Некоторое время длилась пауза, потом Марина Львовна негромко заметила:

— Древние греки говорили: «Боги дали людям счастливую жизнь, но люди об этом не знают…»

— Вы презираете меня за мой поступок? — В голосе Владика опять появилось ерничество, маскировавшее скрытое напряжение.

— Конечно, нет, — очевидно, Марина Львовна улыбнулась. — Что было, то было, и все со всяким может случиться. Но…

— Что?

— Ты, конечно, не в силах изменить прошлое. Как мы уже договорились, что было, то было. Но будущее целиком принадлежит тебе. В будущем еще все возможно, поэтому нечего расходовать силы на саможалость. Только ты сам устраиваешь свою судьбу, и ты можешь ее изменить, сделать такой, какой хочешь.

— А если обстоятельства зависят не от меня, а от другого человека? — сдавленно сказал Владик. — Что делать, если я люблю, а она нет?

«Ага, — подумал про себя Андрей, — значит, дело все-таки в какой-то девочке. И непохоже, что это Алла». Но вслух он ничего не сказал.

— Надо научиться говорить себе «нет», — Марина Львовна не поучала, а просто объясняла. — Говорить «нет» собственным желаниям, когда они сбивают нас на путь, ведущий в никуда. Говорить «нет» означает в действительности говорить «да» собственной идентичности. «Нет» на одном уровне превращается в «да» на другом, понимаешь?

— Честно говоря, не очень.

— А ведь на самом деле все просто. Надо найти в себе мужество осознать и принять истину, найти в себе мужество что-то предпринять и чем-то поступиться. Сейчас тебе нужно мужество, чтобы расстаться. Возможно, в будущем возникнет ситуация, когда потребуется мужество, чтобы связать себя с другим. В молодости люди легко сходятся, с годами впустить в свою жизнь нового человека становится все сложнее.

— А если я не могу с ней расстаться? А если я ее люблю?

Марина Львовна все так же мягко сказала:

— Если не можешь расстаться, то это не любовь, дорогой мой, это страсть.

— Хорошо, пусть страсть. Какая разница?

Кажется, Марина Львовна усмехнулась:

— Огромная. Любовь созидает личность, страсть ее разрушает. Страсть, кстати, не только кажущееся непреодолимым влечение к другому человеку, страсть — любой процесс, при котором мы теряем власть над собой. Всякий раз, когда мы полагаем, будто что-то внешнее определяет нашу жизнь, что мы не имеем выбора, что мы неизлечимы, — мы ведем себя как одержимые страстью. В действительности же у нас всегда есть выбор, и никто и ничто не может лишить нас права выбора или хотя бы просто ограничить его. Всякий раз, когда мы делаем что-то такое, что ведет к подавлению и самоотречению, мы следуем по пути страсти, все более утрачивая контакт с самим собой. В конце концов, в результате этого мы теряем способность быть близкими с другими людьми. Однажды это не получается у нас с теми, кого мы особенно любим, кто нам ближе всего. Да и как мы можем иметь контакт с другими, если потеряли контакт с собой!

Голос Марины Львовны действовал странно успокаивающе. Не хотелось ни спорить, ни сопротивляться, ни придумывать аргументы. Как-то сразу верилось, что она знает, что говорит, и все, что она говорит, — истинная правда.

— Конечно, — продолжала Марина Львовна, — мы очень скоро замечаем, что здесь что-то не так, но наше трансформированное мышление подталкивает к мысли, что от нас уже ничего не зависит. Мы полагаемся на другого, ждем, чтобы он протянул нам руку помощи… А если впоследствии из этого ничего не получается, то вина за неудачу возлагается на него. Страсть создает у нас ложное представление, будто мы не несем никакой ответственности за свое несчастье. И чем дольше мы ждем того, чтобы другой, наконец, что-то для нас сделал, спас нас, тем хуже обстоит дело со страстью.

— В общем, спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — усмехнулся Владик.

— Не совсем так. Образно говоря, я сейчас протягиваю тебе руку, а уж хвататься за нее или нет — твое дело.

— А потом?

— Плыть за тебя никто не будет. Шевели руками и ногами, и благополучно достигнешь берега.

— Но руку вы мне все же протянули! Значит, сам я бы не справился и потонул.

— Я хочу, чтобы в другой раз тебе не понадобилась рука спасателя, чтобы ты сам знал, как выйти из любого кризиса. Ведь то, что ты пережил, — настоящий кризис, кризис отношений. Переживая его, человек испытывает глубокие страдания и душевную боль. Он чувствует себя в положении брошенного на произвол судьбы, ему кажется — все ополчились против него. Если кризис не преодолевается, стресс, постоянная тревога ведут к болезни, вплоть до полного краха.

— Сами же говорите — до полного краха!

— Влад, мы же с тобой это уже обсуждали. Ты любишь Высоцкого?

— Не очень.

