– Так вы та самая Сюзанна? – изумился Лукас. – Симон подробно описывал вашу красоту и очарование.

– Правда? – Сюзанна одарила мужа ласковой улыбкой. – А мне тогда казалось, что вас особенно поразило мое умение обращаться с лошадьми. Впрочем, я в то время только и думала что о своей свадьбе.

С таким видом, будто разговор доставлял ему удовольствие, Лукас продолжал:

– Помнится, кузен, ты выражал надежду, что встретишь такую же девушку, когда будешь готов остепениться.

Симон ненадолго задумался, затем кивнул:

– Что ж, так и получилось. В точности как она. Но с тех пор нами обоими был проделан долгий и тернистый путь. – Симон взглянул на Сюзанну, затем перевел взгляд на Лукаса. – Да-да, путь был долгим и тернистым для каждого из нас. Но что же случилось с тобой, Лукас? Нам сообщили, что французы потопили твой корабль, и ты считался пропавшим без вести, предположительно – погиб.

Лукас в задумчивости крошил хлеб, наконец произнес:

– Не хочу рассказывать. Я недостоин говорить с вами после всего, что совершил.

– Год назад, примерно в то же время, когда отрекся император, одному из друзей наших родственников показалось, что он заметил тебя на улице Брюсселя и что ты был одет как монах, – проговорил Симон. – Он рассказал о случившемся твоему двоюродному деду и его жене.

– У них все хорошо? – встрепенулся Лукас.

– Да, только они отчаянно тоскуют по тебе. И до сих пор скорбят. – Симон умолчал о том, что и сам скорбел. – Хоть надежда была самой призрачной из возможных, они попросили, чтобы я что-нибудь разузнал. Последние годы в армии я служил в разведке, вот они и надеялись, что я раздобуду сведения.

Судорожно сглотнув, Лукас пробормотал:

– Я хотел, чтобы вы просто смирились с мыслью, что меня нет в живых.

– Ну а я не смирился. Я спросил друга, тоже занятого разведкой, не сможет ли он что-нибудь выяснить благодаря своим связям во Франции. Он навел справки и узнал, что ты выжил, когда твой корабль потопили, попал в плен и был увезен во Францию.

Лукас доел хлеб с сыром, стиснул пальцы на коленях и прошептал:

– Не говори больше ничего. Пожалуйста…

Но Симон неумолимо продолжал:

– Он узнал также, что ты нарушил данное тобой слово и сбежал, но скорее всего погиб, пытаясь покинуть Францию. Такие выводы были сделаны, пока мистер Картер не увидел тебя в Брюсселе.

– Да, я нарушил клятву! – выпалил Лукас. – В Вердене приходилось тяжко, но потом меня отправили в лагерь для военнопленных в Битше, и это был сущий ад. Тамошний комендант славился своей злопамятностью, а меня он особенно ненавидел. Он заявлял, что меня никогда не обменяют, потому что прежде он отправит меня прямиком в преисподнюю. И когда понял, что больше не выдержу… я нарушил слово, сбежал из плена и с тех пор живу как в аду.

– Мне очень жаль, Лукас, – пробормотал Симон. – Могу лишь догадываться, как тебе сейчас тяжело. Но все же я рад, что ты жив.

Воцарилось длительное молчание. Наконец Сюзанна проговорила:

– Я понимаю, что честь для джентльмена – источник жизненной силы, такой же необходимый, как воздух, которым он дышит. Но понятия о чести не могут быть неизменными. В определенных обстоятельствах они меняются.

Она встала, подлила мужчинам вина и, опять сев на свое место, шурша юбками, заговорила:

– Симон долго служил в разведке. Был шпионом. Кое-кто считает такую службу бесчестьем, но ведь и она необходима, не так ли? Сам Веллингтон говорил, что не одержал бы победу в Испании, если бы не его разведка, а Симон служил именно там. И я точно знаю, он человек чести.

– Симон – другое дело… – со вздохом пробормотал Лукас. – Он служил своей стране. А я нарушил слово и навеки обесчестил себя.

– Да? Вот я всего лишь женщина, но, насколько понимаю, клятвенные обещания предусматривают соблюдение определенных условий обеими сторонами. Пленный дает слово, что не сбежит, а его тюремщик обещает обращаться с ним как подобает джентльмену, а затем обменять на офицера, равного по чину. Мне кажется, комендант лагеря в Битше пренебрег своей частью условий сделки, поэтому ваше бегство было оправданным, в противном случае он довел бы вас до смерти.

Лукас вздрогнул – и задумался. Казалось, такой взгляд на ситуацию никогда не приходил ему в голову.

– Да, он вел себя недостойно, но слово все-таки нарушил я.

Сюзанна встала и, в раздражении уставившись на Лукаса, заявила:

– Мир устроен непросто, и порой соблюдение самых строгих правил, какие только действуют в обществе, кажется глупостью. – Симон был шпионом, служил своей стране и спас от смерти многих людей. А вы были морским офицером и тоже служили своей стране. Попав в плен, вы бежали, но этим никому не причинили вреда.

