– Тогда, уверена, они все забудут.

Рат смотрел на Марлену и думал, как давно не соблазнял женщин. Нет, не так: он их вообще никогда не соблазнял. Это они всегда соблазняли его. Стоило появиться в обществе, всегда находились такие дамы, и он им это позволял, конечно. Не то чтобы он этого не желал или его не интересовали женщины: просто ему никогда не приходилось целенаправленно ухаживать за леди.

А теперь он намеревался приударить за своей подопечной, что недопустимо.

Он не должен…

Рат достал из кармана аккуратно сложенный носовой платок и протянул Марлене. Она взглянула на белоснежную вещицу с откровенным любопытством и сказала:

– Я не собираюсь плакать, ваша светлость. Да, я всерьез обеспокоена судьбой Евгении и Вероники, но не думаю, что мои слезы им помогут.

– Я и не предполагал, что вы разрыдаетесь, и не для этого дал вам платок.

Марлена рассмеялась и ощутимо расслабилась: пожалуй, впервые почувствовала себя спокойно и непринужденно в его присутствии. Она улыбалась ему вовсе не потому, что ей что-то было от него нужно: внимания, участия, благосклонности, – просто нравилось быть рядом.

Герцог не ожидал такого от своей подопечной, но был очарован ею. Он страстно желал обнять ее, прижать к себе и поцеловать. И не важно, что это недопустимо.

– Должна предупредить, ваша светлость, что сейчас не удастся обмануть меня, как в день нашей первой встречи. Хоть мы и в саду, я точно знаю, что у меня на щеке нет ни пчелы, ни божьей коровки, ни какого-либо другого насекомого. Так что, если даже увидите у меня на лице грязь, травинку или сухой листок, пусть останется на месте.

– Как скажете, Марлена, но на этот раз я вовсе не пытаюсь вас обмануть. Можно сказать, я сама честность.

Рат подался к ней, хотя точно знал, что не должен ее целовать, но не мог… не желал останавливаться.

Ему и не придется. Она все сделает сама. Девочка способная.

Рат вложил платок ей в руки, все еще лежавшие на коленях.

– Это весьма эффективный способ напомнить, что мы не должны целоваться. Я отдаю платок вам, чтобы вы могли его использовать, если вдруг захотите поцеловать меня.

– Поцеловать вас?

Рат кивнул. Марлена посмотрела на платок, потом заглянула ему в глаза. Никакой другой реакции с ее стороны не было. Герцог счел это добрым знаком. Она думала. Рат не сомневался, что она хочет его поцеловать, но вовсе не был уверен, что поддастся своему желанию.

– Совершенно верно: если вы захотите поцеловать меня.

Глава 13

Повеса предлагает леди свой носовой платок вовсе не для того, чтобы смахнуть соринку или вытереть слезы.

Мисс Труф

Конечно, она хотела его поцеловать. Но разве не он должен схватить ее в объятия и поцеловать – жадно, страстно, безумно, хочет она того или нет? Он же повеса, а значит, обязан действовать соответственно.

Очевидно, нет.

Он знает, что она хочет поцелуя, умирает от желания ощутить его губы на своих губах. Почему же тогда не поступает так, как свойственно распутникам? Почему ждет от нее первого шага?

Марлена не шевелилась. Ратберн тоже.

Это несправедливо! С того самого дня, когда впервые вошел в этот дом, он обещал ей поцелуй – своими пленительными неотразимыми взглядами, провокационными словечками. Она жаждала его внимания. Почему же он не целует ее? Почему хочет, чтобы это она решила, быть или не быть поцелую? Странно, но она все время думает о нем. Так не должно быть. Ей следует стыдиться своих желаний.

Герцог Ратберн – повеса, распутник, шалопай и даже более того: косвенно виновен в том, что Веронике пришлось выйти замуж за мистера Портингтона. И Марлена не знала, жизнь еще скольких невинных юных леди в корне изменилась из-за тех дурацких писем, разосланных сент-джеймсскими повесами.

Интересно, почему после стольких лет распутной жизни он внезапно решил стать джентльменом и даже не поцеловал ее?

Возможно, таков был его план – план мастера-соблазнителя. Он не мог не знать, что, отказав ей в поцелуе, заставил хотеть его еще сильнее. Ее негодование по поводу его прошлого не могло уничтожить притяжения к нему, которое она испытывала. Он разбудил в ней эмоции – слишком сложные, чтобы она могла понять их сразу.

Марлена продолжала сидеть неподвижно.

– Почему вы хотите, чтобы это было мое решение?

– Вы невинны.

– А вам-то какая разница? Вы ведь целовали невинных юных леди раньше.

– Да, но очень давно.

– Почему?

– Вы не стесняетесь задавать личные вопросы, мисс Фаст.

– А как еще можно получить информацию?

Герцог усмехнулся, и Марлена поняла, что ей очень нравится, когда он на нее так смотрит. Когда ветерок растрепал его волосы, он тряхнул головой, уронив темную прядь на лоб, и опять стал похож на дерзкого пирата.

– Ладно, отвечу. Давным-давно я дал себе клятву не иметь никаких дел с невинными юными леди.