— Ну да, это скорее кумир нашего поколения. Но у него очень хорошие песни. И в одной из них, кстати, военной, есть такие слова: «И все же конец мой — еще не конец, конец — это чье-то начало». Прежде чем наступит утро, должна кончиться ночь. Так и в ситуации глубокого кризиса: ты понимаешь, что дальше так продолжаться не может, вся абсурдность твоего положения тебе очевидна. Это — переломный момент. Тут важно понять: личный кризис — на самом деле данный судьбой великолепный шанс изменить все к лучшему. Шанс всегда дается лишь на переломе, когда меняется — уходит или приходит — что-то действительно существенное…

На этом месте Марина Львовна прервала запись. 

— Ну вот, я хотела, прежде чем мы начнем разговаривать, дать вам послушать эту запись. Кофе, кажется, готов? Сидите, сидите, я сейчас налью нам по чашечке. Вам с сахаром или без?

— Без, — машинально отозвался Андрей.

Отхлебнув горячей ароматной жидкости, такой горячей, что обжигало нёбо, он спросил:

— Так как сейчас Владик? То есть я и сам вижу, ему намного лучше, но скоро он совсем придет в себя?

Марина Львовна сразу стала серьезной.

— Если под «придет в себя» вы подразумеваете «станет таким, как был», то я скажу, что он не придет в себя никогда. Если вас интересует, когда он адекватно сможет отреагировать на ситуацию, — это уже произошло. Существует несколько путей выведения из подобной ситуации, — сейчас она говорила так, словно была учительницей и объясняла трудный урок. — Один, так называемая «техника ментального переживания», наиболее распространенный — каждый шаг, каждую ситуацию прошлого основательно обдумывать и заново ментально переживать. С вашим сыном мы пошли другим путем, на мой взгляд, в его случае более подходящим и созидательным. После наших бесед он должен был почувствовать себя в моменте «здесь и теперь».

Андрей поднял руку:

— Простите, не понял?..

— Очень просто, — улыбнулась Марина Львовна, — если я живу в «здесь и теперь», то я как бы пуст, ибо отрекаюсь от старого, не цепляюсь за него, в любой момент открыт для происходящего и одновременно преисполнен жизни. Если я ни за что не цепляюсь, а просто живу в действительности, то мне не нужно ни с чем расставаться, я свободен для того, что мне сейчас реально принадлежит. Что принадлежит мне — с этим я не могу расстаться, даже если бы, и захотел. Что моим не является, я свободно отпускаю от себя.

Она тоже отпила из своей чашки:

— Отличный кофе, вы не находите? Люда ухитряется покупать как раз такие зерна, какие надо, — и без всякого перехода сказала: — А теперь я бы хотела поговорить с вами и о вас. Всякое нарушение, всякое страдание, любая агрессия или болезнь служат сигналом того, что что-то идет не так, что мы должны что-то изменить в своей жизни. То, что случилось с вашим сыном, вам следует воспринимать как послание, показывающее, что и вам многое необходимо изменить в вашей собственной жизни. Если же вы посмотрите на испытание, выпавшее вам, сквозь пальцы, вы просто продолжите бег по замкнутому кругу, и в один прекрасный момент все повторится…

Андрей испуганно ее перебил:

— Вы считаете, что Владик может…

— Нет, не считаю. То, что было, больше не произойдет. Поймите, Владик самостоятельно разбирается со своей жизнью и своими проблемами. А с вашими вы должны разобраться сами.

У Андрея уже на кончике языка вертелась ехидная фраза: «А вы уверены, что у меня эти проблемы есть?» Он терпеть не мог, когда к нему лезли в душу, даже психотерапевты. Но Марина Львовна, заметив изменившееся выражение его лица, мягко сказала:

— А вот теперь мы подошли к самому главному. Вы знаете, почему Владик решил покончить с собой? Он случайно застал вас на даче с женщиной.

Андрей вынужден был поставить чашку — так у него вдруг задрожала рука.

— Что?

— В тот день он неожиданно приехал на дачу и увидел вас с женщиной, — повторила Марина Львовна.

В первую минуту Андрей был просто ошарашен. Однако способность соображать вернулась к нему довольно быстро.

— Нет… — Он помотал головой. — Не может быть. Конечно, ситуация крайне неловкая, стыдная, но не хотите же вы сказать, что мой сын не смог пережить того, что его отец изменил его матери?

— Нет, — спокойно ответила Марина Львовна, — этого я сказать не хочу. Владик не смог пережить не лично вашей измены, а вашей общей измены.

— Не понимаю…

— Он был влюблен в ту женщину, с которой увидел вас.

— Что-о? В Ларису? Да она же старше него на десять лет!

— Десять лет — не так уж много. Вы ведь тоже старше нее примерно на столько же?

— Да, но… Не понимаю!

— Я вам объясню. Дело в том, — Марина Львовна запнулась, — дело в том, что по воле случая я наблюдала не только финал, но и зарождение, и развитие этой влюбленности.

— Как?

— В жизни удивительные совпадения случаются еще чаще, чем в книжках. Я была вместе с вашим сыном и Ларисой на Мадейре.

Андрей уже потерял всякое чувство реальности. Кажется, если бы Марина Львовна теперь сказала ему, что прилетела с Альфы Центавра, он бы поверил и не удивился.