Рита стала осторожна. Настолько, что с проблемы «устройство собственной жизни наилучшим образом» переключилась на изучение особенностей женской психологии. Из института ушла, стала курсы по психологии посещать. Вскоре поняла, что интересует ее не психология как таковая, не симптомы и синдромы, не практики для умственно отсталых, а именно аспект «жертва любви». Точнее, как не стать ею. Она ведь приспособила себя к жизни после шторма, с двадцати лет приспосабливала, не кот чихнул. Какие защитные механизмы включаются – знает, на себе изучила, отслеживала, соблазн самообмана давила в себе как клопа: все виноваты, одна я в белом! За что мне это, люди такие непорядочные! Люди порядочные, люди непорядочные, люди разные. Не будь слепой и самоупоенной, дурой не будь. Тогда и жертвой не станешь, а если станешь – вытащим.

Так появилась группа «Первые ласточки», у Риты уже два диплома «life-coach», за плечами двадцать три конференции и семинаров немерено, для мотиваторов-феминисток. Автор методических пособий, тема – помощь пострадавшим от любви. Танечка ей профессию подарила. Практическая психология, так сказать.


Практика подсказала выводы, которые ни на одном семинаре не почерпнешь. Выдавливая жертву из себя, она поняла, что главная ошибка «потерпевших от любви» – считать любимых мужчин (а занималась она жертвами гетеросексуальных отношений, однополые пары преодолевают те же проблемы, никакой разницы нет, кроме невозможности иметь естественным образом рожденных детей, Рита вникла поначалу в сложности двух или трех парочек, голубых и розовых, риторика «борьбы за освобождение и права на свободный выбор» уводила от сути, а возбужденные пары начинали прессовать ее чуть ли не с порога: мы понимаем, нетрадиционная ориентация вам не нравится, лилась риторика потоком; Рита решила, что представителей сексуальных меньшинств должны лечить представители сексуальных меньшинств, так логичней) своей собственностью. Изменил, ушел к другой, «он меня не ценит, не лелеет, не понимает» – повод для глубочайшего стресса, выхода из которого без посторонней помощи нет.

Невозможно изменить что-то в ситуации, но есть надежда подтолкнуть сознание «жертвы» к пониманию – мой любимый так же свободен, как свободна я сама. Нельзя зависеть от чьего-то присутствия в твоей жизни настолько, что отклонения от тобою придуманной схемы вызывают крушение судьбы. «Я люблю!» Да тысячу раз нужно себя спросить – люблю ли я этого человека на самом деле? Или нахожусь в плену собственных иллюзий, которые ни в чем не повинный избранник должен ежесекундно поддерживать? Желание быть «не одна» вполне оправданно, но не как бегство от одиночества. По-настоящему свободный человек одиночества не боится. Это единственное, чему Рита может «ласточек» научить. И многим эта простая истина помогает.


«Я могу изменить чужую жизнь». Неправда, ошибка, чушь – и Рита насмотрелась, как уверенные в этом коллеги прямой дорогой шли к деградации, личностной и профессиональной.

– Яне так крута, чтобы изменить чужую жизнь, – Рита не уставала повторять своим клиентам и ученикам, иногда она мастер-классы устраивала, ее результаты заинтересовали начинающих, психологией сейчас интересоваться модно. – Я не всемогуща и поэтому ничего не должна. Я не раздаю счастья и не приманиваю удачу. Я ничего не обещаю, кроме одного: я буду с тобой за твои деньги, я – такая, как есть, с моим счастьем, с моей удачей, с моей работой, с моим опытом и моими ограничениями.

С этого начинался диалог. «Ласточкам» предоставлялась возможность мыслить самостоятельно. Отвлечься от нытья и страха за будущее. Надеяться только на себя – остальное приложится.


– А владеть безраздельно можно только тобой, гриша, любовник карманный мой – да и то, потеряешься – кому я буду признания делать? Кто мне поможет к выводам прийти, бессловесный ты мой, мудрый и верный, – добавила Рита весело, вытащив игрушку из кармана; ей показалось, что человечек улыбался, причем загадочно. – Только этого не хватало. Доразмышлялась до галочки, галлюцинации начались, на твоей дурацкой деревянной мордочке мерещатся идиотские ухмылки, пора на прогулку, ты как считаешь, верный мой и преданный навсегда?

Рита встала из-за стола, выключила компьютер и начала собираться, темп ускоренный, скоро темнеть начнет. При всей подвижности и разнообразии занятий зимой она предпочитала гулять подолгу, а то растолстеешь, советы жирным тетенькам давать неловко будет. Неделю уже питалась исключительно гречкой, за две недели – стопроцентное изящество гарантировано, плюс шагомер купила, даже два, синий и красный, в каждом кармане дубленки плоский кругляшок с цифрами, Рита показания сравнивала, работают безотказно. Оба.

* * *

Симона де Бовуар, из письма Нельсону Ольгрену,

19 июля 1948 года:


Ради тебя я могу отказаться не только от очаровательного молодого человека, а практически от всего на свете, но я не была бы той Симоной, которая тебе нравится, если бы отказалась от нашей жизни с Сартром: я была бы тогда последней дрянью, предательницей и эгоисткой. И какое бы решение ты ни принял, я хочу, чтобы ты твердо знал: я не остаюсь жить с тобой в Америке вовсе не потому, что недостаточно тебя люблю. Больше того, мне расставаться с тобой тяжелее, чем тебе, и я намного мучительнее переношу разлуку; нет, любить сильнее невозможно, невозможно сильнее желать и больше скучать по тебе, чем я скучаю сейчас. Наверно, ты и сам это знаешь.

