Она опустилась в кресло-качалку и принялась раскачиваться – ей надо немного прийти в себя перед визитом к леди Дингли. Рассохшиеся половицы заскрипели, отвлекая ее от мрачных мыслей. За ленчем она почти ничего не ела, и сейчас, в ожидании вестей из Солинджера, у нее заныло в желудке – то ли от голода, то ли от страха.

Услышав стук в дверь, Фоли перестала раскачиваться и замерла в кресле.

– Войдите, – еле слышно пролепетала она.

Горничная приоткрыла дверь.

– К вам мистер Кэмбурн, мэм. Он просит оказать ему честь и принять его.

– Что? – воскликнула Фоли.

Горничная спокойно переспросила:

– Так вы примете мистера Кэмбурна?

– Мистера Кэмбурна из Солинджера? – выдохнула Фоли.

– Да, мэм! – подтвердила девушка.

Фоли отчаянно замотала головой:

– Нет, я… я нездорова! Передайте леди Дингли мои извинения.

– Миледи сказала, что вам непременно надо с ним переговорить, – возразила горничная.

– Я не могу. Мне надо прилечь, – отнекивалась Фоли, чувствуя себя по-настоящему больной.

– Хорошо, мэм, я все передам, – сказала горничная и исчезла за дверью. Фоли слышала, как щелкнула задвижка с той стороны. Ей захотелось запереть дверь на замок, но, пошарив в ящиках стола и комода, она не нашла ключа.

Фоли присела на скамеечку у окна и выглянула на улицу. Мальчик-конюший вел под уздцы гнедого жеребца, которого Фоли сразу узнала – они с Мелиндой кормили его сахаром, что являлось для них одним из немногих развлечений в Солинджере.

С замирающим сердцем она ждала, что сейчас выйдет и сам Роберт – она ведь отказалась принять его. Нет, она не хочет и не может говорить с ним – вот только увидеть бы его еще раз, напоследок. Сердце болезненно сжалось – как будто снова вернулись те дни, когда она так любила его, так о нем мечтала. «Как будто» – вот именно, «как будто». Всегда – «как будто». Как будто он принадлежит ей, как будто он рядом, как будто любовь живет дольше, чем снежинка на ладони или бабочка-однодневка. Как будто любовь – дар, ниспосланный свыше, а не просто бесплотная мечта истосковавшегося сердца.

Фоли отвернулась от окна, и взгляд ее затуманила печаль. Надо забыть его, забыть! Ах, как она старалась забыть, как бежала от жестокой действительности, от этого незнакомца, который вторгся в ее мир! Бежала – и в то же время мучительно желала остаться, надеясь, что ее мечта обретет наконец плоть и кровь. Дверь отворилась, и Фоли, вздрогнув, обернулась.

– Я вижу, вы еще не легли, – промолвила леди Дингли. – Быть может, вы соблаговолите принять мистера Кэмбурна? Я привела его сюда, поскольку вы сказались больной и не пожелали спуститься вниз.

В ее кротком голосе послышались торжествующие нотки, но Фоли не обратила на это внимания. Она заметила в коридоре Роберта Кэмбурна – он стоял позади леди Дингли, неподвижный, как статуя. Не в силах взглянуть ему в лицо, Фоли отвернулась.

Итак, бежать больше некуда. Она слышала, как Роберт вошел в комнату, как захлопнулась дверь, но по-прежнему не могла заставить себя поднять на него глаза.

Оба молчали. Фоли чуть повернула голову и заметила краем глаза, что он невольно сделал шаг назад, как будто они оба – магниты, отталкивающие друг друга.

– Я хотел принести свои извинения, – тихо начал он. Впрочем, в тоне его не было и намека на раскаяние. – Мне не следовало удерживать вас в Солинджере против воли.

– Да, – промолвила она, разглядывая свои перепачканные туфельки. – Это было не очень-то любезно с вашей стороны. – Она теребила в руках бумажный фитилек, которым зажигала свечи, закручивая его все туже, пока он не разорвался посередине, потом спросила: – Вы перестанете выплачивать деньги на содержание Мелинды?

– Нет.

Фоли перевела дух и осмелилась бросить на него робкий взгляд. Но он не смотрел на нее. Если он и волновался, то виду не подавал. На лице его застыло уже знакомое ей высокомерное выражение, взгляд был устремлен на огонь в камине.

Странно, но у Фоли было такое чувство, что, попав к ней в комнату, он забыл, зачем пришел, и теперь стоял перед ней в молчаливом оцепенении, как заколдованный.

– За этим вы и явились сюда? – спросила она, усаживаясь у окна. – Извиниться передо мной?

Ее движение, казалось, вывело его из транса, и он подошел к кровати и присел на край. Фоли начинало казаться, что они исполняют какой-то непонятный танец – на каждый ее шаг он тоже делает шаг, но они не приближаются друг к другу. Он по-прежнему не смотрел на нее и, видимо, был полностью поглощен созерцанием медного кувшина на комоде.

Свет упал на его лицо, смягчив резкие черты. Он больше не казался высокомерным – скорее печальным.

Фоли ждала. Спустя некоторое время он вдруг горько рассмеялся и покачал головой:

– Фолли. Милая моя Фолли.

Одна фраза – и она опять вспомнила его письма, его любовь, и слезы навернулись ей на глаза. Эти слова он писал ей когда-то, но она ни разу не слышала, как он их произносит – так странно, тоскливо и совсем не похоже на то, как ей представлялось в мечтах.