По-прежнему глядя в глаза Лукаса, Сюзанна продолжала:

– А я попала в плен к пиратам, а затем – в рабство. И меня продали одному из самых жестоких людей в Османской империи. Есть женщины, которым подробности моей истории внушают отвращение. Они считают меня грязной, опозоренной и непоправимо обесчещенной. Но если бы я признала их правоту, то мне не оставалось бы ничего другого, кроме как наложить на себя руки. Однако я не смирилась! Я выбрала жизнь. И такой же выбор можете сделать и вы, если наберетесь смелости.

Симон в изумлении смотрел на жену, которая рассказала о себе всю правду незнакомому, в сущности, человеку. Поднявшись, он обнял ее за плечи, привлек к себе и тихо проговорил:

– Я никогда еще не гордился вами так, как сейчас, ma chérie.

Потрясенный до глубины души, Лукас не сводил с них глаз. «Если он хотя бы попытается осудить Сюзанну, – думал Симон, – я сверну ему шею». Но Лукас произнес:

– Вы удивительно отважная женщина, мадам Сюзанна. Мне недостает вашей смелости.

– А вы хорошенько подумайте. Тогда, возможно, измените свое мнение, – довольно резким тоном ответила Сюзанна.

По-прежнему обнимая жену, Симон усадил ее обратно на бревно, а та тихо добавила:

– Но не вздумайте увязнуть.

Лукас в растерянности заморгал.

– Увязнуть?..

Сюзанна грустно улыбнулась.

– Когда катастрофа рушит жизнь человека, он вполне может… увязнуть в своих горестях – выть, кататься по земле, молотить ее кулаками и взывать к Небесам. Но в какой-то момент надо остановиться! Вы избрали способом искупления своих грехов служение нуждающимся, и это достойно восхищения. Но после стольких лет продолжать корить себя за свои недостатки и проступки – значит потакать своей слабости. Это и называется «увязнуть».

С трудом сглотнув, Лукас пробормотал:

– Значит, увязнуть?..

– Ну да. Но если вам доставляет удовольствие ненавидеть себя – что ж, тогда другое дело.

Как ни странно, Лукас расхохотался.

– Кузен, какую замечательную жену ты себе нашел!

Симон тоже рассмеялся и испытал огромное облегчение, увидев прежнего Лукаса.

– Натура миледи многогранна, – сказал он, поднося к губам руку жены. – Знаешь, она ведь права… Этого «увязания» и мне досталось полной мерой.

– А может, оно просто входит в привычку? – понизил голос Лукас.

– От привычек можно отучиться, – сочувственным тоном откликнулась Сюзанна. – Но на это нужно время.

Решив сменить тему, Симон сказал:

– Кузен, я умираю от любопытства – ужасно хочется узнать, как ты стал монахом и костоправом. Так как же это вышло?

Лукас пожал плечами.

– Вот ты говоришь, что жизненный путь тернист, а тут все вышло проще некуда. Во время бегства из лагеря в Битше я серьезно пострадал. Когда же добрался до Бельгии, был при смерти. Семья местных крестьян нашла меня в своем амбаре. Поскольку у меня были явно сломаны кости, они позвали на помощь местного костоправа, брата Эммануэля. – Лукас едва заметно улыбнулся. – Имя Эммануэль означает «Бог с нами», и если Бог когда-либо пребывал с человеком, то этим человеком являлся брат Эммануэль.

– От него вы и переняли свое мастерство? – спросила Сюзанна.

– Да. Брат Эммануэль происходил из семьи потомственных костоправов. Он уже состарился, был слаб здоровьем и не имел детей, так что я стал его подмастерьем: странствовал вместе с ним, заботился о нем, учился его искусству. Обнаружив, что заинтересовался этим, я узнал, насколько это благодарный труд – помогать нуждающимся, и остался с ним. Невозможно было представить, как я вернусь к прежней жизни в Англии, где все мужчины стали бы презирать меня за бесчестный поступок. – Лукас взглянул на Сюзанну. – Наверное, я и впрямь увяз.

Она с улыбкой покачала головой.

– Нет, этого я не говорила.

– Неужели тебе никогда не хотелось съездить в Англию хотя бы ненадолго? – спросил Симон. – Старики Фокстоны были бы в восторге. Не говоря уже о том, что там тебя ждут титул и наследство. Твой двоюродный дед с радостью вернет тебе и то и другое.

Лукас помедлил с ответом, наконец сказал:

– Мне казалось, я вряд ли смогу вернуться к прежней жизни.

– То было тогда, а мы говорим про настоящее время, – возразил Симон. – Прошли годы. Может, твои чувства изменились?

Лукас не ответил, и тогда заговорила Сюзанна:

– Разумеется, вы дали обет, но даже если вы нашли свое истинное призвание, может все-таки выбрали бы время для визита к родным?

– Вообще-то я не давал обетов. – Лукас нахмурился. – Просто я странствовал вместе с братом Эммануэлем и жил так, как обычно живут францисканские монахи, поэтому все стали принимать меня за монаха. Но у меня никогда не возникало ощущения, что монашество и есть мое истинное призвание. А брат Эммануэль говорил, что, будь оно моим призванием, я был бы в этом уверен точно так же, как он в своем.

– Возможно, твое призвание – целительство, – предположил Симон. – У тебя есть навыки костоправа, а брат Паскаль из Намюра считает, что у тебя исцеляющие руки. Такие умения можно применять где угодно, и при этом не обязательно быть монахом.

Лукас криво усмехнулся.

– Можешь вообразить себе английского лорда, который оказывает услуги костоправа?