– После писем от тайного поклонника? – поинтересовалась Марлена.

– Нет, еще до них. Это случилось, когда я осознал, что юные леди слишком доверчивы и сердца их очень легко разбить, а еще считают, что после нескольких поцелуев джентльмен обязан жениться.

– С вами такое случалось? Какая-то леди ждала от вас предложения после нескольких поцелуев?

– Дважды – к большому огорчению моего отца. После этого я понял, что намного удобнее общаться с любовницами или веселыми вдовушками, которые не стремятся замуж.

Марлена кашлянула.

– Кажется, это больше, чем мне хотелось бы знать. Удивлена, что вы так много мне рассказали.

– Думаю, вы понимаете мужчин лучше, чем вам кажется, мисс Фаст.

– Почему вы так думаете?

– Вы не полезли бы за кузенами в болото или на кладбище, если бы не были уверены, что они приглядывают за вами и, если понадобится, придут на помощь. Их было пятеро, так что двое, несомненно, не упускали вас из виду, пока трое исследовали новые горизонты.

– Возможно, и так, – улыбнулась Марлена. – Мальчишки действительно меня многому научили, и не только отличать лягушку от жабы или лазить по деревьям. Мне их очень не хватает.

– Где они сейчас? Вы поддерживаете с ними отношения?

– Нет, я ничего о них не слышала уже несколько лет. Дядя – человек неугомонный – решил увезти семью в Америку, где, как он считал, можно разбогатеть. – Она вздохнула. – Тетя не хотела ехать, но не осмелилась ослушаться мужа. Что касается меня, она считала, что с родины, от жизни, которую хотели для меня родители, меня увозить нельзя. Тогда дядя договорился с мистером Олингуортом об опекунстве надо мной.

– Вы привыкли быть членом большой семьи. Скучаете?

О да, она ужасно скучала – во всяком случае, в первое время: много недель рыдала в подушку, спрятавшись в своей комнате.

– Сначала мне было очень плохо. Но мистер Олингуорт проявил доброту и позволил мне проводить много времени в его огромных садах. Он много говорил со мной об уехавших родственниках, убеждал, что они тоже меня помнят. Прошло совсем немного времени, и он занялся моим образованием. После этого мне уже было некогда скучать. Каждый день у меня были уроки, я читала, занималась рукоделием, но даже усвоив все, что должна знать юная леди, никогда не забывала уроков мальчишек-кузенов, которые научили меня ничего не бояться.

Марлена замолчала и улыбнулась, вспоминая те прекрасные беззаботные дни, которые сделали ее сильной – настолько, чтобы бросить вызов трем герцогам, пусть и анонимно.

– Они прижились в Америке?

– Да. Сначала они жили в городе Бостоне, а потом я узнала, что вроде бы перебрались на Запад. Больше никаких известий я от них не получала.

Марлене стало грустно, и она посмотрела на калитку в боковом заборе, ту, что они часто использовали. С какой стати она так много рассказала совершенно незнакомому мужчине, который сломал жизнь Веронике, а значит, и Евгении, и вынудил ее саму заниматься скандальным делом? Только вот он почему-то нисколько не походил на распутника и негодяя, которым она привыкла его считать.

Марлена устремила на собеседника пристальный взгляд.

– Если вы понимаете, как легко разбить сердце юной леди, зачем же рассылали письма с просьбами о встрече от имени тайных поклонников?

Обвинение не застало герцога врасплох. Он и глазом не моргнул.

– Я не могу объяснить безалаберные поступки самонадеянного молодого повесы, пьяного и не думавшего ни о чем, кроме собственных удовольствий.

– В это трудно поверить, – пробормотала Марлена. – Вы предложили помощь Евгении.

– У меня нет причины лгать вам. Могу только сказать, что все это издержки молодости. – Герцог оперся локтем о спинку скамейки. – Знаете, то, что случилось много лет назад, касалось не столько писем, сколько нелепого пари между тремя друзьями. Мы были уверены, что все юные леди сожгут письма в камине и больше не вспомнят о них, и даже подумать не могли, что они захотят встретиться с тайными поклонниками.

– И вы стали хвастаться.

– Нет, – совершенно искренне сказал герцог. – Мы не хвастались. Наш разговор подслушали.

– И вы предложили тому человеку деньги за молчание.

Герцог медленно покачал головой.

– Возможно, вы слышали именно такую версию, но на самом деле мистер Говард Дрейтон потребовал у нас деньги за молчание и хотел получать приличную сумму от каждого из нас каждый месяц. По его мнению, это был прекрасный способ исправить свое пошатнувшееся финансовое положение и оплатить карточные долги. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мы должны были выполнить его требования, но тогда это было против наших убеждений. Мы не могли позволить какому-то выскочке запугивать нас. Не следовало ему угрожать, тем более что он был вхож к принцу. Это было глупо с нашей стороны. Проще было заплатить. Но, увы, никому не дано заглянуть в будущее. Если бы мы только могли представить, как долго этот скандал будет нас преследовать, что даже переживет мистера Дрейтона, то, безусловно, заплатили бы. Для всех было бы лучше.