– Я не просила твоих советов, Джошуа. Я и так злюсь на себя за то, что все время опускаюсь до твоего уровня, куда ты меня постоянно тащишь.

– И к какому же это уровню в твоем воображении я тебя тащу? – Голос у него слегка бархатный, он закусывает губу. – К горизонтальному?

Мысленно ставлю абзац в своем журнале для кадровика и начинаю новую строку.

– Ты отвратителен. Иди к черту! – Самое время выйти и поорать где-нибудь в глухом месте.

– Сама иди. Ты так легко посылаешь меня к черту. Неплохое начало. Вполне в твоем духе. А попробуй-ка то же самое с другими людьми. Ты сама не понимаешь, что тебя используют. Как ты можешь рассчитывать на серьезное отношение к себе? Перестань давать одним и тем же людям отсрочки, месяц за месяцем.

– Не понимаю, о чем ты.

– Джули.

– Это не каждый месяц. – Ненавижу его, потому что он прав.

– Каждый месяц, и тебе приходится отсиживать задницу и корпеть тут допоздна, чтобы самой успеть к сроку. Ты видела, чтобы я так делал? Нет. Эти болваны с нижнего этажа сдают мне все вовремя.

Выкапываю в памяти фразу из тренинга по уверенности в себе, эта книга лежит на моей прикроватной тумбочке.

– Не хочу продолжать этот разговор.

– Я даю тебе хороший совет, воспользуйся им. Перестань забирать из химчистки вещи Хелен, это не твоя работа.

– Все, прекращаю этот разговор. – Я встаю. Может быть, пойти поразвлечься в вечерних пробках, чтобы выпустить пар?

– И курьера оставь в покое. Этот печальный пожилой тип думает, что ты с ним флиртуешь.

– То же самое говорят о тебе, – вылетает у меня изо рта неудачная ремарка, и я пытаюсь отмотать время назад. Ничего не выходит.

– Думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, – флирт?

Джошуа снова лихо откидывается назад в своем кресле. У меня так никогда не получается. Спинка моего седалища не сдвигается с места, когда я пытаюсь нажать на нее. Я лишь с успехом откатываюсь назад и врезаюсь в стену.

– Печенька, если бы мы флиртовали, ты бы об этом знала.

Наши взгляды сцепляются, и я чувствую, как внутри у меня все опускается. Этот разговор явно завел нас не туда.

– Потому что это меня травмирует?

– Потому что ты будешь долго думать об этом, лежа в постели.

– А ты представляешь себе мою постель, да? – с трудом выдавливаю я из себя.

Он моргает, новое, редкое для него выражение появляется на лице. Мне хочется стереть его пощечиной. Кажется, будто он знает что-то такое, что мне неизвестно. Мужское самодовольство. Ненавижу это.

– Могу поспорить, это очень маленькая постель.

Я почти изрыгаю пламя. Хочется обогнуть его стол, толчком раздвинуть ему ноги и встать между ними. Я бы поставила колено на маленький треугольник под его пахом, чуть-чуть приподнялась и заставила этого наглеца хрипеть от боли.

Я бы ослабила ему галстук, расстегнула ворот рубашки. Обхватила бы руками крепкое загорелое горло и сдавила бы его, сдавила, кожа под моими пальцами теплая, тело трепыхается и бьется о мое, воздух между нами пропитан запахами кедра и сосны, он опаляет мне ноздри, как дым.

– Что ты воображаешь? У тебя такое гадкое выражение на лице.

– Как я душу тебя. Голыми руками. – Мне едва удается выговорить эти слова. Голос более хриплый, чем у оператора из секса по телефону после двойной смены.

– Так вот на чем ты повернута! – Глаза Джошуа темнеют.

– Только в отношении тебя.

Брови Джошуа взлетают вверх, он открывает рот, а глаза его становятся совершенно черными, но, кажется, он не в состоянии произнести ни слова.

Это восхитительно!


О сделанном снимке страницы из ежедневника Джошуа я вспоминаю в день светло-голубой рубашки. Прочитав прогнозный отчет об издательской деятельности за квартал и составив краткое резюме со списком предлагаемых действий для Хелен, перекидываю фотографию с телефона на рабочий компьютер. Потом оглядываюсь, как преступница.

Джошуа все утро провел в кабинете Толстого Коротышки Дика, и время тянулось медленно. Тут так тихо, когда некого ненавидеть.

Нажимаю кнопку «Печать», блокирую компьютер и стучу каблуками по коридору. Делаю две копии, повышая интенсивность цвета, пока карандашные пометки не становятся виднее. Ни к чему упоминать о том, что лишние свидетельства я уничтожаю. С удовольствием пропустила бы их через уничтожитель бумаг дважды.

Теперь Джошуа запирает свой ежедневник в ящик стола.

Прислоняюсь к стене и подставляю страницу к свету. На фотографии запечатлелись понедельник и вторник пару недель назад. Легко считываю встречи мистера Бексли. А вот рядом с понедельником поставлена буква «П». А вторник помечен «Ю». Тут есть серия тонких линий, всего восемь. Точки рядом с обеденным временем. Ряд из четырех иксов и шесть маленьких косых черт.

Все послеобеденное время я тайно пытаюсь разгадать эту загадку. Возникает искушение пойти в отдел охраны и попросить у Скотта записи с камер наблюдения за этот период, но Хелен может узнать. Это определенно будет расценено как напрасная трата ресурсов компании, сверх моего противоправного ксерокопирования и общих простоев в работе.

