То, что такой доблестный воин, как Тиз, был беззаветно предан Кайану, говорило о многом. Кайан был благородного происхождения, но завоевал право вести воинов в сотне битв. Такую верность мог снискать лишь тот, кто превзошел своих солдат в мужестве, силе и смелости.

— Я переживаю не за имущество, а за своих служанок, — призналась госпожа Алисса. — У этого человека хитрый вид.

— Да, он хитрец, — ответил Кайан, — но честный хитрец.

— Отведите его к больным товарищам, — сказала Роксане госпожа Алисса. — Скажите слугам, чтобы обеспечили ему наилучший уход. И попросите, пожалуйста, моего врачевателя, чтобы он сразу занялся мальчиком. — Ее глаза сузились. — Но если Тиз причинит кому-то неприятности, вам всем не поздоровится. — Она указала на темнокожего юношу. — Ты отведешь их в комнату Гермеса.

— Да, госпожа.

— А тебе, мальчик, похоже, нужно принять ванну и поесть.

Юрий посмотрел на отца.

— Спасибо, госпожа, — сказал Кайан. — Это ему не помешало бы.

Держа Вала на руках, он прошел вслед за слугой к дому.

— Ты, я вижу, любишь кошек, — обратилась госпожа Алисса к Юрию. — Хочешь посмотреть на котят?

Юрий кивнул.

— Хочу, — сказал он, взглянув на отца и брата. — У меня дома есть кот, но он больше ваших, и дедушка не разрешает держать его в моей комнате.

— Вот как? — ответила госпожа Алисса.

— Это так несправедливо! — пожаловался Юрий. — Кербаджи не съел бы козу повара, если бы она не зашла во двор и не блеяла так громко, что у бедного кота разболелась голова.

— Твой кот съел козу? — рассмеялась госпожа Алисса. — Это, должно быть, очень большой кот.

— Да, большой, — согласился Юрий, проходя в дом. — Дедушка говорил, что Кербаджи вырастет очень большим для снежного леопарда.

Роксана повела Тиза через хозяйственный двор, мимо копошащихся в пыли цыплят и привлекательной черноволосой женщины, доившей козу. Забью о ранах, Тиз подмигнул ей. Служанка покраснела, хихикнула и отвернулась.

— Помни, что сказала госпожа Алисса, — предупредила его Роксана. — Мы ее гости, и ты должен вести себя достойно.

— Я буду вести себя так хорошо, как только смогу.

Она нахмурилась.

— Почему-то твои слова не убеждают меня… Я не шучу, Тиз! Не смей делать ничего, что заставило бы ее выдать нас солдатам Птолемея.

Тиз пожал плечами.

— А почему ты думаешь, что она и так не сделает этого?

— Можешь считать это женской прозорливостью. Я не знаю, почему она рискует собой и своей семьей ради нас, но чувствую, что мы можем доверять ей.


— Доверять ей? — спросил Роксану Кайан, когда она пришла навестить Вала. — Госпожа сказала мне, что она мать одного из военачальников царя. Мы здесь в безопасности ожидаем появления солдат Птолемея. Роксана покачала головой.

— Я так не думаю. — Она посмотрела на Вала и потрогала его лоб. — Жар не снижается. По-моему, он даже усилился.

— Ты думаешь, я этого не заметил? — Он раздел Вала, вымыл его губкой, а врачеватель присыпал рану малахитовым порошком и смазал медом.

— Тебе следует напоить его, — сказала Роксана, погладив Вала по влажным волосам.

— Он поперхнулся и не смог пить.

Она вызвала служанку и попросила принести чистой воды и губку. Когда служанка принесла все необходимое, Роксана обтерла щеки и лоб Вала, чтобы снизить жар. Опахало из плетеного тростника немного охлаждало комнату, не давая ей раскалиться под лучами полуденного египетского солнца.

— Мы в западне, — сказал Кайан. — Вал не сможет передвигаться, Хомиджи и Баман тоже. — Его мучила совесть, что он настоял на том, чтобы взять мальчиков с собой. У Оксиарта им бы не угрожала опасность. Он уже потерял Зара, Изада, Янделя и Рама. Если кто-то из его сыновей умрет, он никогда не простит себе этого.

Роксана скептически оглядела его.

— Ты тоже сейчас не красавец!

Он нахмурился.

— Подумаешь, пара синяков и царапин. Это не остановит меня, когда нам придется выбираться отсюда, если…

— Эту пару царапин следует зашить. Один глаз почти полностью заплыл. Тебе тоже следует искупаться. В моей комнате есть ванна. Думаю, ты можешь пойти туда.

Он сердито посмотрел на нее.

— А Вала бросить здесь?

Он чувствовал свою беспомощность. Он мог вырезать вонзившуюся в тело стрелу, обработать рану, вправить сломанную кость, но, когда болел ребенок, не знал, что делать. Он мог лишь стоять и смотреть, как его сыну становилось все хуже.

— Я побуду здесь с Валом, — сказала Роксана. — Моя комната в следующем проходе. Чем ты поможешь своему сыну и всем нам, если твои раны…

— Зачем мне мыться? Чтобы чистым отправиться на казнь?

