Ну и подумаешь, что никто не увидит, — все равно в новогоднюю ночь она зажжет елку и, безупречно одетая и накрашенная, сядет за безупречно сервированный стол, выпьет дорогого шампанского, а потом… О «потом» Жанна Сергеевна старалась не думать. Потому что «потом» ей оставалось только посмотреть телевизор, стереть косметику, снять платье и украшения и лечь спать. Но вряд ли она уснет, скорее всего опять будет обливать слезами подушку…

Стрелка на часах близилась к десяти, когда в комнату постучали. Не успела Жанна удивиться, кому это она понадобилась, как в приоткрывшуюся дверь просунулась голова соседки Наташи:

— Жанночка, можно к тебе? Можно? Ой, какая ты красивая!

Жанна обернулась от зеркала:

— Конечно, заходи. Спасибо за «красивую», ты тоже прекрасно выглядишь!

Наташа являла собой полную противоположность Жанне Сергеевне. Она работала продавщицей в валютной «Березке» и носила только ультрамодные шмотки. Вот и сейчас на ней было ярко-красное трикотажное платье с черными вставками по бокам, явно заграничного производства и явно очень дорогое. Талию подчеркивал черный лаковый ремень, пожалуй, слишком широкий, но тоже супермодный, с тяжелой золотой пряжкой. В ушах, на шее и на руках болталось неимоверное количество чешской бижутерии «под золото», так что блеском Наташа затмевала стоящую в комнате елку.

При виде всего этого импортного великолепия Жанна Сергеевна только вздохнула. Ну, не понимает девушка, что дорого и модно — это не всегда красиво. Платье «в облипочку» только подчеркивало недостатки Наташиной фигуры: низкую талию и тяжеловесный зад. И объяснять бесполезно, только испортишь настроение себе и ей.

Однако если вкус у соседки напрочь отсутствовал, то сердце было доброе.

— Жанночка, — робко начала Наташа. — Я вот тут подумала и хотела тебе предложить… Ты никуда не собираешься?

— Нет.

— Точно? Такое платье красивое…

Жанна усмехнулась:

— Ну, Новый год все-таки. Не встречать же его абы как.

— Так вот, если ты точно никуда не собираешься, может, пойдем ко мне? У меня там кое-какая компания…

Вот в Наташину компанию Жанне идти совсем не хотелось. Но отказаться — обидеть… Наташа прекрасно знала, что Жанна осталась одна, что ей сейчас, должно быть, тошно, вот и решила проявить сочувствие. Что ж, добрыми намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Жанна в замешательстве смотрела на соседку, лихорадочно изобретая благовидный предлог для отказа. Как назло, в голову ничего не приходило.

— Извини, Наташенька, но я ведь никого там не знаю…

Наташа пожала плечами:

— Какая беда? Ничего, познакомишься!

— Но чужой человек среди всех своих всегда доставляет неудобства.

Наташа рассмеялась:

— Да какие там «все свои»! Совсем маленькая компания. Мы с Пьером собирались в ресторан, но у него что-то там не выгорело. Он освободится только в десять и сразу придет ко мне.

Пьер был одним из Наташиных заграничных «друзей». Не слишком большую зарплату продавщицы Наташа тратила большей частью на такси, а основные средства к жизни ей доставляли несколько поклонников-иностранцев. Конечно, она не афишировала источники своих доходов, но Жанна давно об этом догадывалась. Однако обе предпочитали делать вид, что и итальянца Марио, и француза Пьера, и норвежца Стива — постоянных «клиентов» — связывают с Наташей только дела и платоническая дружба.

Жанна внутренне передернулась: ну вот, дожили, не хватало только провести новогоднюю ночь в обществе валютной проститутки и ее клиента. Хотя Пьер приходил в квартиру на Патриарших уже лет пять и при встречах с Жанной и Володей вел себя безукоризненно вежливо.

— Но послушай, я ведь вам с Пьером только помешаю! — Жанна сказала это и тут же смутилась. Фраза прозвучала достаточно двусмысленно.

Но Наташа двусмысленности не заметила:

— Ах, да нет, что ты! Наоборот, очень выручишь! Понимаешь, знакомый Пьера приехал по делам в Союз и застрял здесь и на Рождество, и на Новый год. Такая неприятность! А он не только знакомый, но и как-то связан с Пьерчиком делами, и, раз Рождество пропало, Пьерчик хотел бы, чтобы хоть Новый год прошел более или менее пристойно.

Ну вот, еще не легче! Наташка, видно, совсем с ума сошла! Она что, собирается и Жанну втравить в свои «заработки»? Очевидно, возмущение достаточно явно нарисовалось на Жаннином лице, потому что Наташа словно испугалась и принялась горячо оправдываться:

— Да нет, ты ничего плохого не думай! Он очень вежливый, церемонный такой и даже, кажется, какой-то граф, что ли… Или маркиз? Ну, в общем, просто пообщаешься с ним вполне светски. Посидим у меня, а потом пойдем в «Пекин». Ты такая красивая в этом платье, жалко, если тебя никто не увидит!

И тут Жанна, неожиданно для себя, почти в первый раз в жизни поступилась принципами.

— Хорошо, пойдем.

Не давая себе времени опомниться, она встала и, прихватив со стола бутылку шампанского «Новый свет», решительно направилась к двери.