Отгадка приходит не сразу. Время идет к вечеру, Джошуа сидит на своем обычном месте напротив меня. Голубая рубашка светится, как айсберг. Когда до меня вдруг доходит, как расшифровать карандашные пометки, я хлопаю себя по лбу. Не могу поверить. Какая же я тугодумка!

– Спасибо. Весь вечер умирал от желания сделать это, – говорит Джошуа, не отрывая взгляда от монитора.

Он не знает, что я заглядывала в его ежедневник и видела карандашные коды. Надо просто заметить, когда он пользуется карандашом, и сопоставить данные.

Начнем игру в шпионов.

Глава 3

Не слишком удачной получается шпионская игра. К моменту, когда Джошуа надевает голубино-серую рубашку, у меня уже не остается никаких соображений. Он почувствовал мой пристальный интерес к его занятиям и стал еще более скрытным и подозрительным. Нужно как-то разговорить его. Иначе я никогда больше не увижу его карандаш пришедшим в движение. А пока Джошуа только и делает, что сидит, слегка нахмурив брови, и пялится в экран компьютера.

Я начинаю игру под названием «Ты просто такой…». Происходит это так.

– Ты просто такой… Ах, да что там. – Я вздыхаю.

Он заглатывает наживку:

– Прекрасный. Умный. Нет, погоди. Самый лучший. Ты, кажется, начинаешь мыслить разумно, Люсинда.

Джошуа закрывает сеанс в компьютере и берется за ежедневник, одна его рука зависает над стаканчиком с письменными принадлежностями. Я задерживаю дыхание. Джош хмурится и захлопывает ежедневник. В серой рубашке он должен выглядеть как киборг, но нет, ничего подобного – он красив и интеллигентен. Хуже его никого нет.

– Ты просто такой предсказуемый. – Почему-то я знаю, что его это глубоко заденет.

Глаза Джошуа сужаются в щелки ненависти.

– О, неужели? Как же так?

Игра «Ты просто такой…» дает обоим свободу высказываться, как они ненавидят друг друга.

– Рубашки. Настроения. Шаблоны действий. Таким, как ты, успеха не видать. Если бы ты хоть раз повел себя необычно и удивил меня, я бы умерла от шока.

– Я должен воспринимать это как личный вызов? – Джошуа смотрит на свой стол, очевидно в глубоком раздумье.

– Хотела бы я посмотреть, как ты пытаешься измениться. Просто ты такой негибкий.

– А ты гибкая?

– Очень. – В самую точку, это действительно так. Я могла бы дотянуть ногу до лица прямо сейчас. Делаю передышку, изгибая бровь и с усмешкой устремляя взгляд на потолок. К моменту, когда я снова встречаюсь взглядом с противником, мои губы уже превратились в бесстрастный розовый бутон, отраженный сотней блестящих поверхностей.

Джошуа опускает глаза, и я скрещиваю лодыжки, запоздало вспоминая, что недавно скинула туфли. Трудно изображать из себя персонификацию судьбы, когда наружу торчат ярко-красные ногти пальцев ног.

– Если я совершу нечто мне несвойственное, ты умрешь от шока?

Вижу отражение своего лица в стенной панели рядом с его плечом. Я похожа на черноглазую, с дико растрепанной шевелюрой версию самой себя. Темные волосы рваными прядями рассыпались по плечам.

– Может, это будет стоить того.

С понедельника по пятницу он превращает меня в страшилище. Я напоминаю цыганку, крикливым голосом предвещающую неминуемую смерть. Буйнопомешанную в психушке, готовую выцарапать себе глаза.

– Ну что же, Люсинда Хаттон. Маленькая гибкая девчонка. – Джошуа снова откидывается назад в кресле. Обе ступни прочно уперты в пол, носки ботинок нацелены на меня, как револьверы во время перестрелки где-нибудь на Диком Западе.

– Кадровики, – предостерегающе обрываю я его.

Я терплю поражение в игре, и он это понимает. Упоминание отдела кадров равнозначно признанию того, что я выдохлась. Джошуа берет карандаш и давит острым кончиком в подушечку большого пальца. Если человек способен усмехаться, не меняясь в лице, то он только что сделал это.

– Я имел в виду, что ты гибко подходишь к жизни. Это, должно быть, твое здоровое воспитание, а, Печенька? Чем там занимаются твои родители? Не напомнишь мне?

– Ты сам прекрасно знаешь. – Я слишком занята, чтобы реагировать на эту ерунду. Беру стопку исписанных бумажек с заметками и начинаю разбирать их.

– У них ферма… – Джошуа смотрит в потолок, притворяясь, что шевелит мозгами. – У них ферма…

Незаконченная фраза повисает в воздухе на целую вечность. Это пытка. Я стараюсь не заполнять тишину, но слово, которое сильно забавляет Джошуа, проклятием вылетает у меня изо рта.

– Клубничная. – Отсюда и мое прозвище Клубничная Печенька. Я уступаю желанию поскрежетать зубами. Мой стоматолог об этом не узнает.

– «Скай даймонд строуберис»[2]. Мило. Слушай, я сделал закладку на одном блоге. – Он дважды кликает мышью и разворачивает экран компьютера ко мне.

Я кривлюсь так сильно, что внутри растягиваются какие-то связки. Как он это нашел? Моя мать, наверное, прямо сейчас кричит отцу: «Найджел, дорогой! Наш блог набирает популярность!»