– Неявными? Что вы имеете в виду?

– Из того, что мне удалось узнать, можно сделать вывод, что он сбежал из плена, нарушив слово, – объяснил Киркланд.

– Нет! Этого не может быть! – вскричал Симон. – Лукас всегда был само благородство.

Руку его сжала теплая ладонь, и послышался мягкий голос Сюзанны:

– Насколько я понимаю, с офицеров взяли слово и взамен предоставили некоторую свободу передвижения в определенных пределах. Но они должны были пообещать, что не станут сбегать, не так ли?

– Да, именно так, – кивнул Киркланд.

– Значит, такое бегство считается преступлением против чести?

Киркланд опять кивнул.

– Да, конечно. Матери офицеров считают, что лучше смерть, чем бесчестие. Для многих людей их честь – это вся их жизнь. Дать слово воздержаться от бегства, а затем сбежать – поступок, заслуживающий презрения. Грех, прощения которому нет.

Сюзанна сомкнула пальцы на руке Симона и тихо сказала:

– Мне известно, что такое честь, но вместе с тем я понимаю, как человек доходит до переломного момента, когда он готов сделать что угодно, лишь бы выжить. Убийство ни в чем не повинного или беспомощного человека – вот что такое, по-моему, истинное бесчестье. Но обезуметь в плену и быть готовым на все ради побега… – Она пожала плечами. – Я не считаю такой поступок непростительным. А вы предпочли бы, чтобы ваш кузен погиб?

Симон невольно вздрогнул – словно очнулся от сна. Сюзанна знала, что такое плен, знала с неведомой ему, Симону, стороны.

– Нет, конечно, я не хочу ему смерти, – ответил он почти шепотом. – Просто эти известия стали для меня шоком. Ведь Лукас всегда был стойким, принципиальным и благородным. Это я сделался шпионом, то есть занялся делом, которое большинство джентльменов презирают как постыдное.

– Дело постыдное, но необходимое, – возразил Киркланд. – И ведь кто-то должен этим заниматься. Да, многими своими поступками я отнюдь не горжусь, но верю, что они были совершены ради высших целей и всеобщего блага.

– То же самое относится и ко мне. – Симон тяжело вздохнул. – А может, именно стыд является объяснением? Может, из-за этого Лукас так и не попытался вернуться к родным и запросить свои деньги из банка.

– Возможно, он погиб, пытаясь добраться до дома, – предположил Киркланд.

– Да, такой исход наиболее вероятен. – Симон снова вздохнул. – Полагаю, из встречи с тем монахом в Брюсселе уже ничего не извлечь.

– Сведений явно недостаточно. Вот если бы кто-то, находясь в Брюсселе, воспользовался портретом вашего кузена, чтобы расспросить людей и что-нибудь разузнать… Но сейчас, находясь здесь, мы ничего не можем предпринять. – Киркланд едва заметно улыбнулся. – Мне сообщили, что этот человек вряд ли живет в монастыре. Тамошние монахи ведут жизнь затворников на территориях уединенных обителей. Скорее всего он принадлежит к одному из монашеских орденов, члены которого живут в большом мире. Но не знаю, есть ли польза от таких сведений.

– Лукасу всегда нравились истории про Робина Гуда, а его любимым персонажем был брат Тук, – в задумчивости проговорил Симон и, заметив недоумение на лице Сюзанны, пояснил: – Робин Гуд и его братия жили в лесу и грабили богатых, чтобы помогать бедным. Легенды о нем – одни из самых любимых в Англии. Возможно, в них есть даже толика истины. Позднее я расскажу вам о них подробнее. – Он перевел взгляд на Киркланда. – Если я отправлюсь в Брюссель, то могу вам чем-нибудь пригодиться там?

– Вполне возможно, – тут же ответил Киркланд.

– Тогда… Полагаю, я еду в Брюссель.

– Нет, mon chéri. – На него пристально смотрели зеленые глаза Сюзанны. – В Брюссель едем мы оба.

Глава 16

Симон насупился и проворчал:

– Я бы не хотел брать вас с собой на континент теперь. Там пока что весьма неопределенное политическое положение.

– Брюссель очень далеко от Эльбы, – резонно возразила Сюзанна. – Если корсиканский злодей сбежит, мы услышим об этом заблаговременно. А в Брюсселе я не прочь побывать. Я слышала, что после отречения Наполеона этот город стал на редкость фешенебельным.

Киркланд кивнул.

– Да, верно. И там поселилось немало британцев. Город полнится слухами и сплетнями.

– Вы хотели бы узнать о них? – сухо осведомился Симон.

– Разумеется, – подтвердил Киркланд.

Повернувшись к мужу, Сюзанна объяснила:

– Мой прежний дом, Шато-Шамброн, находится на севере Франции, недалеко от Брюсселя. Я считаю себя обязанной побывать там и выяснить, в каком состоянии поместье. Может, заброшено? Или же его присвоил какой-нибудь бонапартист? Я должна это знать. Возможно, кто-нибудь там еще помнит меня. Или кому-нибудь нужна помощь…

Симон понимающе кивнул.

– Да, конечно. Я тоже хотел бы это знать. Ведь вполне может оказаться, что я – новый граф и, следовательно, его владелец. Непременно побываем там.

