотел захватить пик вот этой вершины и часть ущелья…

— Странно. Я думала, ты приехал фотографировать звезды, — снова подала голос Рита.

— Звезды чаще всего являются дополнением к каким-то другим объектам. Например, чаще всего фотографируют Млечный путь, но сам по себе он не особенно интересен. А вот в сочетании с заброшенной хижиной или лучиной реки, или, скажем, ущельями Гранд каньона — это совсем другое дело.

Богдан еще что-то покрутил и отошел на полшага:

— Сейчас лучше затушить костер. Искусственный свет может лишь все испортить. Да и глаз должен привыкнуть к темноте. Ничего?

Рита пожала плечами:

— Надеюсь, нас не сожрут дикие звери. Огня они все же боятся.

— Трусишка, здесь не водятся хищники… — ухмыльнулся Богдан и прежде, чем затушить костер, пошарил в багажнике, доставая ее сумку с вещами:

— Переоденься, не то замерзнешь.

Рита перехватила вещи и пошла к палатке. Фонарик на телефоне помог сориентировать в темноте, и она справилась довольно быстро. О чем Марго не догадывалась, так это о том, какие соблазнительные тени отбрасывала ее фигура, когда она переодевалась. Богдан с жадностью скользил взглядом по чуть подсвеченным стенкам палатки, не в силах отвести глаз от открывающейся ему картины. Хорошо, что их сын был поглощен совсем другим. Марк с восторгом следил в бинокль за появляющимися на небе звездами и едва не пищал от радости.

— Папа! Ты меня совсем не слышишь! Это Сириус? Посмотри!

Богдан тряхнул головой и, встав рядом с сыном, заглянул в объектив.

— Угу… Он. Ну-ка, давай-ка… на максимальной выдержке.

Высунув язык от усердия, Марк старательно щелкал кадр за кадром. У него не слишком хорошо получалось со сломанной-то рукой. Богдан улыбнулся, наблюдая за сыном, и в который раз поморщился от тянущей боли в груди. Каждый раз… каждый чертов раз, когда он на него смотрел — душа замирала. Каким же он был дураком! Каждый восторженный взгляд Марка — ножевое ранение в грудь. Ты отказался от него. Ты отказался от него… Ты отказался… И нет себе прощения, и покоя нет.

Богдан растер лицо ладонью и, подсвечивая себе путь тонким фонариком, побрел к раскладному столику, на котором стоял большой термос с кофе. Рита вышла из палатки и нерешительно замерла в нескольких шагах от него. Богдан плеснул и ей. Протянул картонный стаканчик:

— Возьми, так быстрее согреешься.

Рита молча забрала из его рук свой кофе и отошла в сторону. Где она и просидела ровно до тех пор, пока Марк не заклевал носом.

— Эй, дружок, иди-ка ты, наверное, отдыхай, — ухмыльнулся Богдан, глядя в осоловевшие глаза сына. — Уже ничего интересного не будет.

— Точно?

— Ага. Я еще чуток поснимаю, поменяв ракурс, но это только потому, что и сам хочу чего-нибудь пощелкать.

Малой больше не спорил и забрался в палатку. Видать, совсем умаялся за этот переполненный впечатлениями день. Богдан сунулся следом. Помог сыну устроиться в спальном мешке — все же с поломанной рукой это сделать не так-то просто — и, пожелав Марку спокойной ночи, выбрался наружу.

— Кажется, он уснул даже раньше, чем я застегнул мешок, — пошутил Богдан, поймав пристальный взгляд Риты.

— Очень на него похоже, — кивнула та, вставая с небольшого валуна, на котором сидела.

— Эй, ты куда?

— В палатку… — пожала плечами Рита и нерешительно оглянулась.

— Не хочешь поснимать?

— Я?

— Почему нет? Это правда захватывающе.

— Ну, я не знаю…

— Пойдем. Хотя бы взглянешь!

Рита заметно нервничала. Легкая дрожь проносилась телом, но дело было совсем не в окутавшей горы прохладе. Всему виной был Связерский, стоявший так близко, что их тела соприкасались.

— Смотри, вот здесь чуток покрутить и… щелкай, — обжег дыханием ухо.