Но ты должен знать и другое: до какой степени – может быть, это звучит нескромно – я необходима Сартру. Внешне он очень независим, но внутри у него вечная буря и смута, а я его единственный настоящий друг, единственный человек, который его по-настоящему понимает, помогает ему, работает вместе с ним, приносит ему покой и душевное равновесие. Я ему обязана всем, на протяжении почти двадцати лет он поддерживал меня, помогал мне жить, искать себя, пожертвовал ради меня очень многим. И вот недавно, наверно года четыре назад, настало время, когда я наконец могу отплатить ему за все, что он для меня сделал, могу тоже помочь ему, как он когда-то помогал мне.

И я никогда не смогу его бросить. Уезжать от него, пусть даже надолго, это да, но оставить совсем и связать свою жизнь с другим человеком, нет. Мне не хочется говорить об этом снова. Я знаю, что страшно рискую, рискую потерять тебя, и знаю, каково мне придется, если это произойдет. Ты должен понять, Нельсон! Мне необходима уверенность, что ты действительно понимаешь все правильно: я мечтала бы каждый день и каждую ночь быть с тобой – до самой смерти, в Чикаго ли, в Париже или в Чичикастенанго.

Я не хочу умирать, но мысль о том, что я могу потерять тебя, так же для меня непереносима, как мысль о смерти. Может быть, ты подумаешь: надо же, сколько сложностей! Но мне моя судьба небезразлична, она очень важна для меня. И точно так же важна наша любовь, поверь, она стоит того, чтобы покопаться в сложностях.

И поскольку ты меня спрашиваешь, что я думаю, а я испытываю к тебе огромное доверие, то я и выкладываю тебе все, что у меня на душе. А теперь иду спать, но перед сном целую тебя нежным-нежным поцелуем. <…>


Симона де Бовуар, из письма Нельсону Ольгрену,

понедельник, 3 июля 1951 года:


Несправедливо утверждать, будто я хочу прибрать к рукам твою жизнь, не отдавая свою. Я постоянно – на протяжении последних трех лет – была готова к тому, что ты можешь полюбить другую, и даже в Гэри, в последний день, опять повторила, что хочу сохранить твою дружбу, даже если ты женишься. Не понимаю, каким образом я связывала тебя по рукам и ногам целый год, когда я даже не предлагала встретиться, пока ты сам меня не позвал. Не вижу, какими эмоциональными обязательствами я тебя обременила: мы провели приятный отпуск, и никаких обременительных эмоций не возникало до последней минуты. <…>

Я действительно никогда не стремилась связать тебя какими-то обязательствами. Может быть, мое письмо из Нью-Йорка было чересчур бурным, но ты сам вызвал этот взрыв. Мне необходимо было знать твой окончательный выбор: продолжать все как есть, пока ничто не мешает, или убить нашу любовь. В нью-йоркском письме я хотела сказать только одно: не убивай ее, пока не полюбишь другую женщину, но если ты решишь иначе, то скажи это наконец ясно, мне так будет легче. <…>

Ладно. Больше я к тебе не приеду, если ты сам не попросишь. И всегда буду счастлива приехать, если позовешь, даже просто в качестве приятельницы.

Все равно, я рада получить последний поцелуй от тебя, чья любовь была для меня бесценна. Я не стану делать усилий, чтобы разлюбить тебя, но это не доставит тебе больше неприятных минут.

Остаюсь навсегда твоей Симоной.

Симона в мотиваторах не нуждалась. Она сама выбирала свою судьбу, сама утоляла нестерпимую жажду любить и быть любимой. Но так часто декларируемая готовность к одиночеству – это преодоление страха или заявление сильного человека, готового к сложным испытаниям? «Семья – это союз двух свободных людей». Как хочешь, так и понимай, никто ничего не навязывает. Симона мудра. Симона права, и Рита вдруг поняла, что во всем права. В любви к Нельсону, в преданности Сартру. По-настоящему женственна. Здраво мыслит, горда, сильна, талантлива и любима. Потому и любима…

Ритина «fuga idearum» обычно систематизировалась прогулками по парку, иногда случалось так, что разрозненные мысли выстраивались в линию, помогали прийти к совершенно неожиданным выводам.

Но вот как быть с фактом?! – отрицать его бессмысленно, Рита ведь практик, а примеры чуть ли в каждой ласточкиной истории: мужчина, будто программа в мозг вчиплена, выстраивает модель отношений заранее. Все расчерчено от сих до сих, с готовой схемой наперевес он и приступает к реализации идеи «это и есть, дорогая, наша с тобой большая любовь». Встреча, первое смятение чувств, взрывы эмоций, понимание вот оно есть, и вот оно исчезло, чуть на больную мозоль наступишь. Кажется, что отношения развиваются, но это не так. Мужчина расставляет женщине заранее заготовленный капкан, и та неминуемо в капкан попадает. Высвободиться бы, любимый просто не понимает, что ловушка меня уродует, зубья впились до крови, тиски давят и жмут, это пытка! Я плачу от боли! Он просто не в курсе, что мне больно и плохо, думает она. Начинает объяснять – но выясняется, что они друг друга не понимают, не слышат, и «терпи меня, как есть». Ты думала, я изменюсь? Ты заблуждалась, терпи меня как есть. Терпи! И женщине ничего не остается, кроме смирения. Или разлуки. Но уход не…