– У меня есть дом в Брюсселе, – вмешался Киркланд. – И в настоящее время в нем живут только несколько моих людей. Они хорошо знают город и страну. Можете оставаться там столько времени, сколько пожелаете.

Сюзанна вскинула брови.

– У вас что, есть дома с вашими агентами во всех крупных городах?

– Только в тех, которые полезны в нашем деле, – без тени улыбки ответил Киркланд. – Немало людей на континенте рисковали жизнью, чтобы свергнуть императора. Порой им необходимы надежные убежища.

Сюзанне представилась обширная, похожая на паутину сеть шпионов и осведомителей, раскинувшаяся по всему континенту. Сколько же нитей этой сети удерживал в руках Киркланд? Он, как и Симон, незаметно действовал за кулисами великих событий.

А она, Сюзанна, просто просидела несколько лет в качестве пленницы в роскошной тюрьме. Ей вдруг ужасно захотелось собственными глазами увидеть, как творится история и, может быть, даже принять участие в каких-нибудь важных событиях.

Да, им с Симоном непременно следовало вместе ехать в Брюссель.


Договорившись с Киркландом насчет дома в Брюсселе, супруги отправились домой. По пути Симон вспомнил:

– У меня есть несколько набросков – портреты Лукаса времен его службы во флоте. Можно будет показать их в Брюсселе.

Сюзанна нахмурилась и в задумчивости пробормотала:

– Но ведь они уже давнишние, эти портреты… Нельзя ли заодно нарисовать, как он, возможно, выглядит сейчас: может, похудел, постарел, с выбритой тонзурой и в монашеском облачении?

– Блестящая мысль. Надо будет попробовать.

Дома они узнали, что новые слуги уже прибыли. Симон познакомился с Дженни Данн еще на свадьбе. Опрятная и миловидная, она вежливо присела, приветствуя хозяев.

– Мадам Дюваль… Полковник Дюваль…

– Дженни, как я рада вас видеть! – обрадовалась Сюзанна. – Надеюсь, поездка домой удалась?

– Было очень приятно повидаться с родными и друзьями, мэм.

При виде искренней радости Сюзанны лицо Дженни осветилось улыбкой. Они быстро сдружились и в прежние времена часто шили вместе, но Симон и его новый камердинер увидели друг друга впервые и обезображенное лицо Эдгара Джексона выглядело угрюмым.

С тревожными нотками в голосе Дженни представила его:

– Полковник Дюваль, это мой друг Эдгар Джексон. Как я уже говорила, он служил денщиком у офицера.

Джексон был ранен не только в лицо – парень чудом не лишился глаза, – но пострадала также его левая рука. И сейчас он смотрел на новых хозяев настороженно – как собака, которой часто доводилось отведать пинка. Симон мысленно улыбнулся: предстоял любопытный разговор, – и спросил:

– Если не ошибаюсь, сержант Джексон?

– Он самый, сэр, – совершенно бесстрастным тоном откликнулся новый камердинер.

– Что ж, дамам наверняка есть о чем поговорить, – сказал Симон. – Почему бы нам пока не пройти ко мне в кабинет и не познакомиться поближе? Вы служили на Пиренейском полуострове?

– Да, сэр. А до этого в Нидерландах и их окрестностях.

Симон провел молодого человека в кабинет в глубине дома.

– Вы, Джексон, случайно, не нахватались знаний местных языков в тех странах, где служили?

– Немного фламандского и французского. И еще испанский.

«Неглуп. А языки могут пригодиться», – мысленно отметил Симон.

Предложив Джексону сесть, он сам устроился напротив.

– Поговорим по-мужски, чтобы выяснить, поладим ли мы. Прежде всего… Какое обращение вы предпочитаете – «сержант» или «Джексон»? А может, какое-то другое имя или прозвище?

Парень немного смутился.

– Джексон, сэр. А как обращаться к вам?

Симон задумался.

– Пожалуй – «полковник Дюваль». Но гораздо важнее имен другой вопрос… Скажите, чего вы ждете от службы у меня. Может, вы здесь только для того, чтобы угодить мисс Данн? Отвечайте честно. Если вы не хотите быть камердинером – самое время об этом заявить. Может, вы предпочитаете работу иного рода? Тогда, возможно, я помогу вам найти место, которое больше вам подойдет.

На лице Джексона отразилось удивление, и после долгой паузы он спросил:

– Можно говорить без опасений, сэр?

– Конечно. Откровенность сейчас просто необходима.

– Ответить на ваш вопрос непросто, сэр. – Джексон нахмурился, и шрам на лице, исказившись, придал ему весьма устрашающий вид. – Само собой, я хочу угодить Дженни: она самое дорогое, что у меня есть, – но я и впрямь не уверен, что хочу быть камердинером. Да и не справлюсь я, это уж точно. – Он вытянул перед собой левую руку, скрюченную и покрытую шрамами, без двух кончиков пальцев. – Для хорошей работы мне не хватит сил, и в пальцах уже нет ловкости. – Он попытался сжать кулак, но не сумел. – И стрелять я не могу.

– Надеюсь, стрелять и не понадобится.

Симон задумался. Джексон говорил довольно складно, и речь его за время службы утратила мягкий выговор выходца из западных графств, который сохранился у Дженни. Этот человек явно не обделен умом, а ум Симон особенно ценил в тех, кто его окружал. Но вместе с тем в Джексоне чувствовалась ожесточенность и обида на весь свет – тревожный знак.