Наташина комната в обычные дни была похожа на склад комиссионки — на полу у балконной двери стояли огромные сумки с барахлом, предназначенным на продажу, разноцветные упаковки с импортным «товаром» — футболками, батниками и водолазками — вываливались из всех ящиков румынской полированной «стенки», а коробочки с колготками стояли даже в «горке», вперемешку с хрусталем. Сегодня же по поводу прибытия высоких гостей Наташка, видимо, долго и тщательно прибиралась. Совершенно непонятно, куда она рассовала многочисленный «товар», но в комнате не осталось и намека на бурную спекулятивную деятельность хозяйки. Наоборот, все свидетельствовало о ее добропорядочности и зажиточности: наличие аж двух ковров — один на полу, другой на стене, обилие хрусталя, финский гарнитур мягкой мебели… Словом, такая комната — мечта любой советской женщины. Не зря Наташа, можно сказать, жизнь положила на доставание всяческого дефицита.

Распахнув дверь, Жанна остановилась на пороге, внезапно оробев. Не от Наташкиной великолепной обстановки (Жанна ее уже сто раз видела), а оттого, что прямо напротив двери в мягком финском кресле сидел потрясающий мужчина. Она и не знала, что такие бывают. Неотразимый Штирлиц — тоже мечта любой советской женщины — меркнул перед незнакомцем. Хотя он был чем-то похож на Штирлица: тонкие черты лица, изящно очерченный нос, волевой подбородок, глубоко посаженные глаза… Только, в отличие от рано начавшего лысеть Вячеслава Тихонова, у этого была еще и великолепная темная шевелюра. При виде Жанны незнакомец тут же галантно вскочил. Так они и стояли друг против друга почти минуту, показавшуюся Жанне вечностью, пока Наташка не втолкнула ее в комнату. Протиснувшись боком мимо застывшей на пороге подруги, Наташа улыбнулась и сказала вполне светски, томно растягивая слова:

— Знакомьтесь, Жерар. Это моя соседка Жанна, она пианистка. Кстати, Жанна говорит по-английски, так что общаться с ней вам будет несложно, не то что со мной.

Жанна растерянно протянула руку, сложенную лодочкой, как для пожатия. Но тот, кого назвали Жераром, на мгновение задержал ее руку в своих длинных теплых пальцах, а потом повернул ладошкой вниз и поцеловал у запястья. Жанна совсем смутилась и покраснела.

— Ну что ж, Натали, кажется, проблем с общением не будет, — чуть насмешливо сказал Пьер, с интересом наблюдавший эту сцену из угла дивана. — Кажется, мадам и мсье понравились друг другу и не откажутся поужинать с нами. А, мсье?

И Пьер, все еще смеясь, добавил что-то по-французски. Однако Жерар даже головы в его сторону не повернул.

— Мой друг смеется из-за того, что я положон… Нет, кажется, не так — уложен… — серьезно сказал он, с сожалением выпуская Жаннину руку. — По-английски это звучит так…

И он сказал, как это звучит по-английски. Жанна тоже засмеялась:

— На русский это переводится примерно так: «сражен наповал».

— Я буду запоминать. Но вы должны простить мсье Буа-Ришара. Нехорошо говорить на языке, который другие не будут понимать…


Жанна стала неплохо понимать по-французски уже через полгода. Но прошло почти два года с той памятной новогодней ночи, прежде чем Жерар прилично выучил русский. Правда, он очень старался, да и времени для практики у него было довольно много: он приезжал в Союз почти каждый месяц. Жаннины принципы ухнули в тартарары. Она всегда в глубине души сурово осуждала женщин, вступавших в связи с женатыми мужчинами. Чувство долга — превыше всего, и, если уж ты влюбилась в чужого мужа, помучься и пострадай в одиночестве, но перебори недостойную влюбленность. Все равно ничего хорошего из этого не получится. Жанна твердо верила расхожему утверждению «счастья на чужом несчастье не построишь». Правда, впоследствии жизнь не раз его опровергала, но это — потом. Своему Володе Жанна за все тринадцать лет брака не то что ни разу не изменила — у нее даже легкого намека на флирт ни с кем не случилось. Все попытки со стороны мужчин она пресекала в корне, а сама держалась с коллегами и друзьями исключительно по-товарищески.

Жерар же не только был женат — он был безнадежно женат. И дело тут не в религиозных убеждениях, хотя его воспитывали в строгих традициях католической церкви. На беду, Жерар принадлежал к древнему французскому аристократическому роду: он был пятнадцатым графом де Бовильер, владельцем поместья Сент-Эгнен в провинции Берри. А Бовильеры были младшей ветвью герцогов Ла Треймулей и состояли в родстве с Роганами. Жену Жерару выбирали родители, сообразовываясь с честью фамилии. Мадемуазель Клотильда де Браси считалась во всех отношениях подходящей партией. Правда, мадемуазель Кло была старше Жерара на пять лет, но зато в ней текла благородная кровь и она принесла в приданое, помимо неплохого состояния, уникальную коллекцию картин, так украсившую стены фамильного замка. Молодая графиня в первые три года брака родила двоих детей, мальчика и девочку. Мальчик, почти ровесник Жанниной дочери Ларисы, со временем должен был унаследовать замок и титул. Естественно, ни о каком разводе с его матерью не могло быть и речи.