— Тогда, на Мадейре, Владик явно был влюблен по уши, а Лариса его весьма откровенно поощряла. Причем она сама к нему теплых чувств явно не испытывала. Временами мне даже казалось, что Владик ее раздражал. Я попробовала аккуратно поговорить с ней, но это, к сожалению, ни к чему не привело.

Андрей прикусил губу. Господи, как же она могла! И зачем, зачем?

— И у меня еще тогда, — невозмутимо продолжила психотерапевт, — возникло ощущение, что все это неспроста, что есть какая-то тайная причина, побуждающая милую и совсем не злую женщину стремиться сознательно причинить боль этому мальчику. Теперь я понимаю — все дело в вас. Вы ее любите?

— Да, — сказал Андрей. — Да.

Какой смысл врать и притворяться!

— Давно? — Заметив, что Андрей колеблется, Марина Львовна тихо, но твердо сказала: — Расскажите мне все. Я спрашиваю не из любопытства, а чтобы помочь вашему сыну. А возможно, и вам самому.

— Восемь лет назад у нас был роман, — Андрею каждое слово давалось с огромным трудом. — Лариса забеременела. Владик был еще маленький, оставлять его я не собирался. Она сделала аборт, и мы расстались. Недавно случайно встретились, и все закрутилось опять…

Андрей помолчал немного и добавил:

— Хотя, по-моему, я не переставал ее любить все эти годы.

— А она?

— И она, — Андрея вдруг прорвало, и он стал рассказывать горячо и сбивчиво: — Я понял, какой я был дурак. Вы знаете, я был готов для нее на все. Я решил развестись с Ириной, даже сказал ей об этом… Мы с женой, в сущности, уже давно живем каждый своей жизнью… Но в тот вечер, когда я собирался поговорить с Ларисой, сказать ей все, что-то произошло. Я не имею в виду Владика, что-то произошло до того… Она вдруг сказала, что не может со мной быть, что нам лучше расстаться… Честно говоря, я ничего не понял.

Голос его упал почти до шепота:

— А потом с Владиком случилось несчастье, а она уехала во Францию, и мы с тех пор не виделись…

Наступила долгая пауза.

— Хотите еще кофе? — спросила Марина Львовна. — Ваш совсем остыл.

Не в самих словах, самых обычных, но в ее тоне Андрей уловил понимание и сочувствие.

— Да, пожалуйста…

Он не сказал, что предпочел бы чего-нибудь покрепче. Марина Львовна встала и направилась к кофеварке.

— Вот, держите. Осталось как раз на одну чашку.

— Но как она могла? — вернулся Андрей к мучившей его мысли. — Как она могла поступить так со мной и с моим сыном?

Марина Львовна положила свою теплую пухлую ладошку на его руку:

— Андрей Ростиславович, если вы подумаете, то поймете — Лариса не виновата. Она пыталась избавиться от боли, которую причинили ей вы. Я ведь не зря просила вас прослушать запись. Лариса была в том же положении, в каком сейчас оказался ваш сын — в состоянии кризиса. И выбраться из него она тогда не смогла. В результате восемь лет, можно сказать, выпали из ее жизни. Восемь лет она не жила, а переживала прошлое. Вы понимаете, что это означает? Так что, отыгрываясь на Владике, она просто не думала о нем, она вообще ни о чем не думала, — тяжелобольной человек готов на все, чтобы облегчить боль. Но она не учла, что внутреннюю пустоту нельзя устранить внешними усилиями. Когда-нибудь мы должны прервать бегство от самих себя, выбрать внутренний путь, столкнуться один на один с собой. Мы должны посмотреть в лицо действительности, нравится она нам или нет, ибо это единственный путь к тому, чтобы начать жить по-настоящему.

Андрей молчал. Слова Марины Львовны отпечатывались в сознании, но реагировать на них сейчас он был просто не в состоянии. А она говорила и говорила, медленно, спокойно, нанизывая слова, как бусинки на бесконечную нитку:

— …Давайте я поясню вам свою мысль с помощью сравнения. Состояние ваше и вашего сына сейчас напоминает послевоенную ситуацию в любой стране. Противостояние завершилось, наступает время строительства нового порядка, закрепления достигнутого. Теперь только и начинается реализация задачи.

Обычно, когда нам тяжело, мы думаем только о развязке. Но она происходит как бы сама собой, и потом приходит время непосредственной реализации задачи. Впечатление, что вместе с развязкой вы преодолели все трудности, — ложное впечатление. Главные трудности пришли именно теперь. Только теперь можно реально осознать, что прежде было неправильным и как это можно было бы сделать по-другому, и теперь существует возможность реально сделать по-другому…

Последняя фраза словно задела за какую-то чувствительную струну, и Андрей ухватился за нее, как за спасательный круг. В самом деле, самое трудное — позади. Не надо больше лгать, притворяться, мучиться и скрывать. У них всех: у него, Владика и Ларисы — есть шанс построить жизнь заново. Если только Владик его простит. Если только Лариса его простит…

— Время после кризиса, — говорила Марина Львовна, — обычно является чрезвычайно напряженным. Вы еще не имеете твердой почвы под ногами, поэтому каждая перегрузка может превратиться для вас в потрясение. Часто случается, что человек овладел самим кризисом, а в последующий период потерпел крах. Поэтому следует помнить, что с каждым шагом почва под ногами становится все устойчивее, тверже, важно только делать эти шаги, продвигаться по пути дальше.