Рита нажала на кнопку.

— И чуток подержи, сразу не отпускай…

Нос Богдана скользнул вверх по ее скуле, зубы прихватили мочку уха и легонько прикусили, в то время как руки легли на ее живот. Большими пальцами погладив выступающие бедренные косточки, ладонями обхватил самый низ живота, там, где все сладко сжималось в ответ на его действия.

— Прекрати, — слабо запротестовала женщина.

— Не могу… Не могу прекратить, Ритка… Хочу тебя безумно. Всегда хотел…

Он царапал ее щетиной и прихватывал кожу зубами, он скользнул под резинку трусов и, погладив тонкую полоску волос на лобке, очертил пальцами призывно уплотнившийся бугорок. Ноги совсем ослабели. Рита тоненько застонала, злясь на себя за то, что так его ненавидит, но так отчаянно хочет… Развернулась резко в руках Богдана, едва не сбив штатив с установленным на нем фотоаппаратом, и, совершенно себя не контролируя, хлестнула его по щеке.

— Держись от меня подальше, Связерский! — обдавая брызгами плещущей в глазах ненависти, выплюнула Рита.

— Черта с два! Ты хочешь меня, как кошка! И я тебя хочу.

Сказать Рите было нечего. Ее так сильно трясло, что, кажется, даже мысли в черепной коробке подпрыгивали и никак не могли улечься. Зубы мерзко стучали. Она была растеряна и сбита с толку. Тысячи противоречивых, абсолютно противоположных эмоций рвали ее на куски.

— Пошел ты, ублюдок!

— Помнится, раньше ты была обо мне лучшего мнения!

— Тогда я не знала, какое ты дерьмо! А жаль. Нужно было слушать тех, кто меня об этом предупреждал.

Богдан отшатнулся от нее, как от прокаженной. И на секунду Рита как будто увидела его обнаженным. Прочувствовала всю его боль, берущую начало в далеком и безрадостном детстве. Видит бог, она не хотела его попрекать. Это было жестоко и бесчеловечно, но он не оставил ей шансов!

Это произошло мгновенно… Вот он все еще открытый, с зияющей раной в душе… И это так страшно, что она уже была готова взять свои слова обратно, как вдруг все в нем изменилось. Он будто отгородился, спрятался за высокой, непроницаемой стеной своего высокомерия и тщеславия, на которое теперь, наверное, имел полное право. Богдан прищурился и подобрался, как огромный тигр, готовящийся к прыжку.

— Что ж… Выходит, мне нечего терять. Хуже уже не будет.

— Нет, Бо…

Рита не успела договорить, подхваченная будто ураганом. Его неумолимые губы впились в её рот, наказывая… не лаская. Это была битва, а не любовь. Голодные поцелуи на грани отчаяния. Животные рыки. Они упали на траву и катались по ней, словно в смертельной схватке. Той схватке, где не было победителей. Конечно же, Богдан взял над ней верх. Запрокинул руки за голову и, удерживая те одной рукой, второй резко потянул майку вверх. Соски сжались под тонким кружевом двумя спелыми ягодами — он припал к ним ртом. Вторая рука пробралась в трусики и бесцеремонно толкнулась пальцами внутрь. С дрожащих ресниц Риты упали слезы. Она ненавидела его. Но было в нем что-то, чему она не могла противиться.

— Пожалуйста, Богдан, не надо! Я не хочу… Не могу! Не делай этого со мной… Пожалуйста!

Он как будто не слышал. Раздвинул ее ноги бедром и, проехавшись своим стояком по сердцевине, грязно выругался.

— Пытаешься выставить меня насильником, а сама мокрая, как последняя шлюха.

Рита сжалась от боли. Медленно выдохнула, обретая контроль над собой. Оттолкнула руки Связерского и, поправив на себе одежду, проговорила безжизненным голосом:

— Я не пытаюсь выставить тебя насильником. И не скрываю того, что рядом с тобой мое тело меня предает. Другое дело, что я никогда не поддамся этому желанию. Сделать это — означает попрать память умершего сына, втоптать в грязь собственную гордость и предать себя. Так что, пожалуйста, держись от меня подальше и…