Обычно он гордился тем, что поддерживал чистоту даже во время походов. Она могла бы не говорить, что он весь в грязи и что его глаз заплыл. Разве она не понимала, что у них все меньше возможности выжить и не попасть в руки Птолемея?

Она положила руку ему на плечо.

Ее прикосновение вызвало в нем настоящий пожар. Он оттолкнул ее, сердясь на себя за то, что не мог контролировать свои чувства, когда она была рядом. В нем вызывало гнев то, что даже сейчас, когда его сын был на волосок от смерти, он не мог отвести от нее взгляд, жадно впитывая ее аромат… мечтая, как прекрасно было бы разделить с ней ложе.

Он попытался проглотить комок в горле. Пусть отправляется в преисподнюю со своими женскими чарами! Он знал ее с детства, они вместе ездили верхом и удили рыбу, ели из одной миски, охотились на горных вершинах, где бродили волки и скифы. Он был рядом, когда ее отдали в жены иноземному завоевателю, и последовал за ней в поход через Персию и Индию. Он поклялся, что всегда будет охранять и любить ее. А она отплатила ему за верность тем, что отдалась брату Александра при первой возможности.

— Что с тобой? — спросила она.

Он сжал зубы и грубо ответил, пытаясь превозмочь боль:

— Вал смертельно болен! Он и те, кто погиб в храме богини Исиды, были мне как родные братья. Я привел их в Египет. Их смерть и судьба сына — на моей совести.

— Но ты осуждаешь меня…

Он пожал плечами.

— Кто-то предал нас в храме богини Исиды.

— Кто-то? Ты хочешь сказать, что это я? А может, вас выследили? Может, следили за тобой? — Она презрительно фыркнула. — Почему мужчины пытаются всех обвинить? Птолемей не доверял тебе. Он мог послать шпионов, наблюдавших за тобой с того момента, как ты ступил на александрийскую землю.

Горький сарказм, прозвучавший в ее голосе, распалил его гнев.

— Ты считаешь меня настолько недалеким, чтобы я не смог увернуться от преследователей?

— Но ты же убежден, что я настолько глупа, что не заметила слежку.

— Ты изменилась! — Он раздраженно мотнул головой. — Ты не та женщина, которую я знал.

— Я изменилась? А ты, думаешь, не изменился? Прошло восемь лет. Твои волосы стали длинными и потемнели как у скифа. Ты стал… больше. У тебя добавились новые шрамы. И ты стал злым. Ты прежде не был таким. Где тот беззаботный двоюродный брат, который просил меня поддержать его, когда свешивался со скалы, чтобы украсть птенца из соколиного гнезда? Или тот плут, который помогал мне затащить дикого львенка в тронный зал отца?

— Как ты сказала, восемь лет — это очень много!

Она стояла слишком близко, и ее египетская туника почти' ничего не скрывала. Он видел очертания ее груди и сочный розовый цвет сосков, просвечивавших сквозь тонкую льняную ткань. Ее юбка в складку была настолько прозрачной, что можно было обойтись и без нее. Он пытался отвести взгляд, но невозможно было оторваться от каштановых завитков, таившихся внизу живота.

— Ты никогда не был таким обозленным, — сказала она. — Даже когда меня выдавали замуж за Александра.

Все происходило не так, как он ожидал. Он страстно желал ее и тосковал за ней все эти годы, мечтал о том, чтобы заключить ее в объятия. Как она могла забыть, что лишь одно ее слово легко остужало его ярость?

Почему Роксана не могла вести себя так, как остальные женщины? Быть ласковой и покорной. Комната, в которой они находились, вдруг показалась ему тесной, захотелось прыгнуть на коня и скакать до полного изнеможения. Но это было невозможно! Он должен оставаться здесь, в мучительной близости от нее, сознавая, что то, чего он так жаждал, рядом и вместе с тем недоступно для него.

— Ты был моей святыней, — продолжала она, не сознавая, что доставляет ему невыносимые мучения. — Я была уверена, что всегда могу рассчитывать на тебя… на твою любовь.

— Сначала Александр, потом Птолемей… Возможно, я устал ждать, когда ты…

Она почувствовала прилив злобы и занесла руку, чтобы ударить его, но он поймал ее за запястье.

— Пусти меня!

Он не отпускал.

В его карих глазах, казалось, сверкнул огонь. Они долго смотрели друг на друга, затем она отвернулась.

— Прости, — пробормотала она, — мне не следовало…

— Да, тебе не следовало.

На ее глаза навернулись слезы, и она смахнула их.

— Ты не понимаешь! Я не знала, кто я. Я ничего не помнила. Я не помнила ни Александра, ни своего ребенка.

— И меня тоже?

Он осторожно, чтобы не причинить ей боли, опустил руку и притянул ее к себе.

— Я была мертва, а потом вернулась к жизни.

Он презрительно фыркнул.

— Ты поверила в россказни Александра? Ты решила, что бессмертна, как и он? Для мертвой женщины ты чересчур бойкая. Ты ходишь, дышишь и…

— Прекрати! — закричала она. — Птолемей был моим единственным другом. Он…

— Эти восемь лет не смогли забрать твою красоту, — сказал Кайан. — Ты стала еще лучезарнее и желаннее!

Ее губы, нежные и влажные, были так близко, что он почти касался их.