Каждый кризис ведет в новое состояние, если он воспринимается как перемена и соответственно используется…

Глава 8

Во власти тьмы

Вещи были уложены. Лариса села к туалетному столику, достала листок бумаги, ручку, на секунду задумалась и написала:

«Дорогие мамочка и Жерар! Ради бога, не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Сегодня я позвонила на работу, и выяснилось, что фирме срочно требуется мое присутствие. Станислав сломал ногу и не может руководить нашим дружным коллективом. Так что я отбываю в Москву. Приеду — сразу позвоню. Еще раз — не волнуйтесь. Лариса».

Ничего, будем надеяться, что эта ложь ей простится. «Только бы не накликать беду на Станислава, — мелькнуло в голове у Ларисы. — Не ровен час, действительно ногу сломает».


Лариса спустилась вниз. Ее сжигало какое-то лихорадочное возбуждение, не позволявшее сидеть на одном месте. Нужно что-то делать, чем-то занять себя, а то она окончательно изведется.

Она вышла в парк и принялась расхаживать по центральной аллее взад и вперед. Здесь ее и нашла Николь.

— Ну что? — спросила она. — Я так понимаю, что все вещи уложены и ты не знаешь, чем заняться?

Лариса вздохнула:

— До поезда почти пять часов. Мне кажется, я тихо свихнусь за это время. Хорошо, что мама с Жераром уехали, хоть притворяться не надо.

Николь пристально посмотрела на нее и вдруг сказала:

— Слушай, у тебя в запасе еще куча времени. Хочешь, я тебя развлеку, чтобы ты не сходила с ума от ожидания?

Лариса вымученно улыбнулась:

— Хочу. Только как?

— Я могу показать тебе тайник в старой часовне. Ты же хотела его посмотреть, разве нет?

Да, действительно хотела. Еще вчера. Но теперь Ларисе казалось, что это было в другой жизни. Теперь даже тайник вряд ли отвлечет ее от мыслей об Андрее.

— Ну так как? Пойдем? — в голосе Николь была странная настойчивость.

И Лариса согласилась:

— Пойдем.

В конце концов, если для Николь так важно показать ей эту часовню, почему бы и не пойти?

Старая часовня стояла в дальнем конце парка. Может быть, когда-то давно ее и использовали для хранения вина, но последние несколько лет выдались дождливые, виноград не успевал вызревать, и местным виноделам вполне хватало старого погреба в подвалах замка. Поэтому часовня сейчас была совершенно заброшена и никому не интересна. Даже дорожка, ведущая к ней, почти заросла кустами барбариса.

Николь остановилась перед тяжелой деревянной дверью с громадным висячим замком. Право же, Лариса и не думала, что во Франции есть такие амбарные замки.

Достав из сумки, висевшей у нее на плече, тяжелую связку ключей, Николь принялась прилаживать к замку один из них с диковинной резной бородкой. Как ни странно, ключ вошел в замочную скважину так же легко, как нож входит в масло, и повернулся почти без скрипа. Николь навалилась плечом, и дверь медленно и натужно отворилась.

— Ну вот, проход открыт, — довольная Николь повернулась к Ларисе. — Прошу!

Девушки вошли в полукруглый зал, казавшийся большим из-за царившего здесь полумрака и пустоты. Высокие стрельчатые своды, и где-то под потолком — узкие оконца, через которые едва проникали слабые лучики света. Не было ни алтаря, ни распятия — ничего, что бы указывало на предназначение этого места. Хорошо, что большая дверь наружу осталась открытой, в таком месте вполне может одолеть приступ клаустрофобии…

У Ларисы вдруг возникло неприятное ощущение, что за ними следят. Она подняла глаза к окну — вроде бы там кто-то есть? Глупость! На такой-то высоте? Подавив желание окликнуть Николь и схватить ее за руку, Лариса усилием воли заставила себя взглянуть на окно еще раз, пристальнее. Нет, показалось… Боже, какая она стала мнительная! Мерещится непонятно что. Хорошо, что она сдержалась и ничего не сказала Николь.

— Это главная часовня, — сказала Николь. — Здесь ничего не сохранилось. А тайная, где служили мессу и собирались заговорщики, там, дальше.

Девушки пересекли зал. В дальней стене была еще одна дверь, так хорошо замаскированная, что Лариса не сразу ее разглядела. Николь достала еще один ключ, немного повозилась — здесь замочная скважина была так же хорошо спрятана, как сама дверь. Наконец, дверь открылась, девушки спустились на несколько ступенек вниз и оказались в невысоком мрачном помещении. Свет сюда проникал только из открытой двери, и впереди была темнота.