С первых же дней на ранчо Мэриан знала, что останется здесь и, независимо от того, будет она жить в городке вроде Трентона или и вовсе на отшибе, ей придется научиться множеству важных вещей, которые в Техасе принимались как должное, — например, верховой езде. Она решила одолжить у тети Кэтлин одно из странных одеяний, придуманных именно для этой цели. Свободного покроя, сшитое из мягкой податливой кожи, при ходьбе оно казалось юбкой, но в седле преображалось в свободные штаны ниже колен.

* * *

К большому разочарованию Мэриан, конюшня оказалась пустой, а вернее, безлюдной. В стойлах находилось несколько лошадей, в том числе гнедая пара Спенсера. Еще больше их было в смежном открытом загоне.

Решив ближе познакомиться с гордыми животными, в чьих жилах зачастую текла и кровь диких скакунов, Мэриан осторожно приблизилась к ближайшему стойлу и сделала попытку подманить лошадь, но та лишь пренебрежительно взмахнула хвостом и отвернулась. Точно так же отреагировали и остальные.

Возможно, следовало войти внутрь, но девушка не решилась — стойла казались узкими, как монашеские кельи, а в памяти все еще жила сценка из детства: лошадь рвет поводья из рук грумов, встает на дыбы, лягается и кусается, дико закатывает белки и пронзительно ржет. Ее так и не удалось обуздать, и, когда пятеро человек получили ранения, отчаявшийся владелец пристрелил бунтарку. Впоследствии много говорилось о том, что он сам был виноват в случившемся, так как плохо обращался со своими животными, но случай запал в душу, и, хотя ничто не говорило о том, что на ранчо издеваются над лошадьми, Мэриан топталась посреди прохода, боясь приблизиться к ним.

— Принеси им что-нибудь вкусное.

Мэриан повернулась. Всецело поглощенная лошадьми, она не слышала шума, а между тем кто-то появился в дверях конюшни. Солнце било ему в спину, так что можно было различить только темный силуэт лошади и мужчину верхом в низко надвинутой на лоб шляпе, но даже если бы Мэриан не узнала голос, сердце зачастило, давая понять, кто это.

— Я хотела познакомиться с ними, — объяснила она с запинкой.

Чад хмыкнул и, видя, что Мэриан тщетно старается разглядеть его из-под козырька ладони, тронул лошадь, чтобы подъехать ближе.

— Очень мило с твоей стороны. Но ты, должно быть, уже заметила, что лошадям нет дела до двуногих, которые приходят без приношения.

— Заметила, — согласилась Мэриан. — Они очень ловко делают вид, что меня здесь нет.

— Пара вкусных кусочков — и они будут узнавать твой голос за милю и сбегаться со всех ног. Кстати, не стоит прикармливать всех подряд, иначе придется пришить к юбке пару дополнительных карманов. Прибереги лакомство для той, на которой будешь ездить.

— Хорошо, только скажи, где она.

— Не здесь. В загоне есть одна кобыла спокойного нрава, самая подходящая для начинающего ездока. Ну что? Готова к первому уроку?

Судя по занятию, за которым Чад ее застал, Мэриан была вполне готова, и отрицать это означало бы вызвать его на очередной бессмысленный спор, поэтому она ограничилась словами:

— Если ты не занят.

— Время есть. — Чад спешился. — Помнится, я где-то видел седло, в котором и Рыжая училась ездить верхом. Оно меньше мужских и тебе подойдет как нельзя лучше.

Он скрылся в подсобном помещении. Несколько минут оттуда слышались шорохи и постукивание, потом Чад вернулся с охапкой упряжи, которую бросил прямо на покрытый свежей соломой пол.

— Подожди еще немного, — сказал он и направился к двери в загон.

Дверь была двухъярусная, с открытой верхней створкой, что позволяло видеть, как Чад набросил лассо на шею одной из лошадей. Когда он повел животное к двери, остальные направились следом. Он им не мешал и у двери даже придержал кобылу, чтобы дать им дорогу. Однако когда настала ее очередь, Чад прикрыл нижнюю створку. Мэриан сообразила, что первый урок состоится в загоне.

Выбранную Чадом лошадь нельзя было назвать красивой. Была она соловая — пожалуй, самой непривлекательной из всех возможных мастей — с гривой некогда светлой, но пожелтевшей от старости. Зато она была заметно ниже остальных, что, конечно же, облегчало подъем в седло. Да и до земли с нее в случае чего было ближе.

Между тем Чад вернулся и принялся собирать упряжь.

— Запоминай, что для этого нужно, — бросил он, не поднимая взгляда. — Рано или поздно тебе придется самой седлать лошадей. Правда, это охотно сделает дежурный по конюшне, но в жизни случается всякое, и лучше быть во всеоружии.

— А где же он, этот дежурный?

— Сказался больным утром, перед самым нашим отъездом. Приступ малярии. Вот почему мне пришлось вернуться.

Что ж, по крайней мере теперь ясно, что вернулся Чад не ради урока верховой езды. Очень может быть, что он огорчился, обнаружив ее на конюшне. Решил, что она болтается там в ожидании него. Как неловко! Что ж, если это и так, он взял на себя труд скрыть огорчение — честь ему и хвала.

Мэриан заставила себя прислушаться к объяснениям и нашла их вполне исчерпывающими. Однако этим не кончилось. Когда Чад умолк, он расседлал лошадь и снова побросал все в кучу.

— Теперь ты!