Фоли порывисто встала, подошла к нему и присела рядом с ним на кровать. Зачем она это сделала, ей и самой было неясно. Но он чуть отодвинулся, освобождая ей место, как будто ждал, что она так поступит. Они сидели рядышком, не глядя друг на друга. Фоли взглянула на его руки, заметила свежую царапину – он так и не перевязал рану от осколков бокала.

– Ну вот, – укоризненно промолвила Фоли, словно обращаясь к непослушной Мелинде, и коснулась его руки. – Вам, наверное, больно. Мне так жаль.

– Пустяки, – ответил он и разжал кулак.

На ладони у него лежал черный ферзь с отколотой головой.

– Что это? – тихо спросила Фоли.

– Ничего. – Он вложил ферзя в ее руку.

Фоли сжала фигурку – дерево еще хранило тепло его пальцев. И она сидела так близко от него, что чувствовала жар его тела. И вдыхала знакомый аромат – аромат его писем. Мысли ее смешались. Она не знала, чего ей ждать и что случится дальше – только слышала гулкие удары собственного сердца.

«Роберт, Роберт», – повторяла она про себя снова и снова, как заклинание.

Он поднял руку и слегка коснулся ее шеи. Фоли отпрянула, но Роберт положил ладонь ей на затылок, привлек к себе и поцеловал.

Ее никогда не целовали в губы. Она попыталась оттолкнуть его, но он удержал ее.

– Я никогда раньше этого не делала! – в волнении прошептала Фоли, отворачиваясь от его горячих губ.

– Что именно? – спросил он, с нежностью поглаживая ее по щеке кончиками пальцев.

– Не целовалась вот так, – пролепетала она с нервным смешком. – Я не знаю, как надо!

– Знаешь, – убежденно возразил он, снова прижимаясь губами к ее губам. – Знаешь!

«Меня целует Роберт, – пронеслось у нее в голове. – Целует в первый и последний раз». Его жар передался и ей – так вспыхивают язычки пламени на тлеющих углях. Самый воздух, которым она дышала, был пропитан этим новым ощущением. Она вся трепетала, но не делала попыток отстраниться. Это Роберт – настоящий Роберт!

Она прильнула к нему и обвила руками за шею. Роберт взял ее на руки и уложил на постель, и Фоли взглянула ему в лицо. Глаза ее были широко раскрыты. Он опустился на нее, придавив своей тяжестью, и она почувствовала, как в ней пробуждается неистовое желание, которое Чарлзу никогда не удавалось в ней зажечь. Ее дыхание стало частым и прерывистым, она потянулась к Роберту – навстречу его жарким поцелуям.

Он запустил руки ей в волосы, продолжая покрывать поцелуями ее шею, щеки, виски. Фоли запрокинула голову и тихонько охнула, когда его рука легла ей на грудь.

– Не надо, не надо, – шептала она, но он продолжал ласкать ее грудь сквозь муслиновую ткань платья. Фоли тихонько застонала и прикусила губу. Роберт провел кончиком языка по ее зубам, и их губы снова слились в страстном поцелуе.

– Фолли, – промолвил он с каким-то отчаянием в голосе. – Знаешь ли ты, как сильно я хочу тебя? – Целуя ее в шею, он задрал ей юбки выше бедер.

Все это не раз представлялось ей по ночам, когда она лежала в постели рядом со спящим Чарлзом. Действительность оказалась лишена нежной утонченности, зато переполнена горячей, необузданной чувственностью. Его пальцы внутри ее разжигали доселе неведомый ей огонь.

– Да, – шептал он ей в ухо.

– Да, да, да.

Сквозь ткань его одежды Фоли ощущала, как напряглась его плоть. Внезапно Роберт приподнялся и вжался в нее, как будто хотел в нее войти. Глядя на нее сверху вниз, он стал двигаться, заставляя ее жадно выгибаться ему навстречу. С губ Фоли срывались молящие жалобные стоны – так поскуливает щенок во сне.

Никогда в жизни ей не приходилось испытывать такого. Она задыхалась: целомудрие и здравый смысл улетучились, как дым, а тело отказывалось подчиняться рассудку. Роберт все сильнее прижимал ее к постели. Фоли извивалась под ним, неистово приподнимая бедра.

– Фолли. – Он целовал ее как безумный. – Никогда, никогда больше не покидай меня, слышишь?

У нее вырвался низкий стон, и Фоли содрогнулась всем телом, по которому тотчас разлилось неземное блаженство. Она вцепилась в его плечи, как будто боялась, что волна унесет ее в океан страстей.

Лежа под ним, она тяжело дышала, дрожа как в лихорадке. Глаза ее были закрыты, ей хотелось плакать от счастья и стыда. Его пальцы зарылись в ее волосы, вытаскивая шпильки из прически. Локоны рассыпались по подушке.

Фоли открыла глаза. Роберт смотрел на нее пристально и сурово.

– Вот так, – промолвил он. – Вот так это должно быть.

Потом поднялся и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты не оглядываясь.

Как только за ним закрылась дверь, Фоли перевернулась на бок и долго лежала так, не замечая, как текут минуты. Снизу доносились звуки фортепиано и звонкие, чистые девичьи голоса, певшие дуэтом. Где-то залаяла собака. Каждый звук, каждый запах казались свежими, новыми – весь мир вокруг словно преобразился.

Фоли прижала пальцы к губам, глубоко вздохнула и улыбнулась. «И это был Роберт!» – подумала она, сама себе не веря.