Ну, отлично! Этого следовало ожидать. Одно дело — теория, и совсем другое — практика. Только что все казалось предельно ясным, но вот смешалось и перепуталось. Что же теперь? Признаться в рассеянности? И получить заслуженный разнос.

Чад между тем терпеливо ждал, стоя возмутительно близко, что смущало еще сильнее. Это он нарочно, думала Мэриан. Чтобы отвлечь ее от урока, выставить дурочкой и поставить точку на всей затее. Ему совершенно все равно, что они так близко, а ей — нет.

Между тем она приложила достаточно усилий, чтобы выбросить из головы вчерашний поцелуй, и заслуживала от судьбы немного простой благосклонности. В это утро благодаря тете Кэтлин у нее были другие заботы. Но когда Чад стоял так близко, что можно было ощутить его тепло и запах, непрошеные мысли так и лезли в голову.

Мэриан вспомнилось, что накануне за ужином он выпил на пару с Кэтлин красного домашнего вина. Сама она всячески избегала алкогольных напитков, зная, что даже в малых дозах они сбивают ее мысли и толкают на глупости. Аманда не брала в рот вина примерно по той же причине — она предпочитала полностью владеть собой и ситуацией, но не все ее ухажеры были столь же воздержанными в этом отношении. Кое-кто из них любил приложиться к винцу и тогда становился суетливым, надоедливым, чрезмерно любвеобильным, а то и плаксивым и тогда начинал жаловаться, что им пренебрегают.

Не верилось, что вино может так легко ударить Чаду в голову, но все же оно действовало, иначе чего ради он схватил ее в объятия там, на веранде? Чего ради поцеловал? Лучше бы он этого не делал. Поцелуй ради сравнения — это обиднее, чем полное равнодушие. На один миг он поднял ее к небесам, чтобы потом бесцеремонно вернуть на землю.

Казалось странным, что он так легко проник в тайну ее маскарада. До сих пор это не удавалось никому. Строго говоря, не совсем проник, потому что по-прежнему думает, что очки ей необходимы. Тем не менее он заглянул за нелепый фасад, за которым она скрывалась, и понял, что они с Амандой двойняшки. Неудивительно, что его мучил вопрос, кого же из них он целовал ночью в прерии, тем более если учесть, что наутро его пассия окатила его презрением.

А почему он просто не подошел и не спросил? Это было бы проще, чем пытаться решить этот вопрос самому, и честнее, чем целовать ради того, чтобы сравнить поцелуи. Спроси Чад, она не стала бы лгать. Раз уж он все равно сообразил, что они двойняшки, какой смысл в притворстве? Он вычислил правильно, но мог и обмануться. Приходило ли ему в голову, каково было бы ей слышать приговор? Вряд ли. Ведь он не колеблясь бросил ей в лицо, что она притворялась сестрой. Значит, мог сказать все, что угодно.

Интересно, а что он думает теперь? Или все забыл, теперь, когда все стало ясно? В любом случае он должен чувствовать большое облегчение, что не перецеловал по ошибке всех, кто под рукой, и она не станет напоминать ему о случившемся. Так будет лучше для них обоих. Он и сам, конечно, сделает все, чтобы избежать дальнейших неловкостей.

И все бы хорошо, не будь пресловутый поцелуй таким сладким, таким волнующим. Ее первый настоящий поцелуй! Не то чтобы она ни разу не целовалась, но это первый поцелуй, который так много значил, потому что предназначался ей, и только ей, и не был сорван по ошибке. Да, ее поцеловали ради сравнения. Пусть. Все равно этот стоит лелеять в памяти, тем более что в нем было столько страсти.

Страсть помнилась особенно живо. Замешенная на сильных чувствах, которые Чад с такой легкостью в ней вызывал, она бурлила в крови и теперь не давала сосредоточиться.

Мэриан поймала себя на том, что упорно разглядывает руки, которые так властно привлекли ее к себе, волосы, в которые она зарылась пальцами, плечи, обтянутые клетчатой рубашкой. Нельзя, неприлично так таращить глаза.

Только большим усилием Мэриан заставила себя вернуться к заданию.

С чего начать? Она вытянула из кучи попону, встряхнула, критически оглядела, встряхнула еще раз, энергичнее. Пристроила на лошадиной спине и принялась разглаживать, тщательно распрямляя малейшую складочку и заодно лихорадочно обдумывая следующий шаг.

— Послушай, ты готовишь ее не на первую в жизни вечеринку! — не выдержал Чад. — Сойдет и так.

Судорожно кивнув, Мэриан наклонилась за седлом. Даже сравнительно небольшое, оно было тяжелым и чуть не выскользнуло из рук. Выпрямившись, она оглядела седло, не вполне уверенная, что сумеет взгромоздить его на спину кобыле.

— Поначалу придется делать это с размаху, — сказал Чад, словно прочтя ее мысли. — Отведи в сторону и — раз!

Мэриан повиновалась. В результате седло перелетело через спину лошади и плюхнулось на пол. У Чада вырвался смешок, но он тотчас же сделал серьезное лицо и любезно вернул седло в общую кучу.

— Теперь ты знаешь, что это тебе по силам. Уже хорошо. В следующий раз, когда взвалишь его и оно начнет выскальзывать из рук, ухвати покрепче и придержи. И не надо так тужиться, не то отшибешь лошадке спину. Они и без того не в восторге от этого украшения, просто терпят его, так что не надо лишний раз напоминать, какое это бремя.